Присяга любви

На то, чтобы уладить все дела в поместье ушло ещë два дня, и в субботу Алексей Григорьевич Орлов явился пред ясны очи императрицы Екатерины. Та встретила его любезной улыбкой, от которой графу стало тошно – ведь она же явно все понимает, к чему это лицемерие? —Ну, что Москва, любезный граф? Ты что-то мало так успел в ней побыть, — вкрадчиво начала разговор Екатерина. —Уж не по мне ли соскучился ты? —Те времена, когда скучал я по тебе по гроб доски не забыть, — отчеканил Орлов холодно. —Из-за кого же измучался ты? — игривость в голосе императрицы постепенно тускнела. —Из-за нее – невольницы твоей! — воскликнул Орлов. —Ты мне слуга, а не ей! — уже без тени улыбки отвечала Екатерина, повысив голос. —Кончено все, что тебе в ней? — Алексей наконец задал вопрос, который занимал его последние две недели. Что Екатерине нужно от Елизаветы? Она ведь ещë жива, он точно это знал. Новость о смерти самозванки была бы громкой. —Как ее имя, граф? — внезапно спросила Екатерина, снизив голос почти до шëпота. —Елизавета. —Елизавета, — с отчаянием повторила императрица. — Все что угодно, только не это! Орлов мрачно усмехнулся – Екатерина терпеть не могла самозванцев. Но с Елизаветой не все так просто, как кажется на первый взгляд. Нет точных сведений о том, что она лжет о своем происхождении, как нет и доказательств ее слов. Вот, что не давало Екатерине расправиться с ней – сомнения. —Скажу тебе, любезный граф, ты очень вовремя явился сюда: и сам запомни, и ей передай, — сурово начала Екатерина. —Елизавета из тюрьмы своей не выйдет никуда, никогда. Другое имя – и все, и ступай. Орлов подошёл ближе к женщине - в душе шевельнулась надежда - значит не все ещё потеряно. —И если я уговорю её?.. —Ты знаешь слово мое! —Как много было этих слов, — проговорил граф. —Ты стал другим, Орлов, — сказала Екатерина, прикоснувшись ладонью к его щеке. —Это с царями тоже бывает, — холодно, чеканя каждое слово, как военный шаг, заметил Орлов. Екатерина отдëрнула руку, словно ее обожгло огнем. —Так ли, иначе, пусть она знает: это допрос последний! Или погост соседний, — было ему ответом. —К рассвету ключи приготовь, — победно усмехнувшись, ответил Алексей. —Я скажу – не верю я в вашу любовь! —Ухожу, — сказал граф, развернувшись к двери, когда Екатерина схватила его за плечи в волнении. —Солги, притворись, заморочь! Есть у тебя одна ночь! Услышав это, Алексей схватил императрицу за плечи настолько резко, что на секунду ей показалось, что он ее ударит, столько ненависти было в его потемневших синих глазах. Но Орлов лишь слегка оттолкнул Екатерину от себя и поспешно вышел из помещения, оставляя ее наедине с тяжким раздумьями. ❃❃❃ Дни и ночи текли как патока. Этой бесконечной веренице событий не было видно конца в обозримом будущем. Порой даже закрадывалась мысль: может она умерла и это ее личный ад? Но за что?! Она потеряла счёт бесконечным допросам, и твердила лишь, что имя ее Елизавета и она любит графа Алексея Орлова, и что он обязательно придет за ней. Это стало ее молитвой. Каждый вечер, каждое утро, каждый раз, возвращаясь с допроса, она твердила про себя "Откликнись, любимый, страхи мои развей! ", надеясь, что сердце сердцу весть подаст и он, ее Алеша, обязательно придет и спасет ее. Она поняла, что розовый сон и детские мечты кончились, когда после очередного допроса осознала слова, сказанные им с Доманским Голицыным: "Власть царей - это храм на крови, здесь нет места мечтам и любви! Здесь для многих дворянская честь – продажная служанка! " Ей оставалось лишь надеяться и ждать. А сегодня Голицын зашёл в допросную с выражением лица ещё более мрачным, чем обычно. Мимо двери конвой проводил человека на пытки, и Елизавета вздрогнула от стука цепей. И тут же зашлась тяжелым влажным кашлем, стирая с губ выступившую кровь рукавом тюремного платья – когда ее сюда вели у нее отобрали все вплоть до носовых платков. И когда Голицын закончил говорить она поняла – все, сегодня последний допрос. А дальше... „Все решится сегодня же ночью... Уже за дверью встала смерть моя... Если ты ко мне не придёшь – войдет она! Если ты меня не спасешь - войдет она! О, боже, эта ночь решает все!” *** Орлов шел к Петропавловской крепости, лелея в душе надежду на лучшее. Если Лиза откажется... Если зачеркнет это имя... Все будет позади. Он не мог ее потерять. Глубоко погрузившись в собственные мысли, Алексей не сразу заметил тонкую фигуру. А когда заметил и вгляделся, то обомлел – то был Доманский, бледный, изможденный, с глубокими тенями под некогда красивыми глазами, в тюремном пальто. Доманский смотрел на него, как на дьявола — с ненавистью. Это был взгляд загнанного зверя, которому остаётся только молить о помощи. Но ведь его выпустили? —Граф Алексей Орлов, — отчеканил он. —Доманский? —Вы лжец, вы как лютый волк без души и чести, — Доманский в момент оказался рядом и отвесил графу довольно слабую, но ощутимую пощечину. Орлов не стал отпираться ни от слов, ни от удара – заслужил. —И мой безусловный долг вас убить на месте! Рука Доманского снова полнялась, и тут уж Алексей не стерпел – он лишь оттолкнул мужчину, однако даже такого слабого толчка оказалось достаточно, чтобы сбить поляка с ног. —За тот безысходный плен, где она томится! За мрак и молчанье стен, и за горечь слёз. — голос Доманского сорвался на крик. —И все ж роковой ваш час не теперь наступит! Орлов, она любит вас, беззаветно любит! — эти слова были пропитаны такой мукой и отчаяньем, что Алексей не смог смотреть ему в глаза. —И лишь потому жива в каземате мрачном, что вас каждый день ждала, каждый миг звала. И ждет сейчас. —А тебя значит простили, — Орлов подошел к Доманскому ближе. —Вот уж кому везенье! А вот я и не знаю будет ли мне прощенье! — Орлов опустился на корточки рядом с поляком и развел руки в стороны, открывая незакрытую распахнутой шубой грудь, затянутую в мундир. —Где твоя шпага, мститель? Бей наповал, изволь! Мне бы легче подохнуть, чем терпеть эту боль! Орлов встал и хотел было уйти, но надрыв в голосе того, кто любил Елизавету не меньше, чем он сам, его остановил. —Иди и спаси ее, если правда любишь! — прокричал Доманский. —Не во власти я теперь! — отвечал Орлов, хватаясь за парик. Доманский затронул те чувства, от которых он бежал. Он хотел ее спасти, любил ее, но все зависело лишь от нее. Власти у него теперь не было. —Тебе и простится все, и вину искупишь! — гнул свое поляк, словно не слышал Орлова. —Все в руках ее, поверь! —Иди и спаси ее, больше некому! — захлебываясь рыданиями, хватаясь за полы шубы графа, как за спасение, проговорил Доманский. —Я скажу тебе честно, что мое сердце гложет: на пути моем крестном мне только Бог поможет! Так поставь же две свечки, к небу свой взор возвысь... И за нас перед Богом хорошо помолись. Хорошо помолись, Доманский... — сказал Орлов и ушел. Доманский смотрел ему вслед, пока граф не скрылся за воротами Петропавловской крепости, и покачал головой, словно понимая, что ничего не получится. Встряхнув смоляными кудрями, Доманский поднялся, и, словно пьяный, пошел прочь. ❃❃❃ Лишь только граф зашел в мрачное помещение, как тут же понял – его ждали. К нему молча подскочил солдат и взял шубу, после чего также резво исчез во тьме. Затем к нему вышел второй и отвел, как понял Алексей, в допросную. "Спасибо, что не в пыточную,"— подумал Орлов. Через десять минут послышался ляжг цепей на кандалах и в комнату ввели девушку. Она была в сером тюремном платье, с распущенными и растрепанными длинными волосами, худенькая и поминутно кашляющая. В ней с трудом можно было узнать ту Елизавету, которую помнил Алексей. Под глазами у нее залегли глубокие тени, лицо осунулось, но все еще не утратило былой красоты, хотя румянец с щек исчез, казалось, навсегда. —Лиза... — шепотом произнес граф, не смея поверить, что наконец-то видит ее живой, и видя, что с ней сделала тюрьма. "Это на твоей совести," – ехидно подчернула совесть. —Алёша... — она подняла на него свои глаза, которые почти сразу же загорелись надеждой. —Алёша! — Елизавета бросилась к мужчине в объятия, и обняла его так крепко, насколько позволили силы – лишь бы только не исчез. —Лиза... —Я знала... Я знала, что ты придешь и