О снах

Что у Есении Стекловой получалось хорошо, так это сны. Неважно, что в реальности она - неуклюжая стажерка, на которую то и дело прикрикивает наставник. Неважно, что в наставники Есеня выбрала странноватого типа: в базовых настройках - ненависть к людям, а организм включается только после приема крепкого алкоголя. Неважно, что она при этом не может ни злиться по-человечески, ни резко ответить, послав наглеца в те степи, названия которых приличные люди не повторяют. Ведь есть сны. Во сне Есения - сама себе хозяйка. И всему происходящему тоже. Во сне она не ссорится с отцом, во сне остается в живых Анюля, во сне мама встречает ее после школы с горячим ужином, и здание снова становится домом. Если бы можно было перенаправлять некоторые вещи в настоящую суровую действительность... Но мечтать не вредно. Есения не любит только кошмары, потому что страшно и потому что противно. А в остальном, сны отражают сдержанную сторону ее личности, позволяют сделать то, на что в реальности осмелиться невозможно. Взять, например, Родиона Меглина. Ловца маньяков всея СК, чтоб его. Она руки себе стерла без жалости к свежему маникюру, пытаясь отчистить раковину в его берлоге, и вдобавок чуть не порезалась осколками от разбитой бутылки из-под вина, пока подметала пол. В слое пыли на шкафу веками могли жить незамеченными минимум пара крыс. А господин всего этого хаоса даже не поблагодарил - дрых себе без задних ног, а потом, проснувшись, наорал ни за что. Таракана его любимого в пылу наведения чистоты пришибла, что ли?.. Но ничего. Во сне Есеня гордо вскидывала голову - какой-такой кофе?.. Сам делай, я тебе не прислуга, а за гостеприимство уже отплатила... уборкой. Клининг, между прочим, в наше время стоит дорого. И это, банки разбери, у тебя там какие-то морские раковины без дела валяются, а ими, между прочим, можно интерьер украсить! Хотя было бы что украшать... Если сон Есенин, то Меглин не отталкивает ее, когда она, пьяная и слишком смелая, усаживается на его колени. Молчи, гроза маньяков, молчи, не резонируй в пространстве попусту. Умные люди пришли, знают, как скрасить вечер. Давно бы тебе глаза разуть, ценитель бежевых тренчей - но ты молчи, молчи, я сама все сделаю, а то вдруг ты забыл, как... В Есенином сне Меглина потряхивает от лихорадки - ранение в плечо не такой пустой звук, как наставник пытается показать. Есеня находит одеяло, набрасывает осторожно, чтобы не разбудить. Но это не помогает; Родион горячий, как печка, но едва не стучит зубами от внутреннего холода. И тогда, чтобы унять непрекращающуюся дрожь чужого тела, Есения стягивает свою кофту, потом - немного помедлив и решившись - футболку, оставшись выше пояса только в черном бюстгальтере. Обнимает Меглина со спины, прижимается крепко, ощущая кожей узоры шрамов, щекой утыкается в затылок наставника. Лежит не двигаясь, чтобы не потревожить его раненую руку. Меглин все еще спит? Есения знает, что это не так, но ей нравится эта игра в несознанку, когда не нужно отвечать за свои действия, и когда не нужны слова. Она не может видеть, открыты ли глаза наставника - и закрывает свои, чтобы сосредоточиться на других ощущениях: его запахе, его тепле, его близости. Меглин почти не шевелится, его тело напряжено, каждая мышца на взводе; в таком тесном контакте Есеня без труда чувствует его неровное дыхание, чувствует, как учащенно бьется сердце - ничего, при повышенной температуре это нормально, она где-то читала... А что до ее откровенного вида... Это из уроков выживания, кожа к коже, лучше эффект обогрева - если у пациента возникнут вопросы утром, когда он очнется в одной постели с полуобнаженной стажеркой. Иногда видения бывают по-настоящему дерзкими. В гостиничном номере, как обычно, одном на двоих, тишина и полумрак. Есения в черном кружевном белье, черных чулках и туфлях на шпильках полулежит в старом скрипящем кресле, забросив ногу на ногу. Наставник, вернувшийся из города, чертыхается в коридоре, включает свет. Она напряженно ждет; Родион сперва не замечает ее - а потом... Потом его глаза вспыхивают опасным огнем. Кажется, ноги его не держат, и сейчас он споткнется об угол ковра. Забавное зрелище, но Есене не смешно, ей жарко от его сосредоточенного взгляда. Ну что, кто кого переиграл, а, майор Меглин? - Все рассмотрел? - насмешливо спрашивает она, поднимаясь навстречу Меглину, и это делает обзор... еще лучше. - А что якоришь-то тогда?.. Несколько шагов - и в объятиях Меглина живое, трепещущее тело Есении. От ощущения шелковистой кожи под подушечками пальцев - хмель и туман перед глазами. Усталость как рукой снимает. А теплые руки Есени снимают поношенный, промокший бежевый плащ, расстегивают пуговицы рубашки. - Я думал, - шепчет Родион между горячечными поцелуями, - что у тебя с этим, кхм, образом связаны не самые лучшие воспоминания. О том, например, как чуть не убили поддельные фотографы... Стоит ли произносить это вслух? Не стоит. В висках стучит кровь, Есения замечает рваное дыхание наставника - а может, ее собственное? Неважно. Она выгибается в его объятиях, вжимается в его тело, стараясь