*𝓥*𝓲*𝓵*𝓵*𝓮*𝓽*

      Не так давно наступила весна. На улицах все еще было достаточно снега, но еще больше слякоти и грязи. По-прежнему голые деревья начали понемногу зеленеть, солнце на фоне облачного с довольно широкими, но бледно-голубыми прожилками светило уже довольно ярко, но все еще почти не грело. Было облачно с прояснениями и довольно холодно, а на крышах висели заостренные сосульки, с которых стекала талая вода, капая в грязные лужи, обширно и не очень расползавшиеся по где целому, а где по потрескавшемуся асфальту. Не слишком приятный ветер теребил еще почти голые ветки на деревьях, а кое-где к бордюрам даже прилипли прошлогодние почерневшие листья, которые по какой-то причине не были убраны, либо же их попросту не заметили. Во второй половине дня обещали мелкий дождь, и посему большинство прохожих имело в руках заранее заготовленные на этот случай зонты.       Вайлет Мерфис в своей светленькой розоватой куртке с длинным, перекинутым через плечо шарфом, черных залатанных лосинах и старых ботинках, больше напоминавших деревенские боты, шагала сейчас по одному из не слишком людных тротуаров, бессмысленно глядя себе под ноги и совершенно не следя за дорогой, ведь она знала ее наизусть. Сегодня, проснувшись, она оторвала с календаря еще один листок, и теперь на нем значилось: «23 марта». Ровно четыре года прошло с тех пор, как Чарли, ее единственный друг, переехал с семьей на фабрику. Бакеты теперь счастливы…

***

      Они с Чарли были во многом похожи. Причем иногда — даже слишком. Они были одногодками и родились в один месяц, семьи были очень небогаты, хотя Мерфисы жили не в сравнение лучше Бакетов, и поэтому Вайлет нередко делилась с Чарли тем, что можно было взять с собой, дети учились в одном классе одной школы (ну, школу было трудно назвать совпадением, поскольку другой поблизости не имелось), над ними всячески издевались одноклассники, которые жили лучше, оба имели достаточно обширные надежды на будущее, практически несопоставимые с их социальным положением и достатком, у каждого было по два комплекта верхней одежды: на осень/весну и на лето/зиму, изношенные до дыр и заплатанные во многих местах, и у обоих самой заветной мечтой с раннего детства было побывать на шоколадной фабрике Вилли Вонки (ну и, конечно же, хоть несколько выбраться из нищеты).       Вот только Чарли повезло, а ей — нет.       Как же все удачно сложилось для ее друга: найти золотой билет с третьей (!!!) попытки, учитывая, сколько миллионов точно таких же плиток разъехалось по всему земному шару, причем перед самым магазином отыскать в снегу купюру в десять долларов — это, конечно же, нечто. А вот она пыталась найти драгоценный билет едва не любыми путями, доходя даже до самоунижения: она подрабатывала разносчицей газет, помогала соседям расчищать снег ради монет пусть даже самого малого номинала, даже попрошайничала на центральной площади — и все впустую…       А ведь Вайлет покупала шоколадки в этом магазинчике раз эдак двадцать и каждый раз со слезами молилась, чтобы билет достался ей. Временами она возвращалась после работы домой поздними вечерами. Те самые старые ботинки, больше напоминавшие деревенские боты, были наполнены хлюпающей в них талой воды, которая недавно была попавшим к ней в обувь снегом, пробиравшим жутким холодом до мозга костей, все тело гудело от того, что девочка целый день была на ногах, не отдыхая ни минуты, голова была тяжелой, как чугун, и ей не хватало времени даже толком поужинать. Она засыпала голодной, а проснувшись, немедленно шла зарабатывать деньги, чтобы к вечеру зайти в магазинчик лысеющего доброго африканца в кепочке за драгоценной шоколадкой, которую она разворачивала там же, давила разочарование шоколадом по дороге домой, где выпивала несколько кружек горячего чая, дрожа от холода и отогревая околевшие ноги в тазу с горячей водой, чтобы не заболеть, или же заболеть как можно позже, и замертво валилась в постель, а с утра все шло по второму, третьему, десятому кругу. Иногда ей удавалось купить две шоколадки сразу. В такие моменты Вайлет была на седьмом небе от счастья, и столь же болезненными были все новые и новые неудачи.       