спасëшь меня! — как в лихорадочном бреду начала шептать Лиза. —Мой храбрый, мой смелый, ну кто же тебя остановит! Алеша, мы свободны, да? —Да, — выдохнул Алексей, крепче прижимая девушку к себе. —Как же наша жизнь зла и груба, как ее пути грязны и круты... Но зато теперь наша судьба вся в твоих руках с этой минуты! — заговорил он. —В моих?.. — недоуменно спросила Елизавета и начала отстраняться – дурное предчувствие, словно яд, разливалось по венам вместе с кровью. —Да, только назови имя свое – и прощай подвал, прощай неволя! — Орлов вытащил из кармана аккуратно сложенную бумагу, и отдал девушке, которая сбросила с себя его руки и отошла на несколько шагов. —Имя... — Елизавета смотрела на Орлова, на его чистый мундир, на идеальный, как и всегда, парик и поняла – никакого ареста не было. —Ты знал? Ты все знал! Ты знал, что меня арестуют... — легче было поверить в то, что сейчас мир рухнет, чем в предательство любимого человека, но факты говорили за себя. В глазах начали вскипать слезы – не этого она ждала от этой встречи. — Тебе приказали, велели, прислали... —Клянусь Богом, я не хотел этого, — отчаянье в голосе и глазах Орлова было настолько сильным, что измученное сердце Елизаветы дрогнуло – он тоже страдал. Но спасет ли он ее? —Что ж, Алеша, ты воин и это сражение ты выиграл, мой адмирал! — слезы градом покатились по щекам, а Орлов упал на колени перед ней. —Ну прости, прости, но я люблю! Я люблю тебя! — этот крик прозвучал с таким надрывом, что обоим казалось, что его услышала даже Екатерина в своем дворце. Пазл сложился. Елизавета сквозь пелену слез смотрела на то, как Орлов хватается за ее платье, как беспорядочно начинает целовать ее руки, как холод ее пальцев согревают горячие капли – его слезы – и поняла, что он не сможет ее спасти. —Мой милый, я все понимаю, я верю и чувствам и глазу... Я даже то понимаю, что ты и сюда пришел по приказу! —Да... Только что она слово дала, что отпустит нас с чистой душою – только зачеркни Элизабет! Только напиши имя другое! —Чье? — Елизавета взяла бумагу и взглянув на нее, сражу же узнала – то был последний допрос. "Неужели он мне не верит? " — Это все равно, — начал было говорить, Алексей, но Елизавета его перебила. —Ты не веришь мне?! —Лиза, милая, любимая, это не имеет сейчас значения, — Орлов подошел к ней и приобнял, пытаясь убедить. —Я верю, но от того, являешься ли ты внучкой Петра или нет ничего не зависит! —Почему? —Потому что Екатерина, покуда в здравом уме и твердой памяти, никогда и никому не отдаст свой престол. Особенно истинной наследнице. Если ты напишешь "Елизавета" – она отправит тебя на тот свет завтра же утром. Если же напишешь иное имя – она отпустит нас обоих и мы сможем жить счастливо! На секунду Елизавете захотелось сделать так, как он ее просил. На потом остатки былой гордости и жалкие крохи самолюбия взяли верх — она наследница русского престола и раз место ей не на троне, а на сыром кладбище, значит так тому и быть. —Лиза, только пойми – нет иных путей для нас с тобою! Одна ты все можешь спасти! —Ты прав... Ты прав... — тихо сказала она. Орлов воодушевился и подал ей перо – написать имя. —Не думай, не медли! Спасай и жизнь, и любовь, Элизабет! — как безумный говорил Орлов. —Твой шанс, — он показал на бумагу. —Единственный, последний! Пока что есть и другого нет! —Что ж, если у меня лишь один шанс, — громко сказала она, отбрасывая перо. —Спасайся, Элизабет! — заговорил Орлов, снова опускаясь перед ней на колени. —Сбросить кандалы и стать свободной... — она смяла проклятый отчет. —Опомнись, Элизабет! — закричал Орлов, с ужасом глядя, как она разрывает бумагу. —То значит и выбора нет! — Елизавета швырнула ошметки в сторону, подавив желание бросить их в лицо Орлову, и попятилась к двери. —У меня нет другого имени, граф! — сказала она гордо, развернулась и, гремя кандалами, вышла за дверь, где стражник уже ждал ее. "Все кончено... — пылала мысль в воспаленном уме Орлова. — Все было напрасно! " —Нет... — выдохнул Алексей, как только мысль обрела осознанный характер. —Нет! — и вышел прочь из допросной, тут же