Верные клятвам

      Шоссе I-75, 13-45       Аписон, Теннеси              Чем дальше Скалли увозила Малдера от Дворца Семи звезд, тем сильнее ей казалось, что за всей этой историей кроется какая-то тайна. Ее не покидало ощущение, что напарник, извлекая из глубин памяти в кабинете гипнотерапевта воспоминание за воспоминанием, упустил нечто важное. От этого рассказы о прошлых жизнях казались нелогичными. Однако сейчас, когда она сходила с ума от беспокойства за Малдера и одновременно следила за дорогой, искать противоречия было выше ее сил. Придется набраться терпения и попытаться разобраться со своими подозрениями позже, когда они вернутся в отель.       Покосившись на погруженного в себя напарника, Скалли решила пока не посвящать его в детали нового расследования, которое она собиралась провести неофициально. Скорее всего, ее слова будут восприняты как очередное проявление воинствующего материализма, а сейчас это не лучшим образом скажется на их доверии друг к другу. Если ей удастся раздобыть информацию, стоящую внимания, Скалли все расскажет. Главное, чтобы Малдер оказался готов ее услышать. И если между ним и Мелиссой действительно существует кармическая связь, которая по недоразумению почти никак не проявила себя в нынешней жизни – ей придется смириться с этим фактом.       «Только бы расследование дела Эфесянина не подорвало его душевное здоровье! – напряженно думала Скалли. – Иначе, если он уверует в то, что Мелисса была предначертана ему судьбой, тоже, чего доброго, решит принять яд или пустить себе пулю в лоб».       Встряхнувшись, она выкинула из головы дурацкие мысли. Малдер даже в детстве смог достойно перенести свалившееся на него потрясение от пропажи сестры и навязанное чувство вины за распад семьи. Повзрослев, он продемонстрировал не менее потрясающую психическую устойчивость во время работы в отделе тяжких преступлений – и все это в полном одиночестве, без какой-либо поддержки. Глупо думать, что он сломается от одного вида смазливой мордашки, владелица которой сумела внушить к себе сострадание. К тому же теперь ему есть на кого положиться. Кем бы ни была Скалли для Малдера в той или иной жизни – отцом, сослуживцем или просто другом – но в том, что они всегда были бы опорой друг для друга, Дана не сомневалась.              

***

      На самом деле больше всего Скалли мечтала побыстрее убраться домой, где у нее было больше возможностей привести Малдера в чувство. Однако задержка в Теннеси оказалась ей на руку. Проверить интересующую информацию намного проще, если находишься поблизости от места событий.       Тем не менее, ее попытки найти следы Мелиссы Ридель оказались безуспешными. Скалли так и не удалось выяснить, ни кто она, ни откуда родом, ни как попала в общину Вернона Эфесянина.       Может имя Мелиссы – вымышленное?       Скалли попыталась поискать сведения о ней по фотографии и описанию внешних данных. Но и эта попытка оказалась неудачной – женщины, подходящие под описание, в розыске не числились.       Впрочем, могло случиться и так, что Мелисса уже родилась в Храме семи звезд. Тогда Дана точно не найдет никаких упоминаний о ней ни в одной базе данных.       Судя по всему, Вернон собирал под своим крылом одиноких, никому не нужных людей и убеждал, что в его общине они найдут новый смысл своему существованию. История бездомной Элизабет и ее сына Скотта, которых Эфесянин подобрал на улице, а затем выгнал, подтверждала это предположение.       Неудивительно, что многие из женщин соглашались стать наложницами своего «духовного наставника» – отчаянно жаждавшие, но не видевшие в жизни любви, они были готовы довольствоваться хотя бы ее видимостью.       В Вашингтон Скалли вернулась, так ничего и не узнав.              Казалось, жизнь вошла в свою колею, и Малдер словно забыл о расследовании в Теннеси. Изменения в поведении напарника заметила только Скалли. Остальные не обратили внимания на то, что их коллега стал чуть более рассеянным и погруженным в себя, а из речи исчезли шуточки и саркастичные замечания.       «Они, наверное, решили, что Малдер наконец «взялся за ум», – мрачно подумала Скалли. Но ее-то нарочитой серьезностью не обманешь.       