Ель и пальма

      План Бруно был подвержен обструкции несколько раз. Сначала средний брат Хильды и его жена долго рассуждали на тему географии и почвоведения. Основной мыслью они пытались донести, что нет лучшего фильтра, чем земля, и никакие чернила в грунтовые воды не попадают. Затем старший брат, мужчина с орлиным носом, после долгих нравоучений выдал ещё несколько бутылей зелья и строго велел соблюдать процентное соотношение воды и противоядия, а после выждать несколько часов, а лучше сутки. Последней пришла мать Хильды. Крепкая старушка с седыми волосами и кривым носом. Она застала Бруно, сидящим на ступенях террасы и всматривающимся в закат. Холодные синие глаза прожигали его насквозь.       – Так вот ты какой, песочный человек. Что силишься увидеть в северном солнце?       Он немного съежился под пристальным взглядом:       – Свет домашнего очага.       – Чем же тебе этот очаг не угодил?       Младший из тройняшек Мадригаль подумал, что ждут от него правильный и короткий ответ, а не пространные рассуждения на тему сложной личности.       – Хорошо здесь, но если родной огонь не сберегу, то и нести в другой дом нечего будет.       Старушка будто ворона клюнула воздух носом:       – Плохо, что на запад ты смотришь. Муж мой тоже на западное солнце уходил, и не вернулся. С востоком идти тебе надобно б, и не одному, если хочешь преуспеть. Западная магия усиливается с заходом солнца и ослабевает с восходом. И вот это возьми, – старушка протянула вощёный мешочек размером с ладонь. – Тебе плохо, чувствую. Это поможет.       Бруно осторожно взял дар и, потянув за ниточки, обнаружил внутри соль.       – Бери-бери. Сибирская, хорошая. Пригодится. И ещё. Матери передай своей, что преемницу она обучать должна, иначе новой бедой всё обернётся. Вам Аль-Азиф дальше хранить. Когда молодая ведьма сможет его поднять, тогда старая свободно вздохнёт.       – С-спасибо, – пробормотал он смущённо.       Хильдина мать продолжала его буравить взглядом.       – Знаешь, кто такие пророки? – спросила она.       Бруно помотал головой.       – Покойники, которым дарован второй шанс. Брунгильда моя – утопленница, потому и из воды свои предсказания берёт. Не было бы дара, утонула б в речке.       – А… я?       – А твоей истории я не знаю, не мать тебе, – старушка повернулась к нему спиной и двинулась было в сторону низкого дома. – Но, если дар твой из песка и стекла идёт, значит в нём и не состоялась погибель, не надо её повторно искать. Кто убьёт тебя, кару невиданную на свою голову обрушит. Не действуй безрассудно и мыслям нехорошим сопротивляйся. На других беду своей смертью наведёшь.       Оставшись один, Бруно вытащил щепотку соли, и попытался рассмотреть крупинки. Соль как соль. Вроде бы ничего необычного. Он бросил её за левое плечо и постучал по дереву. Стало чуточку легче.       – Я видела маму, о чём говорили? – Хильда села рядом на ступеньки.       – О том, что тебя зовут Брунгильда.       – Брунгильда утонула в пять лет в реке. Осталась только Хильда.       – Странное у тебя порой чувство юмора, – грустно хмыкнул Бруно.       – Это мироощущение. Все, кто проходит через лес, теряют часть себя. Долго ты тут сидишь. Волков не боишься?       – Я начинаю склоняться к тому, что вы меня обманули, нет тут волков и медведей.       – А сохатого?       – А сохатого я видел, – он взял её за руку. – Проводи меня до границы.       – Нет.       Сердце Бруно, пропустив удар, упало.       – А если с восходом?       – Всё равно нет. Провожать я тебя не буду. С тобой пойду.       – Зачем оно тебе? У тебя тут семья. Братья, племянники.       – Тридцать пять лет.       – Что тридцать пять лет?       – Я тебя люблю.       – Мы даже не знаем толком друг друга.       Она поднялась на ноги и погладила его по голове:       – Дурак ты. Но я тебя прощаю.       Бруно посмотрел на последние лучи солнца и поднял на Хильду взгляд. Она сейчас была почти такая же, как песочная из его башни, в бордовом почти мужском костюме, который оказывается был спортивным, мешковатом подобии его руаны – толстовке. Красивая версия младшего из тройняшек Мадригаль. Он себя не любит, и поэтому её не полюбит.       – Тридцать пять лет, это много, – прошептал Бруно.       – Не переживай, – Хильда снова погладила его по волосам.       – У тебя будет от силы пара месяцев, – он взял её за руку и прислонился щекой к костяшкам на тыльной стороне ладони. – Я сбегу. Я всегда сбегаю.       – Если ты полюбишь себя, то у тебя будет вся оставшаяся жизнь. Поверь.       Ему очень захотелось поверить, прижать к себе, поцеловать. Попросить её быть строгой, когда он капризный как маленький ребёнок, нежной в минуты отчаяния, храброй, когда ему страшно, беззащитной, когда он уверен в себе. Чтобы быть с ним, надо быть им. Поэтому Бруно всегда один. Его понимали только мать и сёстры, и каждая в своё время.       В лесу завыл волк.       – Моя страна засыпает, – сказала зачем-то она и потянула его вверх к себе. – Мы пойдём с западом? Или с востоком?       Он погладил её по волосам, мягким и густым, почти как у него. Провёл пальцем по чуть приподнятым будто от удивления бровям, огладил горбинку на носу и длинный рот с узкими губами.       – С востоком, – Бруно выдохнул, едва касаясь своими губами чужих губ.       – Тогда тебе нужно отдохнуть, – Хильда хитро улыбнулась.       С такой улыбкой порой его изображал Камило, когда вспоминал мамины рассказы про ураган на свадьбе. Бруно не понимал, это выглядело сейчас жутко или красиво.       – И тебе, – он, наконец принял решение и окунулся в попытку полюбить себя.              За окном загалдели сороки, когда Бруно очнулся в кровати. Он лежал головой у Хильды на животе и слушал как загипнотизированный древнюю знакомую колыбельную про волчицу, что стережёт волчат и порой их кусает, когда они, не чуя опасности, бегут сломя голову прочь из логова. Ему было бы хорошо и спокойно, не дави на сердце проклятие его семьи.       – Неужели у тебя совсем никого не было, и никого ты не любила? – очнулся Бруно, когда она закончила. – Так поют только детям...       – И у тебя были, и у меня были. Какая разница.       – Так не поют абы кому, – настаивал он упрямо.       – Бруно… Это неважно.       – Важно. Я уже слышал эту песню, тогда не понимал слов, но слышал. Ты же приходила ко мне вот такая как сейчас, когда мне было пять, и пела.       Она странно вздохнула:       – Я искала тебя десять лет по времени. Смотрела историю мира, своей страны, других стран. Искала сюжеты, похожие на путь моей семьи и однажды нашла очень усталую женщину с тремя детьми. Она заболела и в бреду умоляла кого угодно помочь её детям, если её не станет, а дети жались по своим комнатам, не зная, что делать. И странно было это наблюдать, ведь у них было лекарство, но они об этом не ведали. Больше всего мне было жалко маленького мальчика, который усиленно искал, как помочь маме, в книгах. Мальчик этот мог смотреть глазами мёртвых, и поэтому увидел меня, но не закричал, а спросил не смерть ли я. А я ответила, что я фея реки, что навевает сны и пообещала хороший сон, если он посмотрит в будущее. Мальчик ещё не знал, что умеет это, но как-то создал своё первое предсказание про лекарство для мамы. Он отнёс его сестре, и та узнала, что может лечить едой. И знаешь, что?       – Что?       – В ту ночь мальчик засыпал вместе с сёстрами рядом с мамой. А она пела им старую-старую колыбельную про волчицу.       – Я раньше мог тебя понимать, а ты меня?       – Мёртвые понимают всех. Хотя, ты разучился понимать будущее со временем, – Хильда прочистила горло. – Сороки уже минут десять как беснуются, нам пора. Скоро рассвет.              Граница между лесом и джунглями была всё такая же. Старая знакомая ель высилась над ней.       – Как же ты испугала меня, старушка, в первый раз, – Бруно постучал по ней и кинул через плечо щепотку соли из вощёного мешочка, на счастье.       – Тебя испугала ель? – хихикнула Хильда и направила зонт-трость, который прихватила с собой, на пальму. – А мы от неё пришли в ужас.       – Что необычного в пальме?       – В средней полосе России? Действительно.       Когда они переступали порог, Бруно почудился отец, опирающимся на пальму.       – Есть старая шаманская легенда, – вспомнил зачем-то он, – что растения – это души всех предков и потомков. Мы после смерти к ним уходим, и при рождении от них отделяемся. И так по кругу.       Если в лесу уже занимался рассвет, то в отстающем на восемь часов Энканто была ещё глубокая ночь. К касите они шли под покровом темноты. Она под жёлтым куполом зонта, он, зарывшись в своём капюшоне. Бруно чувствовал нарастающее напряжение с каждым шагом. Показавшийся силуэт родного дома навеял тоску. Его любимая касита совсем не походила на себя. Она была серая, словно выцветшая и уставшая.       – Hola, casita, – Бруно прикоснулся к стене, и дом ответил ему слабым взмахом ставень. – Как у тебя дела? Смотри, я привёл очередную девушку. Как думаешь, продержусь больше двух месяцев?       Ответа не последовало. В доме почти не оставалось магии, младший из тройняшек Мадригаль это чувствовал. Он снова погладил её стену и обнаружил в себе очаг раздражения. Проходя мимо кухни, Бруно заглянул в окно и увидел пыль на буфете, несколько гнилых фруктов, плесень на мешке с кукурузной мукой. Джульетта или касита никогда бы не позволил так запустить кухню в здравом уме! От росянок Исабеллы не осталось следа, по стенам снова вился скучный клематис. Бруно шёл и закипал с каждым взглядом на родной дом. Вот оно пророчество. Вот от чего он был в ярости. От того, как запустили каситу и до чего сейчас доводят семью.       Выливая в семейный колодец зелье, он скорее всего смотрелся безумцем, потому что Хильда над ним откровенно потешалась.       – Ещё немного, и от твоего бормотания лекарство превратится в яд. Успокойся немного. Нам надо укрыться где-то на весь день. Есть мысли? Вернёмся в джунгли?       Бруно покачал головой:       – Я надеялся, что касита сможет нас спрятать. Но она совсем без сил. Пойдём, попробуем пробраться в мою башню.       Через кухню они прокрались сначала на первый этаж, а потом на лестницу. Но на этом их путь закончился. Ошеломлённо ахнув, младший из тройняшек Мадригаль изучал свою хоть и сияющую, но крепко заколоченную дверь.       На втором этаже заскрипели петли, и вскоре кто-то заглянул в проём, ведущий к его комнате. Бруно подумал было, что пока темно, можно совершить рывок на лестницу и там через кухню опять сбежать, пока дом будет просыпаться, но его лица коснулся свет свечи, и вся затея оказалась бессмысленной.       Мама посмотрела на него грустно, как на привидение пока не заметила рядом девушку. Изменившись в лице, она оглянулась и поманила их за собой.       Стоило двери в комнату матери закрыться у них за спиной, Альма провела ему рукой по груди, как бы проверяя на осязаемость, и, убедившись в реальности, перехватила одну из его ладоней.       – Мама! Что ты…?       Альма прижалась к сыну.       – Живой, здоровый.       – Да, мама, – он обнял её в ответ.       – Слава Богу, я не ошиблась, – послышался еле различимый шёпот.       – Видишь, я говорила. Древний язык не врёт, – пробормотала Хильда, но Альма не могла её понять.       Бруно кивнул:       – Мама, нам надо где-то поговорить.       – Говори здесь, – она отстранилась и взяла себя в руки.       – Но Долорес?       – Долорес ничего не слышит. Вся семья почти растеряла свои дары, остались сущие мелочи.       Холодный будто безразличный голос вызвал мурашки у младшего из тройняшек Мадригаль.       – Ты так спокойно об этом говоришь.       – То, чем все отравлены, глушит способности, а не убивает их. Я переживаю за каситу. Она гибнет без внимания Мирабель. Моей силы ей теперь мало. Её хозяйка не я.       Впав в ступор, Бруно растерянно оглянулся. Мирабель не уделяет внимание дому? Его племяннице должно быть совсем плохо. Но, ведь, она хранительница их дара, как она может...       – Мама, откуда свеча?       – Появилась, вскоре после того, как ты… тебя… Пару дней назад.       – Я не хранитель дара, чтобы из-за меня что-то так кардинально менялось       – Ты нет, а Мирабель – да. Она была безумно расстроена моим решением и безутешна в своём горе, этим и смогла сбросить чары.       Подойдя к окну, Хильда пробубнила что-то вроде: “выплакала их что ли?”       – Она меня не послушала, – Альма продолжала. – Своевольная, как всегда. Выступила громким сопротивлением и получила вечером похожее питьё, что и ты.       – Мама, она что?       – В некотором смысле, она тоже потеряла зрение. Совершенно безэмоциональна. Один холодный разум. У неё сейчас получается быть мной даже лучше меня. Старая магия, нехорошая.       – Чернила, – напомнила Хильда, и Альма посмотрела на неё.       – Она помогает, – смущенно вернул на себя внимание матери Бруно.       – Я понимаю. Иначе ты бы тут не был. Что она сказала?       – На мне было чернильное проклятие. Так сказал па…       Слово “папа” не хотело ворочаться у него на языке. Бруно побоялся, что сделает матери больно, упомянув отца.       – … Хильдин брат. Он лекарь, как Джульетта. Мы взяли всё приготовленное противоядие и часть слили в колодец. Но нужно время, чтобы оно подействовало.       Альма понимающе кивнула:       – Я позабочусь, чтобы на завтрак у семьи была свежая вода.       – Эти двое… Роза и Паоло… Они ещё здесь?       – К сожалению, да.       Начало светать. Плитки каситы слегка вздыбились, и Хильда прижалась к стене, поглядывая во двор. Можно было различить цокот тонких каблучков и скрип лестничных ступеней. Она подозвала жестом Бруно, и он успел разглядеть тонкий девичий силуэт с кувшином в руках.       Мысли начали путаться, и в ушах зазвенело. Зрение помутнело, и перед взором младшего из тройняшек Мадригаль предстала бледная девушка, чем-то напоминающая Розу. Она в горячке металась по постели за много километров от Энканто. Врачи разводили руками, и родители уже потеряли всякую надежду на излечение. Старая сумасшедшая соседка говорила им несколько раз, что это рыночная ведьма сглазила и сейчас пьёт соки молодости, но что взять с чокнутой. Видение схлынуло. Бруно покачнулся, но устоял на ногах.       – Живут чужой жизнью… Чужим телом… – пробормотал он.       С первыми лучами солнца мама снова стала строгой. Посмотрев ещё раз с тоской на сына, она предложила им остаться в доме, под её защитой. Но Бруно от этой мысли отказался и решил, что имеет смысл подняться вверх по реке и посмотреть, как далеко простирается влияние тучи. Альма вывела их с Хильдой через главный вход и пожелала удачи. Они договорились, что встретятся у каситы после ужина.       