Ложь или ложь

– Вот видишь, правосудие слепо как новорожденный котенок. Могу сказать, что тебе повезло получить от жизни нечто близкое твоим ожиданиям, и ты считаешь это заслуженным. Я же не знал, чего ожидать – а потому получил незаслуженно неожиданное. Хотя, конечно, это еще вопрос, кому из нас двоих повезло больше, да? Спасибо за чистую одиночную камеру – Бандо-сану, надо полагать, хотя у того своих проблем по горло. Ему же спасибо и за яд, который рано или поздно смешают и принесут с той полусъедобной отравой, что тут в роли завтрака. Лицо без личности проще устранить, чем допустить к присяге: кто утверждает обратное, тот имеет весьма ребяческие представления о работе спецслужб. Перспектива отдать жизнь за чужие интересы пусть не воодушевляет, все же неудивительна. Чего не скажешь об уморительной мощи людской наивности, вооруженной упорством – катастрофически недооцененной. И как, оказывается, легко разом похоронить годы труда, масштабы которого их милому детективному агентству и не снились. Пара демонстративных арестов – пыль в глаза слепой Фемиде. Маленькая победа больших идиотов. Впрочем, разгребать последствия этих дилетантских игр в справедливость уже не тебе. То ли дело отчитываться перед нетипично молчаливым призраком пешки, даже не друга. – Правда в том, что происходящему без разницы, как происходить. Справедливость – иллюзия, призванная сымитировать хоть какой-то смысл. В конце концов, ты сам толком не понимаешь, зачем жил и за что умер. Тут я немного тебе завидую.

***

Чем дальше в лес, тем больше трупов. И с тем, как гениально он водит, отчаянно рискуете к ним присоединиться, но тебя пьяного за руль не пустит – принципиальный засранец. Хоть он и трезвый гонит куда неадекватнее, точно бес в преисподнюю. – Меня выперли из старшей школы, когда сломал нос директору. – Полуправда. Лукавишь в деталях. Вот как знал, что сегодня еще будет у вас работа, не спешил расслабляться. Потом звонят из штаба мусор выбросить – и срать им, чем вы там в баре заняты. Сколько ни сокрушайся, как достало быть безвольной херней на побегушках, этот инопланетянин только пожмет своими костлявыми плечами и делает что скажут. С его мозгами бы не трупы по серпантинам катать, а как минимум править миром, но амбиций в Соме еще меньше, чем холестерина. А если он не ноет, значит и тебе не пристало. Вот и катайся с ним на пассажирском, пока инфаркт не словишь. – Ага, – что с такими опасными зигзагами куда ближе, чем кажется. – Я не ходил в старшую школу. – Это правда. Думаю, речь шла о средней. И… точно нос? Ну вот как он это делает? – Челюсть. – Постоянно усложняешь мне задачу. Молчал бы, умник. Еще ни разу обмануть его не удавалось, ни в мелочи. Хрен поймешь, зрит в корень или читает мысли, одно знаешь точно – этот мужик был бы кошмарной женой. – Но ты же справляешься, – и кошмарным таксистом. – Ладно, твоя очередь. Расскажи что-нибудь о себе. – Уверен? – Рассказывай давай. Достало быть открытой книгой. А он тебя листает без интереса даже, так – от нечего делать, развлекая только этими играми в «правду или ложь», где так странно весело проигрывать. – В детстве у меня был рыжий щенок по кличке Хамоно. Ну, не совсем у меня – он был уличный, однако бабушка подкармливала, и мы часто играли. Однажды, когда я возвращался с дополнительных занятий, увидел, как соседские дети обмотали его колючей проволокой и подожгли. Неделю спустя детей нашли под мостом, задушенными. Один из них выжил, но ничего толком не рассказал, так как потерял память. Что из этого правда? – Эм, не знаю. Все? – ну или ничего, шансы равны. – Кличка странная, но… в твоем духе. Ты был тем, кто их убил? Приехали. Достаточно глухо. В прошлый раз еще заценили это местечко – идеальное кладбище. Зажигаешь слабо фонарик, дабы ноги тут не переломать, осматриваешься: от трассы далеко, огней не видно. Вокруг тишина, одни только ночные букашки перешептываются, да листья под подошвами шуршат. – Не совсем. Я был хулиганом, который выжил. – Стоп, что? – И я не терял память, просто стыдно было признаваться – допустим, когда-то у меня еще был стыд. Если присмотришься к шее, там даже остались шрамы от проволоки. – А? Подсветил фонариком – вроде не видно. Он цокнул и зажмурился от света, ударив тебя по лапе, отчего та в момент стала как бетонная, кулак не сжать. Вот знает, зараза, все эти точки и страшно любит по ним лупить, особенно тебя – кто на голову выше и тяжелее кило на сорок. Мол, ничего ты ему, дрыщу, не сделаешь, сколько ни распускай руки. Думал, из вас двоих ты – убойная сила, но ты просто сила. А он и убивать наловчен, и допрашивать. И думать, и действовать. – Ложь – все из этого. Я был щенком. – Какого…?! – В прошлой жизни. Ты поверишь абсолютно всему, что я тут несу, да? Открываешь багажник – три мешка. Будь дело на пирсе, пришлось бы еще грузы подвязывать, но в земле «утонуть» проще. Впервые видишь этих жмуров, ну да знакомиться необязательно. Поржав с усердной попытки Сомы одного сдвинуть – эта дохля не то что труп, она лопату не поднимет, – пинком отшвыриваешь, дабы не мешался. Физический труд – это вообще не по его части. – У тебя просто талант нести ахинею… – Это правда. Ахинея – мой родной язык. Кстати, не пробовал копать одной рукой? Так ведь удобнее. Пока каждая твоя мыщца и каждая извилина тщетно пытались сообразить, что он имеет в виду, ничего толкового из этого не вышло, а злорадный глист тихонько хмыкнул. – Мелкое пиздабольство – вот твой родной язык, – сказал бы, что доиграется, да только сам себе не веришь. – Прямо-таки светишься изнутри, фонарика не надо. – Правда, – усмехнулся. – Тебя легко дурачить. Чистое удовольствие. Толкнуть бы этого шута чихающего в недорытую братскую могилу и смотреть, как по корням обратно лезет. А утром, обнаружив аккуратное ножевое у себя в боку, понимать, что оно того стоило. – Да? Это потому что я тебе нравлюсь. – Ложь. – Ай, все…

