---
Его молчаливая нежность — с отчетливым привкусом горечи. У Ирины Сергеевны безупречная горделивость осанки, тон холоднее внесезонной зимы за окном и привычно-жесткий, до основания выжигающий взгляд. Только Паша все равно видит: в глубине ее глаз оттенка застывшего янтаря сквозь светлые золотистые искорки — безнадежно-льдистая тьма. Сильнее цунами накрывает это необъяснимое, алогичное, нелепое совершенно желание. Желание ее отогреть.---
Ткачев приходит к ней вечером восьмого, не дождавшись, что «выходная» начальница заглянет в отдел. Без приглашения, без предупреждения, без звонка. Вдавливает палец в кнопку звонка — а сердце стучит где-то в горле, как у глупого влюбленного школьника, впервые осмелившегося рассказать о своих чувствах неприступной красавице. Вот только ничего рассказывать он вовсе не собирается. И когда полковник наконец-то открывает дверь, смущенно отводит глаза, протягивая небольшой изящный букет. Хрупкие ландыши с пьянящим ароматом зимы и пронзительно-нежной горечи. — Ирин Сергевна, это вот… вам. С праздником, — бормочет растерянно, отчего-то боясь встретиться с ней взглядом. Полковник насмешливо приподнимает бровь. Но улыбается. Неожиданно просто… и очень тепло. — Спасибо. — Да не за что, — мнется Ткачев, по-прежнему пряча глаза. Поспешно разворачивается к выходу — совсем как преступник, пойманный на горячем. — Ткачев, так ты чего приходил-то? — настигает уже у порога насмешливый голос. Паша растерянно замирает. Он не знает, что ей ответить. И нужно ли вообще отвечать. Резко оборачивается, наконец-то осмелившись заглянуть ей в глаза — и все вокруг будто затапливает солнечным светом. Молча тянется к ней, ожидая чего угодно — от окрика до пощечины. Ирина целует в ответ. Хрупкие ландыши рассыпаются по прихожей. Под натиском нежности растворяется последняя горечь.