Lady and vagabond

       Он любил её, как умел.        Неумело, а временами ещё и по-скотски. Хоть она и не была белошвейкой.        Алиса Вяземская вообще неоднозначная личность, чтобы дать ей хоть какое-то определение. Муха так и не решился это сделать.        Собственно, он так и не понял, что его заманило. Она была худа, как щепка, никогда не распускала волосы и совсем не мазалась косметикой. Совсем ничего. Он предпочитал совершенно другой типаж.        У неё была грация кошки, пушистые кудряшки и много умных слов в голове. А ещё от неё божественно пахло. Нежный аромат персиков его уносил. Иногда, в полном одиночестве он доставал из тайника тончайший шелковый шарф, забытый однажды Алисой на корабле. Этот шарф настолько пропитался её запахом, что временами Мухе казалось: она стоит прямо за спиной, не дальше вытянутой руки. Сейчас она уличит его в преступлении. И он торопливо оборачивался, не находил её и злился от этого ещё сильнее. Она стала его единственной маленькой слабостью.        Когда она стала появляться ещё и во снах, он понял: было терпимо. Стало страшно.        Пожалуй, хуже всего была невозможность близости. Нет, смириться с тем, что он её хотел, было непросто, но вполне осуществимо. Но буквально держать себя в руках и не трогать любые вещи, которых Алиса касалась, было сродни пытке.        Алиса, Алиса, Алиса… Что же ты наделала плохого, за что тебя послали сюда? Имя вычурное, странное, Алиса это вам не Машка, Катька, Зинка. Алиса — это новогоднее чудо. Муха в этом уже не сомневался. Очень тонкая, очень нежная, пугливая, умная… И такая дура.        Кем ещё надо быть, чтобы сунуться в неизвестное место одной?        — Мамзель, вы что-то забыли в нашем скромном дворе? — лопоухий верзила расплывается в широкой улыбке, обнажая мелкие кривые зубы.        Шайка хохочет и с интересом разглядывает золотые серьги — ну а коли настоящие? Сколько дадут?        — Я… Простите, я, пожалуй, пойду…        Эта чертова интеллигенция вызывает новый взрыв смеха. Красноносый в пальто с чужого плеча вырастает из ниоткуда, загораживая путь к людной улице, забивая её ещё глубже в проулок.        — Куда же вы пойдёте, мисс? — ухмыляется главарь и вытаскивает небольшой, опасно сверкающий в полумраке кортик. — Мы приготовили для вас интересные развлечения.        — Цацки снимай! — коротконогий крепыш без зуба вцепляется в её плечо железными пальцами, обдавая смесью перегара и дешевого табака.        — За планы на вечер не переживай, Крот, — раздаётся позади. — Эта фифа идёт со мной.        — А с чего такая уверенность, Муха? — щурит глаза лидер и приветственно скалится.        — У моей подруги есть один интересный друг, которого мы оба прекрасно знаем, — Муха свободно протискивается сквозь шпану, выдёргивает Алису из неохотно разжимающихся лап, кивает другому знакомому. — Ты ведь давно не бывал у Немца?        В рядах зашептались. Немца в подворотнях знали все. Знали и боялись, хоть этот калека и был на улицах редким гостем. После жестокой расправы над двумя ворами, покусившихся было раз на его человека, получить весточку от Немца было сродни смертному приговору.        Руки от Алисы быстро убрались.        — Так это немого баба? — Крот побледнел так, что изрытое оспинами лицо стало походить на свежевыстиранную простыню. — Она ж…        — Знаешь, пожалуй, надо уважить старика. Напомню-ка ему при встрече, где ошивается твоя банда.        — Иди-иди! — от злобы Крот заскрипел зубами, становясь похожим на грызуна ещё больше, чем обычно, и махнул рукой прихвостням. Те неохотно расступились.        — Бывай, Крот! — вцепившись в Алисину руку покрепче, Муха сверкнул на прощание золотым зубом и поволок ни живую ни мёртвую девушку прочь из темноты.        Крот позади зло сплюнул в снег.        Она не сказала ни слова, и Муха, волочивший её за предплечье, остановился только после слабого подёргивания. Отпустив руку Алисы, он с удивлением заметил, что протащил её почти два квартала.        — Спасибо.        Алиса заговорила таким тихим голосом, что он испугался. Сразу же накатила злость. Кто её только дёрнул пойти по таким крысиным тропам?        — Ошалела, что ли? Куда тебя занесло? — набросился он на неё. Голова у буржуев сейчас только чтобы книги читать, думать необязательно?        — Я… я хотела пройти… срезать путь…        — Если бы не я, тебе бы не только путь срезали! — поднимался он, всё больше распаляясь. — Как вообще могло прийти решение срезать путь через такое место?!        Она молчала, так раздражающе-тихо молчала, что хотелось встряхнуть её за плечи, дёрнуть, толкнуть, чтобы она подала хоть какой-нибудь признак жизни. Лишь бы не шла рядом, как кукла.        Заглянув в глаза, он увидел пустоту, такую непривычную и странную для Алисы, как роскошь балов для Матвея и любого из них. Эта пустота была колкой, неудобной… Муха запнулся и больше ничего не сказал. Только покрепче сжал её руку и потащил сквозь толпы гуляющих.        Алиса не запоминала дорогу — хотя стоило, наверное. Очнулась только в кабаке, когда Муха несильно толкнул её к столику в углу.        — Отошла? — он заметил, как испуганно она начала осматриваться. — Сейчас приведём в порядок, будешь в норме. Хочешь чё-нибудь?        — Чаю или… — Алиса замялась, вдруг осознав, где находится. — Ничего.        — Ай, сиди! Умная, — Муха выругался и исчез между столов, махнув рукой.        Он вернулся с двумя стаканами чего-то непонятного.        — Это… чай? — всё ещё отстранённо спросила она, осторожно принимая стакан и заглядывая внутрь.        — Лучше. Пей уже, быстрее придёшь в себя.        Жидкость оказалась огненно-жгучей, янтарной по цвету и горькой на вкус. Алиса схватилась за горло, уже пожалев, что согласилась.        — Это алкоголь?! — дрожащим шёпотом спросила она, наклонившись к нему через столик.        — И ещё какой! — Муха выглядел довольным, и смотрел на Алису так насмешливо, словно ожидал развития шуточной истории.        — Но я не пью! — она отодвинула пойло как можно дальше от себя, кашляя и стараясь успокоить дыхание.        — Тогда спасу тебя от позора — сохраню эту тайну, — с абсолютно серьёзным лицом он придвинул стакан обратно. — Пей, сказал. Согреешься.        Она пила жгучую жидкость под внимательным взглядом Мухи, краснея и смущаясь, но послушно обжигаясь, хоть и согрелась уже в душном помещении.        Этот вечер стал для него точкой невозврата.        Больше так рисковать он не мог — боялся сорваться. Он проводил её домой, а на следующий день внимательно и молчаливо слушал её разговоры с Матвеем о важности женского образования. Он шутил, колол, выедал до костей своими насмешками — держал на расстоянии всеми способами, какими мог.        В их жизнь никто не лез, но все знали — они не были близки. Это подстёгивало ещё сильнее — он не мог позволить себе её тронуть. В борделе он стал пропадать в два раза чаще, чем раньше. Объяснить это он толком не мог: другие ещё не видели новенькую модель, тонкую, голубоглазую и светло-русую. Её звали Лиза, но он называл её исключительно Лисой.        Но даже она не справлялась.        Ночью он вскакивал, дыша так скомкано, что впалый живот сводило судорогой. Муха истрепал грушу в трюме настолько, что пришлось набивать её заново, подшив все щели.        Если он встречал на улице одинокого жандарма, он избивал его до полусмерти, всегда успевая ускользнуть от погони.        Если он видел драку на улице, он никогда не проходил мимо. У него был вполне оправданный повод получать как можно больше шишек.        Потому что ночью приходила она и зацеловывала каждый шрам, синяк и царапину до единой.        А всё, что он мог, — это называть её буржуйкой и шипеть на Матвея за бесконечную везучесть.        Потому что леди и бродяге никогда не суждено быть вместе, что бы ни рассказывали в сказках.