Le déluge

Начало июня в Москве выдалось на удивление жарким. Асфальт, раскалившийся за день, с наступлением вечера источал из себя остатки зноя, и сложно было дышать полной грудью от того, что при порывах ветра этот жар мешался с запахом пушащихся и обрезанных ещё в мае тополей. Через эту упоительно-удушающую негу июньского дня чета Руневских пробиралась к Таганке по Яузскому бульвару — их приятели, молодые поэты, собирали квартирник. — Нас опять спросят, как мы познакомились, — сказал Руневский, поглаживая Алину по руке, — как будем врать на этот раз? — А чем тебе не нравится наша обычная легенда? — улыбнулась молодая вампирша, поправляя воротник нового платья в кокетливый горошек, — я собирала информацию для своего диплома по международной журналистике и пришла в военную академию к тебе на лекцию. Взгляд, вздох, искра, ты зовёшь меня на свидание, а дальше как по накатанной… Каким годом у нас свидетельство о браке датируется, ты не помнишь? — Девятьсот одиннадцатым, — хохотнул Руневский, за что был безжалостно ткнут в бок пальчиком в белой перчатке. — Я про последнее спрашиваю! К слову, если бы в том 1911-м году тоже стали рассказывать кому-то о том, как впервые встретились, врать бы пришлось ещё более изощренно! Шутка ли: мещанка и сиятельный граф! — Не забывай, дорогая, что эта самая мещанка выстрелила графу в лицо два раза, и он, между прочим, обо все помнит! — подколол Руневский жену, в ответ на что получил неприлично высунутый в гримасе язык, — и, между прочим, познакомились мы несколько раньше. Ты просто этого не помнишь. От неожиданности Алина споткнулась и зашипела — попавший под ноги камень больно впился в пальцы ноги в открытом мыске легких туфель. — Поясни, — недоверчиво спросила она, когда Руневский, зацокав языком, усадил жену на скамейку и осторожно снял с неё туфлю — ту нужно было привести в порядок. Вампир, казалось, смутился. — Ты уверена, что хочешь это знать? — Саша, я вот уже пятьдесят лет как живу при полной уверенности, что встретила тебя впервые во время перестрелки нашей группы, и что встреча эта прошла не самым лучшим образом! Перестань меня пугать и скажи, что я могу не помнить?! Руневский, присев рядом на скамейку, но не отпустив ног Алины, продолжая поглаживать их кончиками пальцев по лодыжкам, набрал в грудь побольше воздуха и начал своё неожиданное откровение: …Руневский злился. Угольная шахта, в которую он вложился, каким-то невероятный невезением была взорвана — и не террористами, а каким-то пресловутым «движением газа в горных породах». Стараясь не кричать на всю улицу от бессилия и отчаяния, Руневский забежал в здание почтамта и с ноги ворвался в телеграфный зал. Небольшое количество посетителей расступилось, пропуская мужчину на грани нервического припадка к стойке приема телеграмм. — Срочная телеграмма в Иркутск! Барышня, примите! Барышня, сидевшая за стойкой, лишь изогнула бровь. — В очередь встаньте, сударь, вы тут не один. — А мне кажется, что один! — крикнул Руневский, зло оглядываясь на прочих посетителей. Никто из них перечить рассвирепевшему мужчине в дорогом костюме не решался. — Прекратите истерику! — гаркнула на него девушка за стойкой, вставая со своего места, — Вы думаете, вы первый у меня такой припадочный за день? Черта с два! Вставайте в очередь со своей срочной телеграммой, перед вами вон дама была, я сейчас ее приму! Руневский, несмотря на своё состояние, невольно залюбовался неожиданной оппоненткой: юное, совсем детское личико, выражало абсолютную готовность биться насмерть за всеобщее равенство и справедливость хотя бы в рамках телеграфического отделения почтамта. — Вы что, не только припадочный, но и глухой до кучи? — барышня