кринолин.

Арсению плохо. Его кости выкручивает от перманентного чувства вины. Он даже уже и забыл — вины за что, кому, перед кем, почему. «Винообразная» тень — и речь здесь, увы, совсем не про алкоголь, — следует за ним попятам, толкая, задумчиво хихикая, мотая из стороны в сторону по искристо-каменным стенам бульваров, садов, городов. Глухое раздражение — (на кого? про что?) — сидит тихо в груди, щекоча сердце, иногда заставляя царапать белые обои в квартире, подковыривая мелкие рваные бумажки ногтем и роняя их на холодный пол. Редкие гости спрашивали про кота. Коты в квартире Арсения не водятся. А вот кто действительно водится в квартире Арсения, так это бесконечное множество бумажных корабликов, грустно скитающихся по полу, письменному столу, пустым полкам шкафов и иногда подоконникам. Движения, выведенные до автоматизма, получаются элегантными и точными при складывании оригами, но совершенно бессмысленными. Арсений подвешивает их за белые прозрачные ниточки на люстры, ручки оконных рам, обои, пришпиливая портновской булавкой с цветными шариками на конце. Его любимые — изумрудно-зеленые и фиолетовые. Сережа — близкий друг (возможно иногда не такой уж и близкий?) — тогда сказал, что он — дурак, смотря на летающие по всей комнате кораблики. А Арсений в этот момент думает, что это — настоящее чудо и легонько улыбается, задрав голову вверх. Иногда Арсений открывает настежь окно, заставляя бумажные кораблики плыть по воздуху под потолком, танцуя вальс, и, лежа на кровати, смотрит на них. Представляет, как он садится на один из этих корабликов и уплывает куда-то, совершенно один. Фантазирует, что странствует по воздуху изо дня в день, и никто им двоим — Арсению и кораблику — больше не нужен, и никому Арсений больше не нужен. Тогда он плачет, не чувствуя слез, текущих по его щекам, огибающих родинки и редкие морщинки. А затем вновь лежит, уставившись на безмятежно плывущих бумажных корабликов, и уже больше ничего не представляет. Сережа порой с беспокойством смотрит на нервно трясущуюся ногу Арсения. Он вздыхает, качает головой и отводит взгляд, а Арсений виновато смотрит, дергая уголком рта, и уходит курить на балкон. Арсений каждый день покупает вишневые жвачки, давится этим отвратительным вкусом спирта и ягод, но продолжает жевать, а к концу дня упаковка становится полностью пуста. У него в карманах шуршат бесконечные фольгированные обертки. Арсений стоит перед грязным зеркалом в пол, кривится, отводит взгляд, но в следующую секунду вновь смотрит. Ему не нравится. Он ненавидит себя. Когда ему говорят какой он красивый, он улыбается ярко-устало, пожимает плечами и говорит: «Какой есть». Правда. Какой есть. С синяками под глазами, этими морщинами дурацкими, волосами, что даже черт сломится, пока их в порядок приведет, с непропорциональным строением тела, с синяками и шрамами, с этим дурацким кривым носом и лохматыми бровями, с отвратительными глазами, которые — о чудо — голубые, но маленькие. Арсений хочет большие глаза, и может быть тогда он увидит в себе красоту? Арсению нравится себя украшать. У него на верхней полке в шкафу лежат стразы, тушь, тени, блестки… Иногда по утрам он становится перед все тем же грязным зеркалом и чистит его кухонной тряпкой. Замазывает дурацкие синяки под глазами, красит тушью ресницы, клеит стразы вокруг глаз, рассыпает веснушками по щекам блестки, тенями и разноцветными подводками создает на веках невообразимые рисунки. Тогда он чувствует себя по-настоящему красивым. Тогда он смотрится в зеркало и видит — к р а с о т у. Ему нравится. Он испытывает счастье. Один раз Арсений выкрасил губы в бордовый. Это было прекрасно, совершенно чудесно, он выглядел в этом потрясающе. Ему нравится красивая одежда, ему нравится придумывать новые образы. Ему нравятся кружевные перчатки и эпатажные цветные брюки, он любит воротники кринолиновой любовью, и манжеты под розовый свитер. В этом всем он чувствует себя хорошо, в этом всем он чувствует себя с ч а с т л и в ы м. Однажды Арсений купил венок из нежно-бело-розовых цветков. Они путались в черных кудрях, красиво дышали на его голове, хотя казалось бы — искусственные цветы из ткани и пластика, — но они были словно живыми, соседствуя с таким же живым и полным радости лицом Арсения. Это было просто чудесно. Это его стихия. Когда он стоит на балконе и вновь курит, выдыхая дым медленно, от того и дыша потом часто-часто-часто, он фальшиво поет какие-то песни, всплывающие в обрывках мыслей. Кашляет, задыхаясь в дыму, и вновь поет. И совершенно сумасшедше улыбается. Арсению хочется тишины. А сознание ехидно смеется, посылая в голову все больше мыслей, от которых хочется кричать в подушку, раздирая глотку, и постыдно рыдать, кусая губы. Мысли-мысли-мысли-мысли-мысли… Как Арсений устал. Порой Арсений практически не ест. Не лезет. Попытки накормить свой организм заканчиваются красными коленками от стояния на них возле унитаза. Арсения рвет, в глазах темнеет. Потом он обессиленно падает на кафельный пол и хнычет как младенец. Отвратительно. Иногда у Арсения крошатся ребра, раздирая внутренние органы. Они торчат из-под кожи, обломками шатаются. Арсений жмурится-щурится. Больно. Хочется, чтобы их кто-то склеил, спас. А затем обмотал грудную клетку марлей и обнимал крепко-крепко, чтобы больше ребра не крошились, не трескались. Хочется. Только кому это в голову придет? Арсений просыпается по утрам, слыша голоса. Иногда голос. Один. Иногда мужской, иногда женский. Словно кто-то произнес слова рядом с его ушами. Нет, в ушах. Арсений запомнил только одну фразу, сказанную очередным голосом утром — «Отвечай». Что это? Обрывок сна? Галлюцинация? Воображение разыгралось? Что это такое? Арсению страшно, голоса разбивают стекло, которое он поставил, охраняя мозги. Что это? Иногда Арсений хочет сдохнуть. Идет по улице, оставляя невидимые кровавые следы, и думает-думает-думает, что хочет сдохнуть. А потом исчезнуть. И чтобы никто не вспомнил о нем. Никогда. У Арсения кружится голова и мир двигается из стороны в сторону, он роняет себя прямо на асфальт. «Мужчина, вы в порядке?» Да, в случайном. У меня все органы чувств переставлены. В случайном порядке. Не советую мне помогать. «Да, конечно, все хорошо». Однажды он разбил в кровь костяшки пальцев о каменную стену главного входа в метро. Тогда к нему никто не подошел. Но вопреки всему он улыбается. Кажется. Наверное. Арсений чувствует, что скоро упадет вновь. Арсений карабкается в полу, прожигая жизнь и время и наверное смерть. Арсений жгуче-ненавидит. Себя, всех, каждого встречного-поперечного, этот мир. У Арсения темнеет в глазах. Арсений пытается, Арсений думает. Мысли-мысли-мысли… Отмахивается. Отголоски смеха, криков, случайных песен, голосов, обрывков разговоров; задыхается. Арсению плохо. Но другим ведь хуже, верно?