Бывали моменты, когда она почти поддавалась соблазну принять новые правила игры и сделать вид, что в поведении Малдера нет ничего необычного. Но страусиная политика вызывала в ней яростный протест, и Скалли снова окружала напарника ненавязчивой заботой. Иногда он словно приходил в себя после спячки, в такие моменты Дана ловила на себе его благодарный взгляд и понимала, что делает все правильно.              Ей снова и снова вспоминалась давнишняя встреча с ведуньей Радой. Тот памятный визит в компании сестры заставил ее поверить в существование паранормальных явлений. Если один человек способен четко, как по писанному, прочитать мысли другого – почему бы еще одному не вспомнить свои прошлые жизни? Конечно, сам факт того, что прошлые жизни существуют, все еще вызывал у Скалли сомнения, но игнорировать полученные доказательства не позволяла честность. И раз уж она, воспитанная в католичестве, верит в существование души, то почему не допустить, что эта душа способна воплощаться в новом теле?       Но в те давние годы смерть любимой тети заставила ее понять и еще одну вещь: даже если человек уверен, что не лжет – это еще не значит, что он не заблуждается.       Судя по всему, Рада ошибалась в оценке своих способностей. Она действительно умела считывать мысли собеседника, а с ними его надежды на будущее, которые принимала за предвидение. Неудивительно, что клиенты оставались довольны сеансом: им говорили то, что они хотели услышать. В том, что предсказания нередко сбывались, тоже не было ничего странного: даже самые доверчивые понимали, что для исполнения мечты нужно приложить определенные усилия. Посетители сами добивались желаемого, Рада к их успеху никакого отношения не имела.       С тех пор Скалли стала с еще большим недоверием относиться к людям, у которых обнаруживались необычные способности. Куда проще иметь дело с мошенниками, потому что с ними точно знаешь, что все сказанное – ложь.              Анализируя результаты их с Малдером открытий в Теннеси, Скалли сделала несколько заметок в своем блокноте. Она уже поняла, что именно смутило ее в воспоминаниях напарника и Мелиссы Ридель. Оставалось лишь найти удобный момент для откровенного разговора. Им предстояло обсудить обнаруженные ею противоречия.              Штаб-квартира ФБР, офис «Секретных материалов»       Вашингтон, округ Колумбия       Ноябрь, 1996              – Скалли, ты ничего не хочешь мне объяснить?       Малдер со сдержанным любопытством разглядывал раскрытую страницу брошенного на рабочем столе блокнота.       На листке бумаги почерком Скалли были аккуратно выведены хронологические последовательности:              Мелисса (мужчина, гетто, конец 1940-1943, возраст 20-40 лет) — Мелисса (мужчина, Сидни 1948-1953, возраст 40-60 лет) — Мелисса (1994, женщина, возраст 25 лет)       Курильщик (Гетто, 1939-43, муж., возраст около 30 лет) — Курильщик (1994, муж., возраст около 60 лет)              Скалли выдохнула. Она намеренно оставила блокнот на виду в надежде, что Малдер заинтересуется содержимым. Кажется, ее уловка сработала. А главное – она не увидела ни злости, ни раздражения, ни подозрительности в голосе напарника. Кажется, его не рассердило ни то, что она продолжила расследовать дело Мелиссы, ни то, что молчала об этом несколько дней.       Но больше всего ее порадовало, что впервые за эти недели она не увидела на лице Малдера прежнего равнодушия. Если так пойдет и дальше, то однажды ей удастся донести до напарника, что в смерти мисс Ридель его вины нет.       – Я не могла забыть об этом деле, – объяснила Скалли. – К тому же меня смутило несоответствие возраста Мелиссы и Сидни. Допустим, мы и правда пережили несколько рождений, и стали жертвами Холокоста в одной из жизней. Предположим, что вы с Мелиссой в тот период были супругами. Тогда откуда взялся Сидни? Даже если бы Мелисса перевоплотилась сразу после своей гибели в Варшаве, она бы не успела вырасти и стать американским солдатом в Корее. А Курильщик? В каком возрасте он мог отдавать приказы расстрельной команде? Лет в тридцать, не раньше. Значит, сейчас ему должно быть не меньше восьмидесяти. Но кажется, ему чуть больше шестидесяти. Значит он родился лет за пять до описанных тобой событий. Так что Курильщик не мог быть офицером гестапо, расстрелявшим твоего отца в Варшаве и одновременно малолетним ребенком где-то еще.       