помахала перед носом Руневского своей крошечной ладошкой, — вставайте, вам говорят, в очередь! Флёр очарования юностью в глазах Руневского моментально сошёл на нет. — Глухой?! — переспросил он, вновь заходясь, — перестаньте хамить! — А вы перестаньте орать, истерик вы эдакий! — повысила голос в ответ девушка, — немедленно покиньте телеграф, или я зову городового! — Да примите у него уже эту телеграмму! — взмолилась какая-то женщина, от страха вжавшаяся в стенку, но ее плаксивый тон не слышал ни Руневский, ни доведённая до белого каления юная телеграфистка. — А зовите своего городового! — крикнул вампир, — я вас ему сдам, как злостную хамку и безответственного работника! У меня шахты горят, а вы какую-то треклятую бумажку отправить не можете! — Да пусть горят синим пламенем ваши шахты! — барышня перегнулась через свою стойку и уставилась на посетителя зло сощуренными темными глазами, — вот из-за таких, как вы, и нет в мире справедливости! Всё вам вынь да положь! Подите вон из телеграфа! — А вы попробуйте, прогоните, — Руневский злорадно улыбнулся, облокачиваясь о стойку и придвигаясь совсем близко к лицу рассвирепевшей девушки. Казалось, крошечный зал телеграфа вот-вот должен был взорваться от напряжения между двумя принципиальными упрямцами по разные стороны несчастной деревянной перегородки. Он и взорвался — минуту спустя, выстрелами группы революционеров под предводительством харизматичного брюнета с широкими скулами. Запаниковавшая толпа закричала, задергалась, и Руневского, опешившего от быстрой смены событий, человеческой волной оторвало от стойки и вынесло обратно на улицу, оставляя принципиальную барышню и ее коллег по цеху один на один с вооруженными бандитами. «Спасти» — пронеслось в голове Руневского, и он уже было достал свою серебряную трость, как вдруг в окне почтамта мелькнуло странное: суровая барышня, до того испуганно вжавшаяся в табурет, вскочила, что-то блеснуло в ее руках, а через секунду харизматичный брюнет уже жал ей руку, что-то подробно объясняя. «Чудны дела твои, господи» — подумал Руневский, стремительно спускаясь вниз по Мойке. Телеграмму в тот день ему отправить так и не удалось. —… А теперь представь себе мое удивление, когда через многие месяцы, собравшись, уж прости за грубость, поужинать через официальный приговор, я снова вижу свою бойкую телеграфистку! Алина сидела, раскрыв рот и уставившись на мужа так, будто видела его впервые в жизни. — Но почему я совершенно этого не помню?! Руневский погладил ее по колену. — Немудрено. Мой громкий крик напрочь затмило появление грозного, вооруженного до зубов Караморы. У меня не было совершенно никаких шансов остаться в твоей памяти! Подумаешь, какой-то хам. У тебя таких по три десятка на дню телеграммы отправлять приходили! Алина подтянулось на лавочке и пересела к Руневскому на колени, заключая того в объятия. Ее отчего-то била лёгкая дрожь. — А знаешь, — сказала она через некоторое время, когда поглаживающие ее по спине руки помогли ей наконец успокоиться, — этот вариант знакомства мне нравится даже больше. В конце концов, я в нем не стреляю тебе в лицо. Руневский рассмеялся, обнимая Алину крепче. — Два раза, попрошу заметить, моя дорогая! Два раза! На квартирник к поэтам они нещадно опоздали. Зато под конец вечера, выпив не одну бутылку крымского вина, загадочная пара с критической, по мнению многих, разницей в возрасте веселила собравшихся историей своего знакомства, в которой муж и жена всё никак не могли прийти к согласию: то ли Руневский пригласил Алину на свидание, увидев ее на почте, то ли Алина сама пригласила Руневского после того, как во время лекции бросила ему в лицо карандаш. Два раза.