что есть силы побежав в том направлении, куда вели Лизу. Он подошел к решетке, которая разделяла два крыла — камеры заключённых и крыло, где проводились допросы и пытки. Решетка уже захлопнулась. Лиза стояла возле нее, держа руку на железном пруте, словно прощаясь с ним, пытаясь запомнить его благородные черты лица, его родные, любимые глаза, полные боли, отчаяния и слез. Орлов схватился за этот железный прут как за последнее спасение, накрывая ее ладонь своей, чувствуя как холодна ее рука, видя как крупные слезы катятся по ее щекам. К ней подошел стражник, развернул и увел обратно в камеру. Орлов пошатнулся. Назад к выходу он шел как на эшафот, потому что оставлял здесь то единственное, что было дорого – свою любовь. Кому теперь нужен его долг, если жертва столь велика? Какими словами заставить замолчать совесть? Какими увещеваниями унять боль? Заслуженную, жестокую, но слишком невыносимую для любящего сердца. Это был его личный ад. Его крест, который ему предстояло нести до конца дней. ❃❃❃ Екатерина беспокойно ходила по своему кабинету, ожидая доноса о разговоре Орлова. От этого разговора зависело все – пойдёт ли она на, возможно, настоящее преступление или избавится о камня на душе. Наконец в дверь раздался долгожданный стук. Она поспешила разрешить войти. Вошел комендант Петропавловской крепости. —Ну? —Бесполезно, — он протянул ей ошметки разорванного допроса. —Он старался. Но не смог. —Повесить ее на рассвете. Идите, — махнула рукой Екатерина, опускаясь в кресло и прикладывая пальцы к вискам. —Дура! — воскликнула она, когда шаги коменданта стихли вдали. ❃❃❃ На утро был праздник. Люди просили друг у друга прощения, даже если не знали друг друга. Все подтягивались к площади, где совсем скоро должна была произнести речь императрица. Граф Орлов не был исключением. Он шёл, как пьяный, хотя был абсолютно трезв. Он всю ночь бродил по заснеженным улицам, пытаясь совладать с болью, смириться с мыслью, что с рассветом Елизавета навсегда уйдет из жизни. Из своей и из его. Не получалось. Его волосы были мокрые от прилипшего к ним и растаявшего снега, глаза красные и опухшие, взгляд потерянный и больной. На площади около храма все поздравляли и просили прощения, и лишь одна женщина стояла словно отдельно от толпы и смотрела только на Орлова. То была цыганка, которую в последний раз он видел в Москве. Незастегнутая шуба начала сползать с его плеч, но он не почувствовал холода. —Ты что... шпионишь за мной? — спросил Орлов с мрачной усмешкой. —Судьба, барин, — отвечала цыганка, глядя в его глаза своим колючим карим взглядом. —Погадай, — Алексей протянул ей руку, но она даже не посмотрела на нее. —Не стану. Когда еще было тебе сказано, что ждет тебя любовь настоящая? Настоящая! — сказала она. —А ты что сделал? —Ты с кем говоришь, ведьма! — закричал Орлов, лишь бы перекрыть голос совести, твердившей "она права". Цыганка, верно, поняла это, а потому не обиделась. —Ставь свечку за упокой души ее и твоей. По всей площади разнесся голос труб, и народ рухнул на колени –на помост шла императрица. Лишь один человек остался стоять и смотрел безумными глазами на женщину, которая обвела властным взглядом своих верноподданных. Алексей Григорьевич Орлов. —Православные! — начала свою речь Екатерина. —Я, Екатерина, Императрица Всероссийская, прощения у вас прошу перед Богом. Простите обиженные, простите несчастные! Орлов смотрел на императрицу, но видел не ее. Елизавету ведут на задний двор, где стоит эшафот, на котором уже была надежно закреплена веревка. —Страх мой и смелость мою. Видит Бог, не желала я зла никому! К Елизавете подходит стражник и снимает кандалы. Она поднимает взгляд в небо и делает глубокий вдох. —А если сурова была и непреклонна, то только ко врагам Отечества нашего! Ее заводят на эшафот, помогают забраться на деревянный помост. —Так было доныне, так будет и впредь! Елизавете зачитывают обвинение, после чего священник снимает с нее все грехи и освещает крестным знамением. —Простите меня. А я вас прощаю! Помост убирают из-под ее ног и последнее о чем она успевает подумать:

— "Я люблю тебя, Алеша. "

—С Господом будем жить на земле и на небе, и днесь и присно, и во веки веков. Аминь, — Екатерина перекрестилась и ушла. Орлов упал на колени. В голове словно звенел похоронный колокол, отпевавший его любовь и душу. Не видя перед собой ничего и никого он зашел в храм, поставил две свечки и также молча вышел. Орлов шел по кладбищу, не ощущая ни холода, ни ветра, ничего. Наконец он остановился перед мраморной статуей ангела-хранителя.

Тяжко моё похмелье, к дьяволу всё! Где бы найти мне зелье, впасть в забытье? Что же мне с вами делать, руки мои, Ведь вы теперь в её крови...

Слезы застилали глаза и здесь, где никто не видел, граф наконец дал им волю. Рыдания душили, нарастая тяжелым комом в груди, а совесть только ухмылялась – "ты виноват во всем.

Вот о чём мне волком хочется взвыть, Что невозможно время поворотить И оказаться снова у той черты, Когда одна осталась ты!

Крик засел глубоко в горле, но так и не вырвался, обрывая связки. Ему хотелось одного: чтобы время пошло вспять, чтобы отмотать его до той репетиции ареста. Он бы сказал Ивану, что сделает все так как надо, ушел бы спокойно, предупредил Лизу и уехал с ней подальше, туда, где не найдет ни Екатерина, ни Радзивилл, ни кто-то другой желающий. Он бы жил с ней в уютном доме, работал, кормил бы семью, она бы воспитывала их детей... Они были бы счастливы...

Бог мои клятвы слышал перед тобой, Эта присяга выше всякой другой! Я отыскал бы выход, выбрал бы путь, Но как мне время повернуть?

Алексей поднял взгляд к небу, на котором радостно светило солнце и не было ни облачка, словно в насмешку над его горем. Он снова взглянул на ангела и вдруг... Позади статуи он увидел то, из-за чего не поверил глазам. По ступеням витой лестницы, ведущей наверх, к особым помещениям храма, поднималась Елизавета.

Я так хочу взглянуть в глаза твои, И снова говорить слова любви. Слова что как молитву помню я: "Я люблю тебя, счастье моё, Я люблю тебя, радость моя!"

Елизавета остановилась, и, обернувшись, оглядела мир чистыми небесно-голубыми глазами. А потом, опустив взгляд, увидела Орлова, который встал с колен и сделал пару шагов вперед, к лестнице. —Прости меня...— прошептали бледные губы графа. —Бог простит, Алеша,— ласково улыбнулась она ему. —И я прощаю. Облегчение, затопившее под собой все остальные чувства, было таким сильным, что Орлов снова без сил рухнул на колени, закрыв глаза рукой. А коода он снова открыл глаза, на лестнице никого не было.

—Я люблю тебя, Лиза.

Я так хочу взглянуть в глаза твои... И снова говорить слова любви... Слова что как молитву помню я: "Я люблю тебя, счастье моё! Я люблю тебя, радость моя! "

✧ ༺ Конец ༻ ✧