***

Из всех, кого ты убил. Из всех, кого убили по твоему приказу – не ожидал, что именно с ним будешь играть в гляделки на смертном одре. Акуцу Дайму, к которому привык, как привыкают к питомцам. В целом, приятная компания. – Спросишь, верил ли я в то, что делал? В мире, где столько правд, каждая из них рано или поздно оказывается ложью. Мой ответ – да. Я верил в каждую ложь, в которую нужно было верить – для выполнения каждой конкретной задачи. Сегодня я агент, завтра – гражданский, вчера – якудза, послезавтра – палач. И знаешь, все роли были сыграны с чувством, даже ты не упрекнешь меня в притворстве. Я никогда не брал на себя больше, чем способен осилить. Я всегда наслаждался своей работой. Равнодушие – залог искренности. Когда каждая из правд тебе одинаково безразлична, все одинаково важны. Маски менять гораздо проще, если нет лица. – Но кто я сейчас? В какую ложь мне теперь верить, Акуцу? Хм… Есть идеи? Отсутствие ожиданий. Имитация смысла. Необходимое зло. – Правда или правда. Давай сыграем.

***

«Если Тоджо – тень Камурочо, то Никкье Консорциум – тень тени. Немногие из вас переживут этот полдень. Советую убираться, пока можешь». Видит ли гад будущее или сам творит, но он все знал. Теперь ни клана, ни теней, ни полдня – одна только ночь, разукрашенная неоновыми вывесками ничейных уже территорий. Сразу, как и все, искал куда себя деть: верхи разбежались по новорожденным фирмам, низы – по ссаным переулкам, которые некому больше от мелкой дряни чистить. И хоть привыкший быть дном дна, все же хочется считать себя какой-никакой, а серединой. Держал пару клубов, к ним и вернулся. Серьезной конкуренции пока не встречаешь, только хулиганье какое-то лезет свои порядки строить, да не на того наехали. – Так что, побеседуем? – тащишь за капюшон, как за шкирку. – Расскажи-ка мне об этом вашем боссе. А то заинтриговал и молчишь, ну кто так делает? С двумя перестарался – еле дышат, а этот еще говорящий, значит за всех будет петь. Пальцы в дверной проем – и хлопни, чтоб из суставов повыскакивали. Начинать всегда лучше с пальцев, как один маньяк учил, а идеально бы – с ногтей. Сам не очень-то любишь в чужих конечностях ковыряться, тебе дай в руки скорее молоток или пилу, но напарник пытал виртуозно, сущий дьявол. – Нет, прошу… я… не могу… он меня убьет или того хуже! Ты, сука, не знаешь, на что он способен! Пока до главного не доберешься, эти миньоны будут сыпаться как иглы с елки. Две горе-попытки рэкета уже отбил, а они все гадят и гадят. Без нагайки Тоджо развелось тут королей мира, надо бы им короны посбивать. – Хочешь узнать, на что способен я? Не узнав и половины, слил заветный адрес, куда наличные носят. Обидно даже. Шпана зовет себя RK, и черт пойми, что это значит. Судя по охране, в их рядах все же не только сброд, но и нормальных бойцов постягивали. Малая часть тебя уже решила задней мыслью слать всех к херам – пусть себе жрут бесхозные объедки Камурочо, лишь бы твое не трогали. А потом появился он. – О, надо же. Мог бы и предупредить, что