* * *
О, эти провинциальные дискотеки самого начала девяностых годов двадцатого века! Молодёжь одевалась кто во что горазд — в основном с барахолок: кто-то в пятнистых вареных джинсах, как будто обляпанных чернилами, а потом на несколько раз застиранных, кто-то в спортивных костюмах, кто-то в миниюбках, едва прикрывавших попы, кто-то в обтягивающих лосинах — попа на всеобщее обозрение… Макияж напоминал боевой раскрас индейцев, вступивших на тропу войны. Парни не отличались особой трезвостью — все в состоянии от «подшофе» до «в дрова». Но при этом почти не было агрессии — настроение у толпы было в основном позитивное и даже доброе: особо выпивших и шатающихся на танцполе (при этом падающих и мешающих танцевать) аккуратно выводили под ручки и усаживали на лавочки по периметру дискотеки. Бывали, конечно, и драки, но не на самих «дискачах», а поодаль — в кустах и, так сказать, в тёмных аллеях. А главное, всё казалось новым и свежим… И не потому, что молодость (не только потому что молодость), — потому что всё это действительно только начиналось — свобода, возможность как хочешь одеваться и краситься, возможность танцевать под действительно молодежную музыку — как отечественную, так и западную. Только-только сняли запреты и ограничения на всё подряд, только-только разрешили думать своей головой и даже просто бездумно веселиться и прожигать жизнь. Майкл настроил аппаратуру и свет, включил для разогрева магнитофон, и народ стал собираться. Когда вся площадь летнего кинотеатра, откуда вынесли все стулья перед дискотекой, заполнилась, на сцену вышли Катя с Сашей и выдали свой первый хит — начали они с песни «Миража». Девушки сразу предупредили, что они сами не из этой группы — им не хотелось, чтобы люди подумали, что приехала очередная фейковая группа «Мираж», которых в то время много колесило по стране. Потом спели песенку из «Ласкового мая», причем Катя так удачно подражала голосу Юры Шатунова, что толпа пришла в полный восторг. Вслед за «Ласковым маем», то есть за его «Розовым вечером» в исполнении Кати, шло выступление Майкла Джексона. Майкл Джексон вышел и объявил, что сейчас будет Майкл Джексон. Толпа заулюлюкала — никто, конечно же, не поверил, что будет петь настоящий Джексон, но всем понравилась идея потанцевать под «Билли Джина». Тогда Майкл врубил минусовку своего знаменитого шлягера и начал петь. Народ радостно подпевал, танцевал… кто-то пытался повторить «лунную походку» за Майклом… А в середине песни Майкл вдруг подскочил к усилителю и вырубил музыку. Народ притих — чё это ещё за фигня? — кто-то даже свистнул — мол, вруби звук, чувак! Но Майкл вместо этого запел сам, без музыки, и всем вдруг стало понятно, что певец перед ними поёт не под фонограмму, а реально — в живую… как Майкл Джексон. И тогда до людей начало что-то доходить. — Народ! — крикнул кто-то из толпы. — это же сам Майкл Джексон! — Вау! Ура! Ёу! — ликовала публика. А Майкл снова врубил минусовку, и дискотека продолжалась под рёв динамиков ватт по двести каждый. Народ мощно разогрелся, а Майкл и компания чередовали быстрые, ритмичные композиции с медленными и лирическими, чтобы молодежь могла потанцевать «медляки». Когда Саша с Катей уставали, Майкл объявлял перерыв для исполнителей, а народу врубал магнитофон. Молодёжь не возражала — лишь бы музыка не заканчивалась. Ближе к концу дискотеки Майкл решил выпустить «тяжёлую артиллерию». Он так и сказал: — А теперь мы пускаем в бой нашу «тяжёлую артиллерию»: на сцену приглашается лауреат всесоюзных и международных конкурсов, заслуженный артист РСФСР Геннадий Белов! Народ опять притих — никто не поверил. Но когда Гена вышел и поднял руки в приветствии, толпа взревела: люди узнали певца, которого так часто видели в телевизоре на «песнях года», в «голубых огоньках» и на различных концертах. Дело было не в том, что они страшно любили советскую эстраду. Честно говоря, мальчишкам и девчонкам на этой дискотеке больше нравились современные модные группы и певцы, но это же бы Геннадий Белов! Собственной персоной! И в живую, не в телевизоре! Молодежь ликовала еще больше, чем когда узнала Майкла Джексона. Возможно, дело было еще и в том, что в Джексона они до конца так и не поверили — слишком фантастическое явление американской звезды в их захолустье. А вот в материализацию Геннадия Белова на дискотеке в стареньком летнем кинотеатре почему-то поверили все и на все 100%. Но когда Геннадий запел… Дискотека замерла — молодежь перестала танцевать. Никто просто не знал, как танцевать под эту песню, да никому и не хотелось. Но при этом никто и не подумал освистать певца, потребовать другую музыку — люди, раскачиваясь, подпевали. Кто-то догадался достать из кармана зажигалку, зажечь огонек и поднять над головой. Потом на другом конце площадке кто-то повторил за ним. Потом ещё один, и ещё. И вскоре над танцполом раскачивались десятки огоньков в такт мелодии, а толпа громко подпевала голосу, летящему со сцены: Сколько звёзд упало, Сколько взошло! Стало под небом песенно. И на душе не случайно светло, И не случайно весело…* * *
Автобус мягко катил по трассе, плавно покачиваясь на стареньких рессорах. Дорога уводила наших друзей на восток, где прямо сейчас вставало большое красное солнце. Вчера вечером Геннадий Белов расплакался. Это было удивительно, по крайней мере, Саша очень удивилась — Гена же на самом деле был в свое время не слабо избалован вниманием публики, как-никак один из ведущих солистов Советского Союза. Но… несколько тяжелых лет кризиса и — горячая и искренняя любовь публики до глубины души растрогала певца, заставив рыдать от счастья и восторга, как в далёкой юности. А Катя не сильно умилялась, девушке показалось, что необычная чувствительность певца — следствие его развивающейся страшной болезни. Она всё время спрашивала Гену, болит ли желудок, тошнит ли его, не появляется ли слабость… А Геннадий не думал о своей болезни и о том, что врачи его предупреждали — не пройдете серьезный курс лечения в стационаре — долго не протяните. Гена сейчас был счастлив как никогда в жизни. Ну, то есть, как давно уже не был счастлив. И сейчас, когда в автобусе все (кроме водителя) спали, он сидел и смотрел вперед на дорогу, которая у горизонта растворялась в ярком свете восходящего солнца. И жизнь Геннадию Белову в эти минуты представлялась такой дорогой — уходящей в бесконечный, бескрайний и негасимый свет. К самому солнцу.