сократить расстояние между ними до минимума. В ней вспыхивает чувство торжества: Меглин сдался, отпустил свой контроль, она нашла то, что пьянит его крепче чем алкоголь - ее близость и ее открытость. - Хотелось сделать их лучше, - тихо говорит Есеня. - Одобряешь идею? Вопрос остается без ответа. В такой ситуации лучше не прятаться за словами, а действовать. Хороший, замечательный сон... С одним из сновидений не задалось - но Есеня считала это скорее забавным недоразумением. Она видела себя, лежащую на широкой постели в логове Меглина, в его плаще и галстуке. И... все. Отличная идея перформанса, чтобы встретить с работы Женю Осмысловского. А наставник, увидев сие зрелище, только глухо рассмеялся: - "Красотку" пересмотрела?.. Но в этом галстуке ты чудно выглядишь. И совершенно равнодушно отвернулся. Еще чего, хотелось сказать Есене. Тоже мне, Ричард Гир недоделанный. Не нравится ему что-то... Посягательство на его вещи не нравится? Но пока она придумывала гневную отповедь и представляла, как искромсает бежевый плащ на кусочки, проснулась. А объект ее желаний тихо посапывал на противоположной стороне кровати, явно не подозревая о посягательствах на его честь. Спасенный от возмездия плащ висел на обычном месте. Чертыхнувшись, Есения отправилась в душ - бесшумно, на цыпочках, стараясь продлить послевкусие сна, пусть и такого, слегка нелепого. Кажется, если включить воображение вместе с водой из лейки, полиэтиленовая ширма сдвинется в сторону с тихим шорохом, и стоит лишь обернуться... Да сколько ж можно то... Есеня злится на себя - за эту повернутость на наставнике, за эту зависимость, и не подозревает, что ее силуэт отлично вырисовывается сквозь запотевший полиэтилен. И если встать вот с той стороны, у того большущего кактуса... У Меглина талант передвигаться тихо, и это особенно нетрудно, если шаги заглушает шум льющейся воды. Сны хороши еще тем, что, чтобы ни приснилось, Есеня все равно в безопасности. Открой глаза - видения уйдут. Чтобы ты ни сказала, чтобы ни сделала, все ненастоящее. Иногда это осознание приносит облегчение, иногда - сожаление с привкусом горечи. И неприступный наставник не отпустит во сне желчный комментарий - нет, там, в ее воображении, Родион Меглин говорит Есении Стекловой совсем другие слова. За редким исключением - все же, Меглин и во сне Меглин. Утром даже кошмары кажутся не такими страшными. Но те сны, где Меглин, перехватив инициативу стажерки, вдруг разворачивается в ее объятиях, прижимает к постели забинтованной рукой - стальной захват, не вывернуться - и смотрит тягуче, придавливает не только своим телом, но и взглядом - Есеню вгоняют в краску, делают ее дыхание сбитым, сердцебиение - частым, а кожу - чувствительной к малейшему прикосновению. Все ее существо затапливает тем странным томлением, которого, казалось, ей никогда не испытать - только в романтичных книгах, что любила Анюля, можно прочесть о таком. Вот эти сны особенно желанны, ведь в них желанна и она сама для того, о ком бесполезно, пожалуй, мечтать в реальности. Есения любит свои сны о Меглине, лелеет воспоминания о них, разбирает каждый на части, прокручивает в голове лучшие моменты, словно пересматривает сериал, пока голубой "Мерседес" несется из точки "А" в точку "Б", а угрюмое лицо наставника ничего не выражает. Иногда ей становится неловко, будто все происходит наяву, вслух, но к счастью, даже Меглин не умеет читать мысли. Когда ей хочется протянуть руку и прикоснуться к его небритой щеке, погладить растрепанные от ветра из приоткрытого бокового окна волосы, она сдерживает себя, ныряя в осколки снов, где все это становится возможным, где машина резко останавливается, потому что водитель не может одновременно целовать Есеню и следить за дорогой... Ей так дороги эти частицы непрожитого. Так сладостны эти фантазии. И возвращение к реальности каждый раз как холодный душ. Потом, после каждого дня, проведенного с наставником, Есения перебирает в голове произошедшее. Надо было сделать так и сказать так... Тогда бы он... Какое бесполезное занятие. Меглин, черствый как сухарь, до настоящего безумия увлеченный работой, проницательный, но не пускающий никого внутрь своей души, не снизойдет до нее, и все, что ей остается - или послать его скрепя сердце в неизведанные дали, развернуться и уйти, как когда-то собиралась, или играть по его правилам. Что ж, остаются сны. Они, в отличие от невыносимого порой Родиона Меглина, принадлежат ей, это ее убежище, где можно управлять хотя бы выдуманной реальностью. Там у наставника мягче характер, там она находит нужные слова, там все так, как хочется, до мурашек и звезд в глазах. Есения стала зависимой от своих снов, но это не смущает ее нисколько. Или так, или никак, и у лейтенанта Стекловой небольшой выбор. Меглин - не Женя Осмысловский, который как пионер, всегда готов снимать стресс известным способом, а время и место лишь формальности. Есене неизвестно, что границы ее владений расширились безвозвратно. Сны ее наставника с некоторых пор стали ярче, чем прежде - и безоговорочно, всецело и бесконечно наполнены его ученицей.