Безумная

Взгляд у Беллатрисы — дикий, животный, ощущение полного отсутствия контроля над ситуацией пробирает до мурашек, предположить, что она выкинет дальше — невозможно. Беллатриса пугающая, жуткая. Впивается острыми ногтями в спину, зарывается пальцами ему в волосы, оттягивая больно. Безумная. Улыбка у нее слишком широкая, кровавая, будто разрезали щеки, оттого противная и блядская. Губы изогнуты в ухмылке, кривой и наглой, хохочет она громко и раскатисто, закидывая голову назад. Длинные темные кудри падают на спину, он тянется к ним, а она перехватывает его запястья жестко, глядя исподлобья, оставляет синяки. Не тронь. Правила здесь придумываю я. Заламывает ему руки, не позволяя сделать хоть шаг в сторону. И ведь знает, в сторону ему не надо, все, что он хочет — коснуться ее, стиснуть широкими ладонями ребра и прижать к себе, привязать навечно. Она отпускает его, но он не двигается, не может, не желает. Беллатриса паскудно улыбается. Глаза у нее черные, беспросветные. Блестят, когда выкрикивает звонко Непростительные. Горят, когда Лорд обращает внимание на ее старания. Неподвластная, неукротимая, жестокая с ним — с Водемортом она становится ласковой кошкой, преданным щенком у ноги, готовым тявкать только для него и исполнять любые поручения, плясать под дудку. Для своего Повелителя она — ничто, а для него — главная драгоценность, недостижимая, прекрасная. Но плевать она хотела на него с высокой башни. И оба это знают. Они женятся в противный ноябрьский вечер, выходят из Министерства окольцованные прямиком под ливень и град, и Беллатриса даже не удосуживается использовать водоотталкивающее заклинание. Стоит, мокрая насквозь, вытягивает руки, глядя куда-то вверх, в пасмурное небо. Заливается раскатистым смехом в унисон с громом, смотрит бездонными, пустыми глазами в его глаза, вспышками отражаются молнии в ее зрачках. Смеется уже над ним, все еще свободная, вопреки всему. Волосы темными полосами перекрывают половину красивого, точеного лица. Если бы Лорд не приказал ей стать Лестрейндж, ничего бы этого не было. Беллатриса позволяет любить себя, делает этот широкий жест, сама льнет к его губам, оставляя кровоподтеки. Кусает его шею, плечи, кровожадная, беспощадная, знает, что он не издаст и звука, и вытворяет, что вздумается. Он расчесывает ее кудри, пока она сидит неподвижно, глядя на единственную горящую свечу, трепещут длинные ресницы в тенях на щеках. Она разворачивается к нему резко, берет за воротник. Вглядывается в его лицо, и он подмечает — безумие из ее блестящих глаз не уходит ни на долю секунды. Быть с ней — невозможно, быть рядом — вечная мука. Он обречен. — Рудольфус… Впервые произносит его имя.