Найдя золотой билет, Чарли заглянул к ней повторно поздним вечером, когда его семья уже настоятельно рекомендовала ему идти спать. Они жили практически по соседству, а посему Бакет все же решил в этот же день поделиться с ней этой новостью, ведь он знал, что она часто полуночничает и ложится рано лишь тогда, когда устает смертельно. Купив драгоценную шоколадку, он зашел первым делом за ней, но Вайлет в то время не было дома, а возвращалась она в последнее время исключительно затемно. Девочка искренне радовалась за друга, хотя в душу ей все-таки закралась некоторая зависть, от чего ей стало очень даже стыдно.       Ему, как и прочим счастливчикам, была предоставлена возможность взять с собой одного члена семьи. И Вайлет, возможно, и удалось бы уговорить своего друга пойти на невинную ложь. Никто ведь не проверит, что она не его сестра. Да никто и не спросил бы. Само собой, Чарли взял бы ее с собой, если бы его дедушка не горел страстным, всеобъемлющим желанием вновь побывать на фабрике Вилли Вонки. Девочка прекрасно понимала пожилого человека, и посему не стала даже просить друга о подобном.       В тот вечер они все-таки пошли к нему домой и девочка до поздней ночи с прежним интересом снова слушала все, уже давно заслушанные до дыр, рассказы дедушки Чарли о шоколадной фабрике и рассматривала со всех сторон золотой билет. Она узнала также, что Чарли думал было его продать. И если бы его не отговорили, она не пожалела бы ничего в обмен на билет. Само собой, она об этом молчала.       Правда, пожилой человек все понимал прекрасно, и, когда Чарли уже пошел спать, а она еще оставалась дослушать его истории, хоть ему и было тяжело произнести это, но предложил ей пойти с его внуком вместо него. Девочка сперва была ошарашена, но твердо отказалась, не желая разрушать мечту человека, который был для нее словно родным. Вообще, чью-либо мечту. Возвращалась домой Мерфис с тяжелым сердцем, а вернувшись, не хотела ни о чем говорить.       Забравшись по подвесной лестнице на чердак, где была оборудована для нее довольно уютная комната, она зажгла старенькую керосиновую лампу и ушла в свои мысли, усевшись на кровать в позе лотоса и взяв с тумбочки, стоявшей около кровати, свою (да и семейную) самую важную, раритетную драгоценность: фото Вилли Вонки в рамке с подставкой.       Они с Чарли были слишком похожи: дедушка Вайлет тоже работал на этой фабрике. Специально для бабушки, восхищавшейся продукцией фабрики и ее владельцем, он и сделал исподтишка это фото. Само собой, об этом никому не говорилось. Когда Вайлет подросла, этот снимок и сыграл с ней роковую шутку. Сперва девочке ни в какую не позволяли даже брать его в руки, однако же со временем ей все-таки удалось упросить семью отдать фото ей. Долго сомневаясь, ей все-таки это позволили, и теперь этот снимок неизменно стоял у нее на тумбочке около кровати.       Родители боялись, что маленькая Вайлет порвет или испортит фотографию, но их опасения были напрасны: она берегла ее более прочего. Маленькую девочку, выросшую на рассказах бабушек и дедушек о чудесной шоколадной фабрике и ее немного безумном гении, безусловно, привлекали наполненные ощущением какого-то чуда рассказы и тот недостижимый кондитер. Она и не заметила, когда это перестало быть обычным интересом и переросло в маниакальную идею и психологическую зависимость, без которой она не могла прожить ни дня спокойно и постоянно об этом говорила.       Вот и тогда, вместо того, чтобы спать, она сидела и вновь и вновь рассматривала фото в тусклом свете керосиновой лампы, хотя была ужасно уставшей. Заставив себя наконец улечься мыслью о том, что на следующий день у счастливой пятерки будет возможность побывать на фабрике, она еще долго не могла уснуть, как назло. А на следующий день первым делом помчалась туда, где уже собралась толпа народа в ожидании минуты Х.       