зайдешь. Жестом отозвал своих големов с пушками. Короткий взмах руки, по-дирижерски доходчивый – и коридор пуст, синхронно убрались. Не ожидал тут встретить ребят с огнестрелом, но его ожидал еще меньше. – Мог бы и предупредить, что ты жив, Сома! – А с чего мне умирать? Действительно. Из Консорциума уходят только в никуда, а кого не преследуют, тот уже рыбок кормит. Сому не преследовали. – Везучая сволочь, – сил на него нет. – Ну и хрен с тобой, значит… Что за RK? – Red knife. Две бутылки спустя въехал в систему рангов и продал душу этому больному сатане, ибо деваться некуда. Как якудза, но без якудзы: демократичнее, проще, осмысленнее. Если вычеркнуть оттуда всю высокопарную дрянь и просто зарабатывать деньги. – Семьи Тоджо как сидели на своих точках, так и сидят. Тебе нужны серьезные люди, чтобы их сдвинуть, а не та шелупонь. – У меня есть серьезные люди, – нет, такими пальцами только сердца вырывать. – Но это на крайний случай. – Эй, я не про убийства говорю. Репутация – вот что важно. – Сколько мест тебе сейчас платят за защиту? – Херня – четыре клуба, пару закусочных. Не как раньше. Одинаково-то вроде пьете, но ты вдрызг, а он стекляннее стеклышка – ну как всегда, в принципе. Хотя на предсказуемость с ним не жалуешься: Сома казался последним, кто стал бы вести за собой толпы, но, видно, в этом омуте еще много живности. – И от кого защищаешь? – От себя. Мало, что ли? Скулы еще острее того ножа, элегантный сукин сын. – В самый раз, – на дурные вопросы дурные ответы. – Могу я воспользоваться твоей харизмой? Пока виски глотнулось не туда, а смех боролся с кашлем, криминальный мессия посчитал нужным объясниться, чем только больше насмешил. – Видишь ли, я не очень хорош в роли главаря. Меня воспринимают скорее как… зловещего работодателя, ты же – персона публичная. И тебе я доверяю. Херово же у него с кадрами, раз начинает брать лестью. Ну или просто знает, что на тебя такое действует. – Доверяешь, ага… Если бы я сам сюда не пришел, хрен бы ты когда обо мне вспомнил. – Но ты пришел. Глупо упускать такой шанс. Мерзко поступить, красиво выкрутиться. В этом весь Сома. – Уже и забыл, как ты меня бесишь. Кивнуть и сухо улыбнуться одними губами. – Ложь.

***

Если доживешь до суда, притворись невменяемым. Просто от скуки. – Роль, которую я отыгрывал с тобой, была не самой плохой моей ролью. Над законами легко поиздеваться. Достаточно говорить с ними на своем родном языке. – Тебе интересно, за что тебя застрелили, нет? Я бы сказал, но ты обидишься. Есть правда, которую имбецилам вроде тебя знать смертельно вредно. Хотя иронично: четыре цели как на ладони, а пулям не угодил лишь бесполезный пятый, казалось бы… Так вот, Акуцу, твоя смерть была такой же бесполезной и никому не нужной, как и твоя жизнь. Ну, чего молчишь? Нечего добавить, правда? Согласен. Знаешь ли, ты очень удобный собеседник, когда мертв. Таким и оставайся. Сам не понимаешь, где ложь, а где ложь. – Возможно, мне немного жаль, что ты так глупо умер. Твои проблемы, да? Твои проблемы.