Скалли вспомнила, что отцом Малдера в прошлой жизни была именно она. И ей вдруг показалось странным говорить о себе в третьем лице. Впрочем, вслух она сказала другое:       – Есть еще непонятный для меня момент… – она немного замялась, но, подумав, продолжила: – Почему Мелисса ни разу не узнала тебя, когда была в облике Сидни?       Рассеянного выражения на лице Малдера как не бывало. Скалли видела, что он внимательно слушает ее доводы.       – Иными словами, ты настаиваешь, что наши с Мелиссой воспоминания под гипнозом — это следствие разыгравшегося воображения?       И снова Скалли не увидела ни тени раздражения на его лице. Только искренний интерес. Чувство облегчения заставило ее улыбнуться.       – Можно узнать, чем я тебя так развеселил? – полюбопытствовал Малдер.       – Тем, что снова становишься самим собой, – призналась Скалли.       Ей показалось, что напарника смутила ее открытость. Ему явно пришлось приложить усилия, чтобы вернуться к обсуждению расследования.       – И все-таки я надеюсь услышать ответ на вопрос.       Дана растерялась. Хотя она сама доказала, что Салливан, которым якобы был Малдер больше ста лет назад, действительно существовал, вероятность, что Малдер стал героем им же выдуманной истории, она тоже допускала. Могли ли архивы времен Гражданской войны являться доказательствами его правоты? Конечно, нет. У напарника феноменальная память, он где угодно мог услышать это имя, а потом, поддавшись влиянию Вернона или Мелиссы, возомнить себя солдатом Конфедерации.       Но озвучивать свои опасения она не спешила. Если они имеют дело с мистификацией, то скоро это выяснится.       – Не скажу, что я безоговорочно верю в реинкарнацию, – заговорила Скалли, тщательно подбирая слова. – Но и доказательств, что эти истории – выдумка, у меня нет. Поэтому я готова взять за основу твое видение ситуации.       Малдер открыл было рот, явно намереваясь подшутить над нежданной сговорчивостью Скалли, но, словно забыв за две недели воздержания, как это делается, промолчал. Впрочем, радости скрывать не стал.       Словно не замечая торжествующей физиономии напарника, Скалли продолжила:       – Но в твоей версии тоже есть противоречивые детали, поэтому я бы хотела с ними разобраться. Тут все ясно: либо ты прав, либо нет. Но даже если твои воспоминания достоверны, это еще не значит, что трактуем мы их правильно. Значит, нужно узнать более полную картину случившегося.       - Что именно ты хочешь узнать? - напрягся Малдер.       - Почему вы с Мелиссой встречались из жизни в жизнь, если каждый раз вместе были совсем недолго? Что заставляло вас сходиться? Предназначение свыше? Я скорее поверю, что прямо сейчас ты прячешь под столом инопланетянина, чем в это!       Последнюю фразу Скалли произнесла так пылко, что тут же покраснела, подумав, что выглядит как идиотка.       Малдер все-таки не сдержался:       – Illa zelum ergo sum, – хмыкнул он, переиначивая на свой лад известную латинскую фразу.       До Скалли не сразу дошло, что Малдер пытался сказать, а осознав, рассмеялась.       – Ты и правда имел в виду: «она ревнует, я тоже»? – спросила она срывающимся голосом.       Поняв, что попал впросак, Малдер улыбнулся.       – По правде говоря, я пытался дать новую жизнь пословице «Я мыслю – значит, я существую», – пояснил он. – Только первые два слова поменял.       – Не экспериментируй с латынью при посторонних, – посоветовала Скалли. – Ты не представляешь, как невинная перестановка слов может изменить смысл фразы.       – Больше не буду, – пообещал Малдер.       – Меньше – тоже, – миролюбиво проворчала Скалли. Ей ли не знать своего напарника.       Неловкий обмен шутками помог снять скопившееся между ними в последнее время напряжение.       Малдер снова кивнул на блокнот.       – Я ведь тоже обратил внимание на эти несоответствия. И тоже пытался понять их причину. Даже кое-какие версии разработал. Но для их проверки мне придется снова пойти на сеанс…       – Нет! – резко оборвала его Скалли, для убедительности хлопнув ладонью по столу.       