Дневник

      Очередная вечеринка, с которой я сбежала, была в самом разгаре. Все настроение вдруг куда-то улетучилось, и все происходящее вокруг начало раздражать. Я внезапно почувствовала, что мне тошно от самой себя, от своего хождения по мукам и внутренней боли, разливающейся обжигающей лавой. И так каждый день… Я сталкиваюсь с этим каждый день, потому что каждый день вижу его в школе, вижу рядом с другой. Подруга уверяет, что между ними все однажды закончится, так как ничего особенного и не происходит. Ну да, они проводят время вместе, обнимаются и целуются на людях, но дальше этих невинных ласк дело не заходит, и рано или поздно ему, да и ей это просто надоест.             Может быть Кейси была и права, но я не питала никакой надежды. Для физической близости не все и не всегда бывают готовы в любой момент. Наверное, кому-то требуется время, чтобы настроить себя на это. А кому-то достаточно простого любопытства и малой доли влечения, чтобы попробовать один разок, как это когда-то сделала я. Дело не всегда в любви, дело даже чаще всего не в любви. Это как выйти на новый уровень в игре, это как стать старше, стать опытнее и заполучить некое превосходство над остальными. Пусть отношения не продолжатся, но первая ночь навсегда останется в памяти и может на многое повлиять в жизни.             У меня, однако, первая ночь не повлияла ни на что. Я так много читала об этом, а в реальности все оказалось по-другому. Партнер был безумно счастлив и до сих пор ходит окрыленный, хотя это случилось пару месяцев назад, а для меня не изменилось ничего, стало только хуже… Хуже оттого, что мой первый раз был не с тем, кого я любила.             Воскрешая в памяти ту нелепую ночь у Генри дома, я искренне надеялась, что она больше никогда не повторится. Сколько раз я принимала решение расстаться с ним, но всякий раз меня останавливала дурацкая жалость к нему. Я буквально связывала себя этим, но отчаянно продолжала искать выход, искать причину, чтобы развязаться и уйти. Хотя причина была очевидна, но это бы разбило ему сердце. Всячески выводя его из себя, я ждала, когда он даст мне повод, когда он перестанет быть таким идеальным, когда его терпение лопнет, но Генри то ли слепой, то ли дурак… Я никак не могла добиться нужного результата, Генри сносил стервозность моих поступков и все прощал.             И я себя прощала. Прощала и шла в полном одиночестве поздно ночью по пустой дороге, оставив нудную вечеринку позади. До населенного пункта осталось чуть меньше мили, но я никогда не боялась долгих пеших прогулок, даже ночных. Вудсборо – городок один из самых спокойных, и бояться здесь некого. Но вот сзади вдруг послышался шум приближающейся машины, и яркий свет фар брызнул на черный асфальт.             Приостановившись немного, я сошла на обочину, ожидая, когда автомобиль пронесется, но он в свою очередь тоже затормозил рядом со мной. Я заглянула в окно и не поверила своим глазам. Мне показалось, будто внутри в тот же миг что-то вспыхнуло, и по телу разлилась такая приятная истома с нотками трепета и волнения.             – Одна бороздишь просторы пустых дорог? – Очевидно, Билли Лумис сбежал с той же самой вечеринки и на удивление был один. И все-таки я на всякий случай заглянула на заднее сидение. Казалось невероятным то, что он очутился здесь так внезапно, и я боялась, что каким-нибудь резким движением или неправильным словом все могу испортить. До этого мы редко перекидывались больше, чем парой дежурных фраз в школе, а в остальное время он меня попросту не замечал.             – Да я просто гуляю, – кокетливо улыбнулась, стараясь не показывать, как взволнована этими секундами, что мы смотрим друг на друга. Он и понятия не имеет, что весь мой мир в его глазах.             – Не поздновато ли?             – Я не боюсь темноты.             – Правда? А чего боишься?             – Ничего.       Кажется, он был слегка пьяным, но это не мешало ему сесть за руль отцовской машины. И мне в свою очередь хотелось показать, что я не из трусливых и могу рискнуть своей безопасностью, если сильно захочется. Ведь отправиться домой ночью по лесной дороге не менее опасно, чем водить машину после принятия спиртного.             – Садись, покатаемся. Отвезу тебя домой.             Я тогда переспросила его, и он снова повторил свое предложение. А я подумала, что счастье не бывает таким легким и безвозмездным, но все-таки устоять перед ним не смогла. Без малейших колебаний я села к нему, останавливая взгляд на его несравненной улыбке, отдающей недетским шармом и мальчишеским обаянием одновременно.             – Ну что, поехали?             – Поехали.             Несмотря на легкое опьянение, Билли вел довольно аккуратно, скорость не прибавлял, уверенно держался на дороге и никак не мог потерять возможности завести приятный разговор на волнующую его тему.             – Так значит, говоришь, ничего не боишься?             – Ничего, – Я стояла на своем. Слегка приоткрыв окно, я впустила в салон немного свежего воздуха, потому что мне его категорически не хватало. Рядом с Биллом я будто в аномальной зоне.             – А фильмы ужасов любишь смотреть?             – Кажется, один раз смотрела что-то в этом жанре. Да, Кейси уговорила поглядеть с ней «Хэллоуин».             – И как? Напугал тебя Майкл Майерс?              – Ну, тогда мы были детьми. Само собой. Она до сих пор этот фильм любит, а я почему-то не нашла для себя ничего привлекательного в жанре ужасов.             – Это отличный жанр, в нем есть особенные фишки, и они… по-своему вдохновляют.             – А ты любитель ужастиков, да? – я украдкой наблюдала за ним. Он всего на мгновение повернулся ко мне.             – Можно и так сказать.             – А какой твой любимый?              Он усмехнулся, и мне его усмешка показалось немного странной. Было в ней что-то зловещее.             – «Психо» Альфреда Хичкока.             