Протиснувшись в первый ряд, она пожирала глазами решетчатые ворота, стараясь вглядываться в любую мелочь. Должно же было что-то произойти. Из труб когда-то на протяжении многих лет мертвой фабрики шел дым, и чувствовалось, что здание живет. Живет своей тайной, недоступной простым смертным жизнью. Она рассматривала и Чарли. Они с дедушкой были так счастливы… Конечно же, ведь такой шанс выпадает всего раз в жизни!       Десять человек, пять детей и родители, как и толпа чуть поодаль, поеживались от холода. Рядом с Чарли начала капризничать какая-то девочка в роскошной шубке. Видимо, избалованная дочь очень богатых родителей. Вайлет фыркнула тогда, вытирая холодные капли, образованные растаявшими хлопьями снега, залепившими ей глаза. Мерфис и сама сгорала от нетерпения, но требовать кого-либо заставить время идти быстрее — это верхушка распущенности и вседозволенности. в общем, абзац.       Хоть Вайлет и было безумно горько, что ей не попасть на фабрику уже никогда, в чем-то ей и вправду повезло: она смогла наконец увидеть издалека кумира своего детства. В живую. И даже услышать его голос из вмонтированных в стену усилителей громкости. А Вонка и впрямь на лицо был несколько безумен. Но любой гений — отчасти псих. Это общеизвестно.       В те несколько минут она вновь согласилась с выводом, что лучше никогда не получить желаемое, чем иллюзорно прикоснуться на мгновение, после чего у тебя это снова отнимут, причем навсегда. Прижавшись лицом к ледяной решетке и держась руками за прутья, она от души жалела, что вообще пошла смотреть на это действо.       Толпа не расходилась, покуда все не покинули фабрику. А покинувшие (все, кроме Чарли) были, мягко говоря, не в самом лучшем состоянии как физически, так и морально. Затем люди проводили глазами стеклянный летающий лифт, направившийся в сторону дома Бакетов… Все уже разошлись, когда Мерфис продолжала стоять там в той же позе, зачем-то без какого-либо смысла глядя туда.       Для нее это было не ново. Случайные прохожие уже привыкли к тому, что каждый день «несчастная умалишенная», которая на самом деле была вполне адекватной, стоит здесь на протяжении нескольких часов уже много лет. Из-за этого на нее странно косились первое время, причем достаточно долго, ну а потом уже перестали обращать внимание. Она осталась здесь одна. Наедине с сумасшедшими мыслями о невозможном.

***

      Вот и сейчас Вайлет, уже пятнадцатилетняя девчонка, шагала по лужам к треклятой фабрике в надежде хоть издали заметить кумира. Девочка вспоминала, как, по возвращении Чарли после посещения здания мечты каждого ребенка в их городе, буквально тормошила его, требуя мельчайших подробностей, и искренне не смогла понять его, когда узнала, что он отказался. Нет, рассуждая здраво она понимала, что он не она, и суждения у каждого разные. Но Мерфис, пожалуй, хоть и долго раздумывая, но согласилась бы променять семью на жизнь рядом с Вонкой. Но ведь мотив у них с Бакетом был разный. Поэтому она и понимала, и не понимала одновременно.       Мерфис вспоминала, как прощалась с их семьей, узнав, что Чарли (удивительный ребенок!) все же смог уговорить шоколатье взять на фабрику его семью. Вайлет не могла сдержать слез, ведь Бакет был ее единственным другом. Подсознательно она полагала, что они больше не увидятся, и догадки ее оказались верны.       Да, фабрика Вилли Вонки давно ожила, но, тем не менее, во дворе было мертвенно пусто. Видимо, никто не покидал здания, сколько она ни ждала. Может, Вонка не позволял, а может, Чарли и сам забыл про подругу, получив то, о чем мечтал с детства. Само собой, кому нужна какая-то нищая девчонка с навязчивой идеей. Нет, Вайлет была действительно за него рада, но это не уменьшало боль.       