Река текла привычно размеренно. Порой, когда на пути встречались пороги, камни или поваленные деревья, она переходила в игривое настроение. Мысли Бруно следовали вместе с рекой. Вот, совсем недавно Мирабель показывала ему своё любимое место на реке, а до этого он здесь гулял с Джульеттой и её младшей дочерью, а ещё раньше совершал ночные вылазки, пока прятался в застенках. Если заглянуть на пятнадцать лет назад, то можно откопать в воспоминаниях, как он учит Исабеллу пускать камешки по воде, чего он так и не делал с Мирабель. В роли камешков вступали разбитые таблички с предсказаниями. А двадцать лет назад вон к тому валуну он прижимал очаровательную молодую дочку пекаря, чем-то, кстати, похожую на Мирабель.       – Ты знаешь, я люблю своих племянников, – начал Бруно.       Не получив никакого ответа, он продолжил:       – Они у меня все хорошие. Исабелла – не просто красавица, но и большая умница. Долорес, не смотря на страсть к сплетням, всегда очень сострадательна, Луиза – чересчур ответственная. Камило – душа компании, Антонио – чудо, а…       Бруно запнулся и попробовал подобрать правильные слова.       – Как назвать человека, в котором мы обычно видим лучшую версию себя? – на уме вертелось что-то. – Дети, нормальные люди называют таких “людей” своими детьми? Я, конечно, не знаю, что такое быть отцом, но в книгах отцовство – это что-то такое важное, ответственное. За детей родители готовы порвать врага, отдать жизнь. Их обидчики, это твои обидчики. Их горе – твоё. Ты подумаешь, я воспринимаю Мирабель своей дочерью, – он взмахнул руками, возмущённо снимая капюшон. – Но это не так. Я отдаю себе отчёт во всём. Она вообще на меня не похожа. Но если бы у меня когда-либо была дочь, я бы хотел такую, как Мирабель...       Ему продолжали не отвечать.       – Кудрявая непоседа с буйной головой, в которую не сыпется горе чужих людей. С открытыми во все стороны дорогами, весёлым нравом и самым большим сердцем.       – Тут, понимаешь, какое дело, – соизволила вступить в диалог Хильда, – если бы тебе было двадцать, я бы решила, что это рассказ про любовь плотскую, вдохновлённого юноши. Если бы тебе было тридцать – про вымышленную. В сорок так описывают любовниц, к которым никогда не уйдут от жён.       – А в пятьдесят так говорят только про дочерей, – закончил за неё Бруно. – В любовницах видят вздымающуюся грудь, пухлые губки, нежные пальчики, томные глаза. А в остальных молодых девушках видят просто симпатичных молодых девушек.       Посмотрев на гору, с которой стекал один из рукавов реки, младший из тройняшек Мадригаль поёжился:       – Может ты и права. Или нет. Джульетта говорит, что Мирабель видит во мне кого-то большего чем дядю. Но мне даже подумать о таком странно. Ты знаешь, я же из-за Мирабель сбежал из дома. Точнее, как сбежал… Одно время мне казалось, что раз я всем только врежу, значит я смогу прожить сам. Худо-бедно у меня это получалось на протяжении пары лет, изредка выбираясь из башни. А потом, когда мама попросила посмотреть в будущее Мирабель, и я там не увидел ничего хорошего, то решил вообще сбежать. Представляешь, я десять лет прятался от родных. А она росла такая хорошая на моих глазах. Кудряшки, платьица – куколка. Смешная девочка, очаровательная девушка. Никакой дар её не гнятёт – нормальное детство, хорошие сны, любящая мама. Зачем ей нужен был этот дар? Я помню, когда ей было лет восемь, она решила с утра сделать сюрприз маме – сварить ей кофе. Даже уговорила каситу стол ей подвинуть. У неё такое смешное лицо было, когда кофе-то она с полки притянула, вот только пакет прогрызли крысы, и все высыпалось на пол. Она поймала одну из них, вроде Марианну, и долго её отчитывала за плохое поведение, за чем её застала Джульетта.       – Я же говорю, ты рассказываешь, как отец. Если бы у твоей племянницы были бы кубки или медали, ты бы гордился ими как своими. Но драмы в тебе…       Опять прозвучало это красивое слово с шутливой интонацией. Бруно возмутился всей душой и, не то выругавшись, не то воззвав молитвой к Богу, поинтересовался:       – А как бы ты поступила в моей ситуации?       – В своей ситуации я разбила пророчество о голову того, кто его попросил и сказала, чтоб ребёнку детство оставили.       – Это помогло? – удивился он.       – Не совсем, меня послали к чертям, – девушка рассмеялась. – Было крайне весело! Я много предсказаний побила о головы дураков, прежде чем догадалась делать их одноразовыми.       – Почему ты этим наслаждаешься?       – Чем?       – Пророчествами…       – Это же безумно интересно – смотреть будущее и пытаться понять, что именно приведет к этим последствиям. История складывается из поступков людей, и того как они к этому пришли!       Весь оставшийся путь они молчали в основном из-за тяжёлого подъема. Зато, когда власть тучи закончилась, можно снова было насладиться южным солнцем. С горы, на которую они частично взобрались открывался прекрасный вид на долину, каситу, Энканто и тучу. Бруно даже пожалел, что, преодолев такой тяжелый подъем, они не увидят всей красоты цветущей деревни. Солнце старательно пыталось прожечь тучу, иссушить её, но что-то ему мешало.       Вглядываясь в очертания проклятия младший из тройняшек Мадригаль увидел то, что из долины было не видно. Словно волосы, что-то тянулось с земли к небу в пяти местах.       – Дым, – сообразил Бруно.       Дым не прекращающего чадить костра питал проклятие.       – Если мы затушим эти костры, может и туча развеется?       Очень скоро младший из тройняшек Мадригаль пожалел о своём решении. В первом же пепелище они обнаружили тлеющую тушку крысы. Она была чёрная, будто пропитанная дёгтем, но Бруно всё равно узнал в ней совсем ещё молодого доверчивого Хорхе.       – Ох, как же так, малыш, – он грустно взял маленькое тельце в руки, когда угли немного остыли. – Мы должны его похоронить!       – У животных нет души в христианском понимании, они же безгрешны, – покосилась Хильда.       – И всё равно!       – Бруно, он пропитан ядом. Ты отравишь землю.       – А что же тогда делать? – пробормотал он рассеянно и вспомнил про слова отца и бегущую воду. – Давай вернёмся к реке!       Хильда наклонила голову и очень спокойно, как с больным, заговорила:       – Я тебя правильно поняла? Ты хочешь сходить к реке, чтобы помыть в ней труп крысы?       Бруно смотрел в ответ большими печальными глазами.       – Я хочу напомнить, – продолжила она, – что там ещё четыре таких же костра, мы каждый раз будем возвращаться?       – Ты права, сначала надо собрать всех.       – Я имела ввиду не это, но ладно.       Перемещаясь от одной части проклятия к другой, сердце Бруно обливалось кровью всё больше. К Хорхе присоединилась Эстель, Изаура, Оскар и Франко. Конечно, его питомцы сбежали, ведь их никто даже не пытался защитить. Но их недобросовестный хозяин хотя бы смог устроить достойные проводы. Бегущая вода, подхватив черные, искалеченные магией тельца уносила зло, оставляя старых друзей Бруно в первозданном виде. Младший из тройняшек Мадригаль еле сдерживал слёзы. Хильда копошилась на берегу. Создав предсказание, она без малейшего интереса разломала табличку на две части, и сделала обломками пять ровных лунок.       Завершив скромные похороны, Бруно хлюпнул носом и поинтересовался:       – О чём было предсказание?       Его нежно обняли:       – Скоро кто-то придёт.       – Кто?       Девушка пожала плечами:       – Ты его знаешь. Он медленно идёт, ему больно. Нам надо подождать. Тебя порадует его сопровождение.