Разумеется, ничего, кроме говорящего названия, мне это не дало. И я в тот же момент однозначно решила посмотреть его в самое ближайшее время, а пока мне только оставалось ругать себя за невозможность поддержать с ним разговор, и полное незнание фильмов ужасов стало для меня чем-то постыдным, словно это стояло в одном ряду с незнанием истории. С другой же стороны, меня можно было понять. Я не знала о нем ничего, ровно, как и он обо мне. По крайней мере, я так думала…             – Я буду рада, если ты познакомишь меня поближе с этим жанром.             – Вы с Генри расстались? – он слишком неожиданно сменил тему и даже, кажется, не понял моего явного намека.             – К чему ты это спросил?             – Прости, если задел, просто я давно не видел вас вместе.             Никогда бы не подумала, что он вообще видит нас вместе. Мне всегда казалось, что он, кроме Сидни, не видит никого.             – Даже если и расстались, разве тебя это волнует?             Не скрою, я решила перейти в наступление. Меня насторожил его вопрос о Генри, которого вообще не должно было прозвучать. Хотя бы просто потому, что никакого Генри для меня сейчас не существовало, и его имя заставило меня вернуться в реальность, от которой меня воротило.             – Я никогда не спрашиваю о вещах, которые меня не волнуют, Кристина.             – Что ж, такой ответ принимается. Но…             – Знаешь, у меня появилась одна идея. Хочу показать тебе клевое место. Уверен, ты там никогда не была.              – Эм… Что ещё за место?             Я не успевала за ним, не могла поймать ни одну его мысль, усвоить её и дать четкий ответ на его вопрос, а он, сдавалось мне, был только рад меня запутать, обезоружить, просто рулить не только машиной, но и ситуацией. Был момент, когда я пожалела, что согласилась на это увлекательное путешествие по окрестностям нашего маленького Вудсборо.             – А почему ты без Сидни?             Я не любила оставаться в долгу. Он задел меня за больное, хотя вряд ли об этом подозревал, и я решила напомнить о его пассии, проверить, забывается ли он так же, как я.             – Ты удивишься, но мы не всегда проводим время вместе.             – А что тут может быть удивительного? Вы и не обязаны.             – А тебе не кажется странным, что именно сегодня мы оба оказались без своей пары?              – Мне вообще кажется странной вся эта поездка, Билли. Она не выглядит как случайная.             – Так и есть.             – Так ты что, специально ехал за мной?             – Не то, чтобы именно так, но не без этого. Нам с тобой нужно поговорить, ты так не думаешь?              – Так мы уже разговариваем, разве нет?             – Не прикидывайся, Кристина, ты знаешь, о чем я. Мы почти приехали.             Этим загадочным местом оказался Солнечный холм. Тогда я не знала, что он так назывался. Мы оставили машину и прошли чуть дальше, в глубь леса, и через пару минут оказались на вершине, откуда был хорошо виден весь наш тихий городок. Оказывается, не такой уж и маленький, и тем не менее в нем порой бывает тесно. Вудсборо – наш маленький уголок в огромной Калифорнии, уголок, который либо не отпускает тебя, либо отпускает только для того, чтобы потом вернуть обратно.             Будучи наивной и влюбленной девочкой, какой являюсь и сейчас, я находила это романтичным. Мне хотелось думать, что я была единственной, кого Билли привез сюда, чтобы полюбоваться неплохим видом. И мне хотелось так много у него спросить, так много ему сказать. Кто бы мог подумать, что мы собрались здесь именно для того, чтобы раскрывать наши карты. Только сейчас я понимаю, что у меня была целая колода в то время, как у него не было ничего.             – Ты хотел о чем-то поговорить?             Тишина, которую я тогда нарушила, была самой бесценной в моей жизни. Мы стояли вдвоем на вершине холма и молчали. Билли был так близко ко мне, что я едва могла сдержать себя, чтобы не взять его за руку. Он вздохнул и повернулся ко мне.             – Я все знаю, Кристина.             – Что «все»?             – Знаю, что ты влюблена в меня, и давно.             Вряд ли кто-то может понять, что тогда со мной творилось. Все это время я была уверена, что мои чувства засекречены, что эта истина принадлежит мне одной, и ни одна живая душа о ней больше не догадывается, кроме лучшей подруги.              – Это Кейси тебе сказала?              – Не мне. Не все и не всем нужно доверять, Кристина. Когда до меня дошли слухи, я решил присмотреться к тебе, понаблюдать.             – Шпионил, да?             – Было пару раз, но лишь для того, чтобы убедиться, что люди не просто так треплют языками.             – Надеюсь, на ваши отношения с Сидни это не повлияло.             – Она ничего не знает.             А я не захотела ничего отрицать. Никакая гордость не заставила бы меня это сделать. Я подтвердила все то, что он и так знал. Я боялась, что мне станет стыдно перед ним, что я стану противна самой себе, что меня начнет мучить совесть, но я сильно удивилась тому, насколько легко было перестать притворяться. Словно камень с души свалился.             – И что ты обо всем это думаешь? – теперь была моя очередь вытравливать из него ответы.             – Даже не знаю… Это так странно, ведь ты меня почти не знаешь. Мы никогда не общались. С чего вдруг?             – Так бывает, Билли. Не спрашивай, почему. Ты не должен был об этом узнать, и я понятия не имею, почему Кейси проболталась. Но ты не волнуйся, я не встану между тобой и Сид, я не буду проблемой.             – Никакая ты не проблема. Генри, я так понимаю, ни о чем не догадывается.             – Его волнует лишь то, что я чувствую к нему.              – А что ты к нему чувствуешь?             – Я устала от него. Вернее, не от него, а от себя самой. Я уже несколько лет как будто живу не своей жизнью, и я не в состоянии это остановить.             – Тебе его жаль, я понял. Не думай, я устроил все это не для того, чтобы поиздеваться над тобой.             – А для чего?             – Люди так редко бывают искренними. Извини, я тебя обманул. Кейси ничего и никому не говорила. Ты сама себя выдала тогда на физкультуре, помнишь? Во время баскетбола ты сидела на первом ряду и следила за игрой. В какой-то момент Орт поставил мне подножку, я упал и увидел, как ты резко вскочила с места, хотела подбежать ко мне, но не сделала этого, потому что увидела Сидни.             Я отлично помню ту игру, отлично помню свою реакцию, но я и подумать не могла, что он все замечает. Я попросту прокололась сама. Выходит, он все это время знал и молчал, приглядывался. Мне стало не по себе, но я не растерялась.              – Что ж, ты, видимо, хотел моего признания. Ты его получил. Не знаю, зачем оно тебе. Теперь, думаю, нам пора вернуться. – Я спокойно направилась к машине. Кажется, за счет меня он просто решил самоутвердиться. Иначе зачем было вывозить меня в такую интимную обстановку? Я созналась и чувствовала себя наполовину счастливой, теперь решать только ему. И он решил быстро.             Помню тогда он догнал меня, поймал за руку, когда я уже собиралась сесть в машину, и я невольно вскрикнула, но ничего не успела толком понять. Его поцелуй стал подобием мощной морской волны, которая накрывает с головой, как только ты выныриваешь на поверхность. Его настойчивость окончательно свела меня с ума, лишила остатка самообладания, и если первые секунд пять я ещё пыталась воспротивиться и оттолкнуть его, то потом я уже перестала соображать, что происходит. Я все ещё как будто пребывала между сном и явью, не понимала, где кончается реальность и начинается неземное чудо. Я не помнила, как мы переместились на заднее сидение машины. То, что случилось той ночью, не повторилось больше никогда. И я жила этими моментами наслаждения большую часть своей жизни. Мы пробыли вместе до самого восхода солнца, пока совсем не рассвело. Окна в машине запотели, а мы лежали вдвоем и лениво ласкали друг друга, оставив мир где-то за пределами этой машины. Нам было так тесно там, но тем ближе мы были друг к другу. Мы ни о чем не говорили, а просто смотрели друг другу в глаза, порой улыбались. Я обняла его за плечи, а он покрывал поцелуями мой лоб и глаза. Я тихонько лежала под ним и боялась дышать, дрожала и позволяла ему делать все, что он пожелает. Мне вообще не хотелось, чтобы это когда-нибудь прекратилось.             Но всему суждено заканчиваться… И у нас с ним все закончилось в ту же самую ночь. И я до сих пор гадаю, с какой целью она была дана нам, но буду благодарна за неё всю жизнь.             Тем утром он отвез меня домой, поинтересовался моим самочувствием и поцеловал напоследок. А я же приучала себя к мысли, что это наше прощание. Его ждала Сид, а меня Генри. И даже если я расстанусь с ним, это ничего не изменит…       

***

      На целых две недели я просто выпала из жизни. Или жизнь из меня… Даже не знаю. Наш маленький городок перевернулся с ног на голову, а вместе с ним и я сама.             – Вот, возьми, Кристина, – мистер Химбри вручил мне стакан воды. Для директора школы он порой бывал слишком добр, никто по-настоящему его не боялся, так как все его угрозы всегда оставались лишь угрозами. Да, наказывает он редко, но от этого не сыскал должного уважения у подрастающего поколения. Однако забота, проявленная вовремя, никогда не переставала цениться.             Вряд ли этот стакан с водой мог облегчить страдания; я пересилила себя, сделала пару глотков, но руки так дрожали, что я боялась выронить его и создать ненужную проблему, сидя в кабинете директора под сочувствующими взорами шерифа и его помощника. Они терпеливо ждали, когда закончится моя внутренняя истерика, когда прекратятся слезы, когда я смогу сказать хоть пару внятных слов.             – Кристина, – наконец не выдержал шериф Берк, чуть наклонившись ко мне, – как давно ты знала Кейси Бейкер?             – С первого класса, – говорю я, хотя мне кажется, что познакомились мы ещё до школы, но только там по-настоящему сдружились. – Мы… Она была моей лучшей подругой… – Я смотрела перед собой, борясь со своим развитым воображением, вспоминая охватившую школу Вудсборо волну устрашающих слухов о том, как именно этой ночью была убита Кейси. – Мы… Мы… говорили с ней вчера по телефону. Так долго… Никак не могли наговориться, как будто чувствовали, что это наш последний разговор.             – О чем вы говорили?             – О всякой ерунде… Она сказала, что её родители уехали, а она собиралась пожарить попкорн, а ещё собиралась… расстаться со Стивом.             – Ты имеешь в виду Стивена Орта?             – Да… Да…              Хорошая была бы зацепка, и главный подозреваемый был бы свежим и тепленьким, как индейка в день Благодарения, но Стивена Орта нашли на заднем дворе дома Бейкеров с выпущенными наружу внутренностями. Версия обманутого и брошенного бойфренда мгновенно отпала.             – Что ещё она говорила? – поинтересовался мистер Райли. – Было что-то, что могло показаться тебе странным?             – Нет, ничего. Мы попрощались, и все…             Офицеры подавили тяжелый вздох.             – Ты знала Кейси лучше всех, – подключился мистер Химбри, положив руки на мои плечи, – может быть, ты знала, с кем у неё был конфликт?             – Ни с кем.             От меня, как от подруги детства убитой, разумеется, ожидали чего-то большего, но давить не стали, да и не имели права. Дуайт Райли был уверен, что я ничего не знаю и ни к чему не причастна. Но мне показалось тогда, что сам шериф иного мнения: я, как лучшая подруга, вполне могла стать подозреваемой.             Никого в Вудсборо это особо не напугало, и даже нас, школьников. В городе завелся маньяк! Да хоть чем-то маленький Вудсборо станет привлекательным. А кто-то попросту не верит в его существование, утверждая, что кокетка Кейси просто не поделила с кем-то одного из своих парней. Словом, под подозрением ходил кто-то из своих, даже я.             