Вообще, какого черта на нее свалилось все это?.. Почему именно она?.. Ответа она не находила вот уже сколько времени, от чего она чувствовала себя горько и неловко. «Влюбиться по фотографии?.. а разве же это зазорно?..» — думала Вайлет, уже, наверное, в пятитысячный раз понуро шагая к той самой фабрике за железным забором, куда навек закрыт вход простым смертным. Давно уже никто не обращал на нее никакого внимания, словно ее и не существовало вовсе. Наконец, ей не мешали вновь уставиться лицом в железные прутья и думать, год за годом изо дня в день приходя к этой обители ее личных несчастий, от чего ее не мог отговорить никто в семье.       Вероятно, Чарли действительно о ней уже не помнит. Конечно, ведь теперь у него есть все, о чем только можно мечтать… Он уже почти взрослый человек, пока еще помощник Вонки, на которого когда-нибудь возляжет полная ответственность за шоколадное дело. Ей становилось обидно, но она могла понять его. Отчасти.       Она часто думала о том, имеется ли из здания хоть какой-либо замаскированный вид на город (ведь ее друг прекрасно знал, что она раньше постоянно ходила сюда, да и можно было надеяться, что ее каким-то чудом когда-нибудь заметит Вилли Вонка), или же помещение действительно практически глухое. Она не смогла бы себе представить такую жизнь, хотя и подписалась бы на нее при первой же возможности. Вайлет надеялась, что у ее бывшего лучшего друга все хорошо. Надеялась и продолжала приходить сюда ни за чем.       Уже перевалило за полдень, начался обещанный в прогнозе дождь, промочивший ее чуть волнистые волосы неопределенного цвета, превратившиеся в мокрые веревки-сосульки до уровня лопаток. Тоненькое промокшее тельце ежилось от холода, а серо-голубые глаза по-прежнему печально смотрели в никуда, глядя перед собой.       Вся ее семья уже понимала, что она плохо кончит. И, осознав спустя не один год ее помешательства на фабрике, что предписанного свыше не переменишь никакими скандалами и запретами, Мерфисы оставили ее в покое. Пройдет еще достаточно времени, прежде чем она сильно простудится в такую погоду и схватит двусторонее воспаление легких, а насилу приплетясь домой, на следующий день сляжет в бреду. На врача у семьи не хватит денег, и девочка, которой будет уже шестнадцать, умрет спокойным мартовским утром в бреду и лихорадке. Ровно через год от этого дня, двадцать третьего марта.       Совершенно случайно об этом спустя месяц узнает Чарли, вопреки ее обидам не забывший ее. Ее смерть сильно потрясет юношу, который просто не имел позволения покидать фабрику, покуда не возьмет все дела на себя (Вонка учел то, что несдержанность языка юнца может привести к потерям новых рецептов). Возненавидевший фабрику за то, что не смог быть рядом с ней, пока она была жива, Чарли Бакет все-таки добьется позволения навестить ее дом и могилу, узнав от семьи их догадку о внутреннем мире их дочери, никогда и ничего об этом им не говорившей.       Чарли всегда молчал о том, что любил Вайлет Мерфис, поскольку изначально было явным, что он для нее только друг без претензий на большее, но все же он надеялся на то, что когда-нибудь все может перемениться. Она тоже всю жизнь надеялась. Но ее надежды не состоятся. Так же, как и его мечты. Перебрав с алкоголем, на вопросы Вонки он выдаст ему все, как на духу, в порыве злости обвинив открыто в смерти любимой Вайлет. Так сбудется посмертно еще одно ее желание — известить объект любовных чувств о своем существовании.       Ну а пока что она молча стоит у забора, держась руками за прутья и впервые за столько времени думая о том, насколько же дико и глупо она выглядит для каждого знающего ее проходящего, и не торопясь уходить домой, ведь семья, все еще не смирившись до конца с моральной болью, вновь, но уже молча, косо на нее посмотрит, как на живое пустое место, на котором можно изначально поставить крест; друзей, кроме Чарли, у нее нет и не было, а Бакет ее возвращения с ежедневного и бессмысленного «дежурства» около фабрики уже не ждет. Можно стоять здесь хоть сутки спокойно, пока уставшие и измученные осознанием ее умирания заживо родители, прекрасно знающие, где всегда ее искать, поздно вечером не придут за ней с теплым пледом или шерстяным шарфом, уводя домой отогревать окоченевшее на холоде и все еще живущее заведомо невозможными иллюзиями тело.