Малдер ошарашенно уставился на нее.       – Пока у нас нет другого способа заглянуть в прошлое. Спланируй заранее вопросы, и, когда я буду в трансе, постараюсь на них ответить. Если тебе удастся узнать какие-то имена и даты – мы сверимся с архивами, и проверим, что из рассказанного мной правда.       – Держу пари, какие-то архивы ты уже запрашивал, верно? – спросила Скалли. – И наверняка кое-какие имена осели у тебя в памяти. Не думай, что я тебе не доверяю, но боюсь, твоим «воспоминаниям» грош цена, если они совпадут с заранее придуманными тобой версиями.       – И что ты предлагаешь? – удивленно спросил Малдер.       – Сеанс должна пройти я!       По правде говоря, главной причиной ее решения был страх за напарника. Правдивы были его воспоминания или нет – они причиняли ему страдания. Скалли опасалась, что не сможет спокойно задавать ему вопросы, видя, какую боль он испытывает от погружения в свое безрадостное прошлое. Даже сейчас ее сердце болезненно сжимается от сострадания, когда она вспоминает его слова "Моя душа устала". Нет, хватит с него горя.       Она вплотную подошла к напарнику и взяла его за руку, заставляя посмотреть себе в глаза.       – Малдер, я думаю, что расследование будет более объективным, если мы посмотрим на одни и те же события с разных точек зрения. Если мне и правда довелось быть твоим отцом, значит, в той жизни я была старше и опытнее и могу рассказать куда больше, чем молоденькая девушка с ребенком на руках.       – Но ведь ты уже пробовала обращаться к гипнозу, – возразил он. – Насколько я помню, все закончилось неудачей. Вряд ли сеанс будет успешным сейчас, учитывая, что ты не особо веришь в происходящее, просто не хочешь со мной спорить.       Скалли грустно улыбнулась.       – В прошлый раз на обращении к специалисту настояла моя сестра. А сейчас я сама приняла решение. Я не изучала историю оккупации Польши немцами, значит не смогу сочинить ничего правдоподобного об этом периоде. Так что если рассказы о перевоплощениях – не фантазия, то мое участие в сеансе – лучший способ это доказать.       Малдер задумался. Крыть ему было нечем.       – Насколько я помню, там, в гетто твоя жизнь оборвалась раньше моей, – привел он наконец аргумент. – Вряд ли ты сможешь рассказать о том, что случилось после того, как тебя расстрелял Курильщик. Впрочем, – Малдер словно прочел ее мысли, – я и сам ничего не рассказал. Проблема в другом…       Он виновато взглянул на Скалли, пытаясь вспомнить, как она выглядела в облике старого еврея. Если сеанс будет удачным, ей придется пережить не меньше горя, чем ему, а также заглянуть в лицо собственной смерти. Как-то отразится на ее психике этот опыт?       Малдер протестующе замотал головой. Нет, он не готов подвергать напарницу столь тяжелому испытанию.       Чуткость Скалли граничила с телепатией, поэтому угадать его мысли оказалось не сложно.       – Я уже умирала, Малдер, – улыбнулась она. – И, как видишь, до сих пор жива.       – Что ты имеешь в виду? – глухо спросил он.       В ответ Скалли неопределенно махнула рукой. Может, она вспомнила о том, как приходила в себя после похищения, вернувшись буквально с того света? А может, подразумевала свои многочисленные смерти в прошлых жизнях?       Что бы она ни имела в виду – Скалли явно не сомневалась в том, что подвергнуться сеансу надлежит именно ей. На лице ее не было ни страха, ни сомнения. Сам Малдер вовсе не был уверен, что способен пережить ужасы Холокоста еще раз.       – Спасибо, – сказал он, благодарно сжав ее пальцы и привлекая к себе.              Кабинет Дженнифер Смит, 20 декабря       Вашингтон, округ Колумбия              – Мисс Скалли, – обратилась к ней Дженнифер. – Перенеситесь в то время, когда Польшу заняли немецкие войска. Вы были там? Вы что-то помните?       – Да.       Лицо Даны как-то странно обмякло, глаза старчески сощурились и вокруг них разбежались мелкие морщинки. Взгляд смягчился, в нем появилась мудрость прожитых лет.       – Меня зовут Лео Фишман. Я живу в Варшаве, в еврейском квартале с дочерью Вандой. Она – Малдер...