Греясь на ярком калифорнийском солнышке, ученики бурно обсуждали произошедшее, нарочно лезли под камеры телевизионщиков, выводили из себя репортеров и никак не могли понять, в чем же особенность случившегося? Будто в первый раз Вудсборо попадает на первые строчки газет и телеканалов из-за громкого убийства. Ровно год назад убитой была найдена Морин Прескотт – мать моей потенциальной соперницы.             Я покинула здание школы, но затормозила у самой лестницы, почувствовав легкое головокружение. Уже неделю я не могу избавиться от паршивого недомогания, причину которого не способна понять. Я достала из сумки бутылку воды, которая теперь пригодилась мне по-настоящему. Мне казалось, что ещё немного, и у меня просто вырвет. Нервы на пределе. Спускаясь с лестницы вниз, я почти не чувствовала ног, и в какой-то момент оступилась и точно полетела бы кубарем вниз, не окажись рядом кого-то, кто успел меня поймать.             – Эй, осторожно. Ты в порядке?             Я оказалась в руках Билли Лумиса, и мое сердце чуть не выскочило из груди, а голова совсем отключилась. Мы больше не подходили друг к другу даже близко после той самой ночи в машине. Все две недели я делала вид, что вообще его не знаю. Знал бы хоть кто-нибудь, как мне было тяжело… И вот теперь я снова в его объятиях, я смотрю ему в глаза и не могу ничего ответить. Я знаю, что должна взять себя в руки, что должна немедленно поблагодарить его и быстро-быстро уйти подальше, но никак… Не могу! Не могу даже пошевелиться. Чувствую, что мне становится ещё хуже.             – Ты вся бледная, – говорит он, и я его почти не слышу. Мне так хочется расплакаться, просто уткнуться в его плечо и поплакать. Не знаю, почему именно в его, просто мне кажется, что именно так я найду утешения. Но я не имею на это никакого права. Мы на глазах едва ли не у всей школы, и только это заставляет меня спуститься с небес на землю. Я твердо встаю на ноги и отстраняюсь от него немного, но он по-прежнему продолжает держать за талию.             – Кристина? Посмотри на меня.             Мотаю головой и стараюсь держаться за перилла.              – Все хорошо. Со мной все хорошо…             Вдруг слышу, как меня окликает кто-то сзади. Генри мчится ко мне с лестницы и слегка притормаживает, когда видит Билли возле меня. Он хочет разозлиться, но делает над собой усилие, понимает, что это ни к чему хорошему не приведет.             – Ей стало плохо, – говорит Билл, и его руки мгновенно исчезают с моей талии. – Она чуть не упала.             – Спасибо, Лумис, но мы разберемся без тебя. – Карпентер приобнял меня, оттеснив Билла, и мы начали осторожно спускаться. Помню, как я обернулась и взглянула на Билли, а внутри все разрывалось на части. Никто не слышал, как я кричала, как звала его. Никто не знал, как сильно я хотела остаться, никто, кроме Лумиса.             Наши отношения с Генри стали разлаживаться. Я не хотела его видеть, не хотела говорить с ним. Хотела побыть одна, хотела закрыться и не выходить из собственной комнаты, переживая гибель подруги в одиночку.             Я заболела… Заболела чем-то серьезным, а когда узнала, чем именно, моя жизнь перестала быть прежней и перестала принадлежать мне одной.             В тот день Генри проводил меня до дома, и я его выпроводила. Мне становится все хуже с каждой секундой. Изнутри колотила мелкая дрожь, а на лбу выступали капли пота. Все тело сводило, и в висках стучала кровь. Я чувствовала, что сейчас просто упаду в обморок. Быстро пересекая небольшое расстояние от комнаты до ванной, я заперлась там и села на пол, ощущая, как тошнотворный ком медленно подступает к горлу.             Более отвратительного состояния у меня не было за всю жизнь. Все, что я съела за те полдня, а этого было не так много, наконец выплеснулось наружу. Я согнулась над туалетом, пытаясь откашляться. До того неприятное и болезненное ощущение, что непременно хочется заплакать. Быстро смывая гадкие остатки, я с трудом поднялась, медленно передвигаясь к раковине. Включая ледяную воду, я ополоснула лицо, стараясь смыть с него брызнувшие непрошенные слезы.             На протяжении целого часа я сидела в ванной, бездумно смотрела на себя в зеркало и пыталась понять, что со мной происходит. Однако отражение молчало, просто ужасно выглядело и не давало никаких объяснений.             Озноб продолжался, и я вернулась в комнату, немедленно сбрасывая с себя выходную одежду, укуталась в одеяло и легла в постель. Сон подкрался незаметно, но он не длился слишком долго. Прошло от силы полчаса, прежде чем очередная тошнота заставила меня спрыгнуть с постели и со всех ног понестись в ванную.             Это продолжалось до утра. К началу дня вымотанная я решилась сказать бабушке о своем недомогании и остаться дома. Но я почти сразу же пожалела об этом, потому что бабуля выдвинула такую теорию болезни, что у меня чуть не случился припадок.             Моя бабушка Саманта Уивер, или, как её иногда называли соседи, тетушка Сэм, выглядела для своих лет вполне молодо, но простота характера позволяла ей сносить подобное прозвище. Я всегда старалась брать с неё пример, и я точно знала, что она поймет меня правильно. И в этот раз она все поняла сразу, пока я усердно отнекивалась от её безумной версии.             – Нет, бабушка, нет! Это просто нервы!              – И все-таки проверить не мешало бы, Кристина. Я прожила на этом свете не один год и знаю, как выглядят беременные девушки и как они себя чувствуют. У тебя все признаки налицо. Задержка есть?             – Не знаю… Я в последнее время за этим не следила.             – Генри ты ещё ничего не говорила?             – Исключено! У нас это было всего один раз.             – Дорогая, этого вообще-то достаточно.             – Но это было давно. И у меня все было хорошо. И потом… я не могла от него забеременеть.             – Любопытно, – она тут же поймала меня на слове. – А от кого же могла? Посмотри мне в глаза, Кристина. Ты с кем-то ещё была?             Я не могла ей соврать. Во-первых, потому, что она бы все равно эту ложь раскусила. Не было смысла притворяться и юлить. Я созналась, но созналась наполовину.             – И кто он?             – Один парень… С вечеринки.             – Что значит «один парень»? Ты его вообще знаешь?             – Знаю. Но ты его не знаешь, и никто о нас ничего не знает. Прошу, не спрашивай.             – Кристина, а как же Генри?             – А что с ним? Генри как был, так и есть!             – Что ж… Раз никто и ничего не должен знать, в таком случае, наша задача сильно упрощается. Мы просто по-тихому делаем аборт.             – Аборт?             – Но вначале сделаешь тест, чтобы убедиться.             Аборт…             Я тогда впервые задумалась над этим, это решило бы кучу проблем. Это решило бы все. Моя жизнь бы продолжилась, как и прежде, но принять такое решение мне не хватило духу. Спустя день я сделала тест, и все подтвердилось. Бабушка продолжала напоминать мне про аборт, и в какой-то момент она меня почти уговорила, но Генри появился очень вовремя. Я рассказала ему. Рассказала, что беременна, хотела рассказать и все остальное, что ребенок не от него, но он не дал мне договорить, он обнял меня, он расцеловал и сказал, что мы со всем справимся вместе, что он не оставит меня одну; он не отреагировал так, как отреагировал бы любой другой парень в его возрасте, он добровольно взял на себя ответственность за нас обоих, он не подсчитал сроки, он ни в чем не засомневался, и мне пришлось заставить себя замолчать.             Школа подходила к концу, но впереди ещё ждали серьезные испытания. Я боялась даже представить, что будет, если в школе станет известно о моем незапланированном залете, но больше всего я боялась, что об этом узнает Билли Лумис – отец моего будущего малыша.      

***

      Раньше я не знала, каково это – просыпаться от кошмаров. А теперь они преследуют меня на каждом шагу – во сне, наяву. Я засыпаю в холодном поту, в нем же и просыпаюсь среди ночи.              Кошмары, которые закончились для Вудсборо, для меня только начались. И никакая полиция, никакой закон меня от них не защитит. Я никому не говорила о них, молчу и сейчас. Никто мне не поможет – слишком поздно. Каждое утро начинается с мысли о том, кто совершал кровавые расправы в нашем городке. Каждое утро начиналось с мысли, что это делал мой Билли. Только здесь я не стесняюсь называть его своим, хотя понимаю, как глупо это звучит… Он был прав – я совсем его не знаю. Не знала…             Местное телевидение, местные газеты – все твердят мне, кто он такой есть на самом деле. Кем он был в свои восемнадцать. Убийца, маньяк, психопат… Убийца... Я не в состоянии соединить его имя с этим словом. Либо это я придумала его себе, либо весь мир сошел с ума… Всюду его фотографии, всюду его лицо. Я вижу его теперь чаще, чем раньше. Но вижу только на фотографиях в статьях… Билли был убит и обвинен вместе со своим другом в убийстве моей подруги, в убийстве директора нашей школы, в убийстве Стива Орта и ещё нескольких людей, а также в покушении на свою девушку Сидни. Безумие…             Медленно, но верно я теряю свой рассудок, я отказываюсь верить, несмотря на все доказательства, которые мне приводят. Нет, конечно же, не мне лично. Все постепенно становится на свои места, и только в моей голове полный беспорядок, там все кувырком. Прошло уже пять месяцев, а я только сейчас нашла в себе силы, чтобы рассказать о том, что со мной творится.             Генри боится подходить ко мне – меня раздражает все в нем. Бабушка почти не говорит со мной – боится нарваться на грубость. Я закрылась от них всех, я переваривала эту боль одна. Я всегда переживала одна все, что было связано с Лумисом. Меня бесило то, что никто не поймет меня, что сочтут на голову больной. Ко мне все ещё не пришло осознание того, с кем я провела самую лучшую ночь в своей жизни. До меня все ещё не дошло, что через каких-то четыре месяца я рожу ребенка от серийного убийцы! Господи, это сводит меня с ума! Как же я смогу это пережить? Как же мне докопаться до истины?..             Единственная зацепка, которая у меня была, это его любимый фильм ужасов. «Психо».             Я смотрела его на прошлой неделе, взяла из видеопроката. Пришлось немного смутить местных посетителей. В отделе с ужастиками, оказывается, так много девчонок моего возраста. Я посмотрела фильм, посмотрела и всячески пыталась понять, что же заставляло Нормана Бэйтса убивать. Что заставило Билли начать проливать кровь? Почему именно этот фильм он мне назвал? Как это может быть связано с его мотивом и… был ли он у него вообще?             Я переглядела эту картину несколько раз. А потом… потом я вернулась из видеопроката с кучей фильмов, снятых в жанре ужасов. И я изучала их днями и ночами, меня затягивало с головой, я даже отобрала парочку любимых, в том числе и «Психо». А недавно Генри навестил меня, он был крайне недоволен тем, что я смотрела «Кошмар на улице Вязов». Когда я поняла, насколько отвратительны ему такие фильмы, мне они стали нравиться ещё больше.             – Что ты смотришь? Зачем?             – Ты не любишь ужастики?             – Терпеть не могу. И тебе не советую их смотреть в твоем положении.             Я мысленно скривилась от его примитивного взгляда.             – В этом жанре есть крутые фишки, ты просто ничего не смыслишь.             – Еще скажи, что нашла в Крюгере глубокий смысл.             – Представь себе, да. И не один. Но тут не в смысле дело. Тут дело… В УЖАСЕ! – я ради смеха напугала его, выкрикнув нарочито громко и вцепилась руками в его плечо. Он так смешно и по-идиотски пугается… Но его нельзя за это винить. Над ним можно только посмеяться, что я и делала… Боюсь, я буду делать это всю свою жизнь и даже не чувствовать угрызений совести.      

***

      Последний месяц беременности… Поверить не могу, что все это скоро закончится. Месяцы казались вечностью, и я настолько свыклась со своей ношей, что не хочу уже рожать. Нет, я не боюсь… Я думаю только о том, какой она будет. Да, у меня девочка. Долгое время я запрещала врачам говорить пол ребенка – боялась, что это будет мальчик, боялась, что однажды случайно назову его Биллом, что он будет копией своего отца и Генри догадается обо всем… Но это девочка. Моя девочка, которую я назову в честь бабушки – Саманта.             Бабушки не стало месяц назад. Рак забрал её у меня. Теперь моя семья – это родители Генри. Душевные люди, заботятся обо мне, как о дочери, а я бессовестно лгу им всем и не краснею. Очень сложно ненавидеть себя каждый день, но я справляюсь. Постоянно твержу Генри, что он меня не заслуживает, а он, вероятно, думает, что я зазнаюсь. Он с нетерпением ждет первенца, ждет и верит, что он его родная кровь.              Он, кстати, учится, а я планирую поступить сразу после рождения Саманты.       Только пока не решила, куда именно. Всю жизнь хотела быть крутой бизнесвумен, обеспечивать себя и свою семью. Стоит заняться карьерой, стоит уйти в это с головой, чтобы защититься от напастей прошлого. Но память усыпить уже не получится. Я понимаю, что мне придется жить с ней всегда. Но самое главное, чтобы с этим не пришлось жить моей дочке.             Не поверишь, она только что меня толкнула изнутри. Настоящим бойцом вырастит. Очень жаль, что я не смогу рассказать тебе о ней. Думаю, у меня начнется новая жизнь, в которой тебе места не достанется, Дневник.             Прости… И Спасибо!      

***

      «И Спасибо!»             Остальные страницы, а их осталось не больше десяти штук, пустовали.             Потертый и старый, мамин дневник пролежал на чердаке среди прочего хлама целых тринадцать лет, пока я случайно не наткнулась на него. Даже не знаю, чем привлекла меня эта коробка, стоящая в углу, на которой осел сгусток многолетней пыли. Я почему-то решила, что именно там спрятаны наши с сестрой рождественские подарки. Мне не терпелось поскорее узнать, что нас ожидает в этом году, и в поисках чуда я облазила весь чердак. Но вместо него нашла страшную ложь, непростительную мамину ложь.              Я сижу на коленках, передо мной раскрытая коробка маминых старых вещей, а в руках у меня её дневник, который я прочла без разрешения. Утолив детское любопытство, я теперь начинала понимать, почему некоторые вещи хранят под замком, почему некоторые комнаты запирают на ключ. Я принялась разбирать все вещи, чтобы найти среди них что-то, что опровергнет все написанное в дневнике. Быть может, все это выдумка, быть может, на этих страницах маминым подчерком написана история о каком-то другом Билли Лумисе, о каком-нибудь ещё… Но некоторые фразы очень четко отразились в моей памяти, и все они, словно подчеркнутые черной жирной линией, отпечатались в голове. И они говорили о том, что я, Саманта Карпентер, дочь серийного убийцы, истории о котором слышу почти с рождения.              Я нахожу его фотографию на самом дне коробки. Его невозможно не узнать. В лицо его не знает, пожалуй, лишь тот, кто не жил в Вудсборо ни дня. Меня колотит изнутри. Я бросаю фотографию обратно, хватаю дневник и со всех ног несусь вниз. Голова кругом. Я чувствую, как меня переполняет злость и страх. Я без стука врываюсь в спальню родителей и вижу маму, которая крутится перед зеркалом в вечернем платье. Сегодня они с отцом собираются на благотворительный вечер. Но я на корню рублю их планы. Я это осознаю. Едва не тыкаю дневником ей в лицо, а затем швыряю его на постель с такой силой, что он раскрывается.             Мама ошарашено глядит то на дневник, то на меня. Наверное, спустя столько лет она не сразу берет в толк, что именно произошло и что я намереваюсь ей предъявить.             – Это все правда, мама? Правда?!             Она молчит. Вернее, она не отвечает на мой вопрос.             – Где ты это взяла, Сэм?             – На чердаке, в коробке со старым барахлом. Скажи мне, все, что там написано, правда? Мой отец этот человек? Мой настоящий отец Билли Лумис?             Она села на постель, подобрав дневник и захлопнув его.             – Сэм, это… Видишь ли, это не так просто объяснить…             – А ты попробуй! Я уже не маленькая. Здесь написано, что ты родила меня от Билли Лумиса. Ты сама об этом пишешь, мама!             Она не смотрела мне в глаза, но свой дневник теперь держала крепко в своих руках.             – Если ты уже такая взрослая, к чему тогда мне отвечать? Ты и сама все прекрасно понимаешь.              Мне стало ещё хуже. Она сказала это словно в насмешку мне, словно это доставляло ей особое удовольствие.             – То есть ты… Ты обманывала меня все это время? Ты обманывала папу? Обманывала Тару? Боже, ты даже себя обманывала!             – Сэм, послушай меня…             – Не хочу я тебя слушать! Я тебя ненавижу! Все это время я жила и слышала о нем с детства, он был моим ночным кошмаром, а сейчас я узнаю, что он – мой настоящий отец! Как ты могла скрыть, что я дочь убийцы-психопата?!             – Что?..             В этот момент в комнату вошел папа. Я испугалась. Мы обе тогда испугались. Я и не подозревала, что он все это время стоял за моей спиной и все слышал. Мама резко встала с кровати, а я умолкла, глядя в лицо человеку, которого считала своим отцом всю жизнь, который любил меня и воспитывал.             – Генри, я…             – Что все это значит, Кристина?             Я помню его лицо. Помню, как беспомощно он смотрел на маму, и она, такая же беспомощная, стояла перед ним, опустив голову. В её руках был дневник. А меня как будто ударило током, и я вдруг поняла, что натворила, что вспять уже ничего не повернуть.             – Пап… – всхлипнула я, и он обратил на меня свое драгоценное внимание, сел на корточки передо мной и пристально поглядел мне в глаза. Я так захотела обнять его, как никогда не хотела раньше. – Прости меня…             Он все смотрел на меня. Потом только я поняла, почему он так долго рассматривал мое лицо. Он всего лишь пытался увидеть, что я совсем на него не похожа, что во мне нет ни одной его капельки. Я – не его наследница. И я не его первенец… Я не его…             Мама молчала. Кажется, плакала. А потом я просто сбежала. Сбежала из этой спальни и спряталась в своей комнате, уткнулась в подушку, чтобы выплакать все, что успело накопиться за эти минуты, сломавшие мне жизнь.             За дверью было тихо. Вернее, мне хотелось так думать. Я зарылась под подушки и заткнула уши. Я даже, кажется, смогла уснуть, когда слезы окончательно вымотали меня, и только ближе к вечеру я проснулась и рискнула выйти из комнаты. Вокруг тишина. Я обрадовалась. Я подумала, что мама с папой ушли на свою вечеринку, как и планировали, но, спустившись на первый этаж, я увидела маму все в том же вечернем платье. Она сидела за столом и попивала мартини в одиночку. На её лице следы потекшей туши. Она глядела перед собой и меня совсем не замечала. Я стояла в проходе, а она, будто не живая, замерла на мгновение, а затем шумно выдохнула, запела тихонько под нос какую-то песню, не имеющую слов.             – Мам, – позвала я, осторожно приближаясь. – Мам, где папа?             – Папа?.. – усмехнулась она и перевела на меня поникший от боли взгляд. – А папы больше нет.             – Как это «нет»? Мам?..             – Его больше нет. Он ушел. И не вернется.             Внутри у меня все оборвалось. Я отказывалась в это верить. Я выбежала в коридор и не нашла там ни его обуви, ни его одежды.             – А где Тара? – вернувшись, спросила я.             – Спит… Он пообещал забрать её у меня после развода. Но я её никому не отдам. Никогда.             Я расплакалась и села возле её коленей, положив на них ладони. Она словно ничего не почувствовала.             – Ты хоть понимаешь, Сэм, что разрушила нашу жизнь? Зачем тебя понесло на этот чердак?             – Мам, я… Я просто хотела…             – Кто тебя учил читать чужие дневники, Саманта?             – Прости меня, пожалуйста, мам.             – Простить? Вряд ли я смогу это сделать. Сейчас я точно к этому не готова, дочь. Благодаря тебе у Тары больше нет отца. Ты сломала жизнь и своей сестре тоже. Ты можешь гордиться собой. Ты становишься похожа на своего биологического папочку.             Эти её слова заставили меня вздрогнуть.             – Нет, мам, нет… Не говори так, пожалуйста. Я ведь не хотела, я ведь…             – Не хотела? А чего ты хотела? – она вдруг оттолкнула меня от себя. – Ты хотела правды – ты её получила. Надеюсь, у тебя хватит совести не говорить о ней Таре. Пожалей хотя бы её.             – Мам…             Она ушла, поднялась наверх, забрав с собой недопитую бутылку мартини. Я услышала, как хлопнула дверь спальни, и села на полу, обняв свои колени. Снова заплакала, но на этот раз как можно тише.      

***

      Моя жизнь полетела под откос. С того дня я больше ни о чем не могла думать, кроме как о своем истинном происхождении, о своем биологическом родителе. Вставая по утрам, я боялась смотреть в зеркало, боялась, что увижу в себе что-то, отдаленно напоминающее его. Я была бы рада раз и навсегда забыть, как он выглядит, забыть его лицо, но его образ возрождался раз за разом в моей голове и не давал мне спокойно жить.             Я даже не осознавала, как стремительно образ Билли становился частью меня. И зверская боль, которая разрывала мои органы и мое сознание изнутри, не поддавалась никаким уговорам. Она внимательно могла меня послушать, а потом в насмешку усилить свои пытки. В попытках стереть его из головы я загоняла его туда ещё глубже. Ничего не помогало. И никто не помогал. С мамой наши отношения так и не восстановились, она меня не простила, а я больше не лезла с извинениями. Оставшись наедине с собой, я хотела лишь одного – научиться справляться сама.             И я не придумала ничего лучше, кроме как усугубить ситуацию. Полное отсутствие контроля в столь юном возрасте никому ещё не шло на пользу, и я, как говорят, пустилась во все тяжкие, но до конца, наверное, вряд ли понимала, что это означало. Я просто решила для себя, что свободна от всего и ото всех, что терять мне уже нечего, что только я одна несу ответственность за свои действия и разгребать собственный результат тоже придется только мне.             Мой хороший друг Джеймс был рад помочь, как всякий хороший друг. Однажды, когда ему не понравилось мое унылое настроение, он предложил немного расслабиться. Он дал мне какую-то таблетку, после принятия которой я на несколько часов просто улетела в космос. Во мне отключилось все, я полностью отдалась новым ощущениям и нашла это забавным, нашла это захватывающим, а самое главное – действующим. Волшебная таблетка заставила меня отбросить все свои семейные заморочки, забыть о том, кем я являюсь, отпустить страх и боль и просто пожить немного в другом измерении.             Я глушила эту боль изо дня в день, я заставляла себя молчать, я пристрастилась к такому лекарству, и это избавление на часы было моим спасением от вредных и назойливых мыслей. Мама вряд ли придавала значение тому, что со мной происходит, пока однажды ей не позвонили из полицейского участка. Тогда я впервые попалась в состоянии алкогольного опьянения, а мне было всего четырнадцать. Да, прошел мой первый страшный год с тех пор, как я узнала о том, чья кровь течет в моих жилах.             Она приехала и забрала меня, но ничего не сказала. Не было ни ссор, ни нравоучений, ни запретов. Ей было все равно, настолько, что мне казалось, будто она принимает меня за пустое место, за человека, чья судьба ей абсолютна безразлична. Этот факт и её реакция лишь подстрекали меня продолжать жить такой жизнью, и я стала употреблять все наркотики, которые только могла найти.             Учеба в школе перестала быть чем-то важным. Я состояла на учете у полиции, и лейтенант Хикс теперь не разрешала мне заходить к ней, чтобы играть с маленьким Уэсом. Хиксы были нашими соседями; мать-одиночка воспитывала своего сына, и он рос славным мальчиком; моя сестра училась с ним в одном классе, а помимо него, была ещё куча ребятни её возраста, и мне частенько приходилось нянчить их. Помню, Джуди Хикс уходила на работу в ночную смену, и я с большим удовольствием возилась с мелюзгой. Я порой чувствовала себя, как Лори Строуд в фильме «Хэллоуин», только Майерса рядом не хватало. На моих плечах была целая орава детей до самого утра, и они любили меня за то, что я разрешала им все запрещенное родителями.             А когда я резко перестала о них заботиться, на тот момент подросшие ребята разволновались, все спрашивали, что со мной и когда я вновь приду. Тара страдала, и мне её было жалко больше всех. Я совсем её забросила, я ей ничего не рассказывала – я дала себе слово. Мы отдалились…             Я обрубила все свои связи, я втянулась в продажу наркотиков, когда мне исполнилось шестнадцать лет, и меня едва не посадили в тюрьму. Тогда-то мама решила отвезти меня в клинику, но я больше не воспринимала её как мать, и любое её решение, даже разумное, принимала в штыки.             – Тебе же будет легче, если я навсегда уйду из твоей жизни, – однажды сказала я, за что получила хлесткую пощечину.             – Как ты можешь говорить такое? Ты – моя дочь. Я родила тебя.             – Но теперь жалеешь.             – Знаешь, о чем я действительно жалею, Саманта? О том, что не сожгла этот дневник.              – И ты бы смогла обманывать меня и дальше?             – А разве я делала что-то плохое? У нас была счастливая семья, пока твое родство с Билли не всплыло, и всплыло только благодаря тебе. Эта правда разрушила все.             Она только и делала, что напоминала мне о том, что я все разрушила, что я все сломала, что я просто погубила их всех. Тара была по большей части предоставлена самой себе, а я погрязла в наркотиках и проблемах с законом, а мама тонула в бутылке с вином. Все происходило на моих глазах. Но когда начался период лечения, все стало только хуже.             Я понимала, что мои вечные срывы и нервы так просто не излечить, так легко не избавиться от зависимости. В клинике мне назначили лечение, прописали кучу транквилизаторов, успокоительных, нейролептиков и прочей гадости, чтобы вытравить из меня другую гадость. И я лечилась полтора года, лечилась и чувствовала, что легче мне не становится. Я променяла одну зависимость на другую.             Иногда я брала в руки нож, чтобы порезать хлеб, и мне мерещилось, что он весь в крови, как и мои руки. Тогда я резко бросала его на пол и бежала в ванную смывать с ладоней кровь. В таком состоянии меня однажды застала Тара. Я в панике отмывала несуществующую кровь под струей ледяной воды, а она испуганно таращилась на меня из-за угла.             – Тара, уходи, беги отсюда! – прокричала я ей и закрыла дверь ванной.             Спустя некоторое время зов крови все же взял надо мной верх. Я захотела понять, что во мне живет и с чем придется столкнуться однажды. Я углубилась в изучение резни в Вудсборо. Прочла книгу Гейл Узэрс, посмотрела все части «Удара ножом», словом, стала экспертом в этом вопросе, но лишь для того, чтобы знать своего внутреннего врага наизусть.             Я изучала фильмы ужасов днем и ночью, я раскопала в архивах старые записи 1996 года, практически всю свою родословную и успела многое для себя уяснить, прежде чем мне пришло в голову раз и навсегда сбежать из города. Лучшего способа защитить свою семью я просто не нашла. В первую очередь, уезжая, я думала только о Таре.             Мне исполнилось восемнадцать. Я просто собрала вещи и никому ничего не сказала. Не оставила ни одного контактного телефона или адреса.             Автостопом я добралась до Кейп-Хорна, на первое время сняла комнатку в мотеле и по приезде ранним утром завалилась спать. Впервые за долгое время я выспалась вдали от дома, вдали от Вудсборо и всего, что меня с ним связывало. Я проснулась около десяти вечера новым человеком, мне было так легко. Я позвонила и заказала еду в номер, я приняла душ, а после этого, стоя у раковины, взглянула на пузырек со своими таблетками. На миг я подумала, что мне пора от них отказаться, выбросить, но я не решилась. Побоялась, что не справлюсь без этого. Поэтому открыла пузырек, высыпала на ладонь пару горошин и, нагнувшись к крану, запила их водой. Встав снова перед зеркалом, я шарахнулась от него как чокнутая, вскрикнув от ужаса. Оттуда на меня смотрел он, человек, от которого я бежала и продолжаю бежать. Он с самодовольной ухмылкой разглядывал меня, чуть запрокинув голову назад. Его бледное лицо было испачкано кровью, как и белая майка со следами от пуль в области груди и плеча. Сальная челка ниспадала на лоб по бокам, а глаза были такие же карие, как у меня. Я видела его за своей спиной и видела, что я – его точная копия. По телу прошла мелкая дрожь. Он был живой, там, в зеркале, точно наяву. Я двигалась, а он стоял на месте и продолжал сверлить меня своим изучающим и безумным взглядом. Он наслаждался моим страхом и был крайне рад меня напугать. Я зажмурила глаза и попыталась избавиться от этого видения, но оно не исчезало. Я услышала смешок в своей голове.             – Ну привет, дочка.