Ваши кентавры, вы и спасайте!

Рано утром Хагрид выпустил Клыка из хижины, вышел на крыльцо, потянулся и стал неспешно размышлять, чем сперва стоит заняться: поставить на огонь чайник или обиходить хозяйство, проверить, есть ли еда в кормушках у фестралов и соплохвостов. Затем вспомнил, что последних его деточек загребли в Отдел тайн после финального испытания Тремудрого турнира, где те и сгинули бесследно. Эти воспоминания огорчили и вогнали в уныние. Затем он взглянул на пустые загоны для гиппогрифов, помянул недобрым словом министерского палача МакНейра, который едва не казнил Клювокрыла. И только после этого Хагрид обратил внимание на торчащую в двери длинную стрелу, обвязанную несколькими пёстрыми волосками. «Опять Флоренцу скучно… И чего ему надо с утра? Мало ему забот с учениками? — меланхолично подумал Хагрид и всё же вернулся в дом. — Надо бы чайку вскипятить да овсяных лепёшек с кексами напечь». Вторая стрела воткнулась в деревянный переплёт рамы ровно в полдень. Хагрид только взглянул в окно и отметил, что на сей раз волосков на древке стрелы намотано побольше, и цветом они были рыжие. — О, ещё одному другу я понадобился! — проворчал про себя Хагрид и вернулся к прерванному занятию: раскладыванию на большом листе комочков теста, которым ещё предстояло несколько часов выстояться, а затем выпекаться в огромном очаге. — Как раз к вечерней зорьке испекутся… Ещё три стрелы глухо тренькнули в его дверь, когда он отправлял кексики в печь. Отгорнув в сторону весь жар, Хагрид установил противень внутри очага, накрыл огромным казаном и нагорнул сверху угли. «Пусть теперь часок запекаются», — подвёл итог длинного и грустного дня Хагрид и высморкался в огромный лазурный платок. Эта тряпка напомнила ещё одну потерю, навеяла грусть и тоску о ещё одном существе, которое он любил и которое его бросило. Опять… Все его бросают, а он всех помнит, особенно дорогую Олимпию, которая так мило общалась, позволяла брать за руку, даже соизволила пару раз ответить на приглашение погулять в Запретном лесу. Пока Хагрид обихаживал её коней, Олимпия благосклонно его замечала, даже что-то невинное позволяла в благодарность за то, что показал драконов и соплохвостов. А после… Уехала и даже не попрощалась, ни разу не ответила на письма. А он так надеялся! Когда его отправили на Континент с поручением к великанам, Хагрид на свой страх и риск завернул в Шармбатон, направился прямо в её кабинет. И его сразу с порога завернул секретарь: «Госпожа директор никого не принимает без предварительной записи. Госпожа директор совсем не принимает! И вообще директора нет и не будет в ближайшее время! Заходите через год, а лучше — через пять!» Хагрид понял, что опять его бросили, и на память ему осталась только та синяя тряпка из Франции, которой он полировал копыта её коней. Ещё тогда, во времена турнира, он припрятал лоскут, который выдала из кареты лично мадам Максим. С тех пор носил в кармане памятный носовой платок и каждый раз, вытирая нос и глаза, он вспоминал, что все его всю жизнь бросают. И мама в далёком детстве, и первый друг Арагог, и выпестованный с опасностью для жизни Норберт. С последней разлукой смириться было особо горько. Об этой потере напоминали и подпалины на столе, и горка жара в очаге, и пустые бутылки от виски. Хоть совсем не пей алкоголь и чай, не разжигай очаг и не садись за стол — всё это для Хагрида напоминало об его ущербности и одиночестве. Хотя на предавшую его мать и бросившую его мадам Максим он почти не сердился: женщины есть женщины, он их совсем не понимал и не смел ждать от них постоянства… Ещё он мечтал, что найдётся женщина, которая оценит и полюбит, а, может, и согласится пойти за него замуж, но уже не верил в подобное чудо… Друзья у него есть, живут в лесу, иногда посещают, а обычно — вызывают на опушку, посылая в его дверь стрелки из лука, обмотанные волосками из гривы. Чаще всего к нему приходил Флоренц, философ и мечтатель, любивший похрупать овсяным печеньем и послушать Хагридовы рассуждения о лесных тварюшках. Флоренц плохо уживался в табуне, не подчинялся правилам и законам кентавров, а Хагриду нравился молчаливый собеседник, с ним было удобно и уютно. Его внимание льстило малограмотному леснику, а когда Хагрида назначили профессором по уходу за магическими существами, именно поддержка Флоренца сильно помогла — на нём он отрабатывал первые лекции для студентов. И вот сегодня Хагрид понадобился своим друзьям, видать, очень сильно понадобился, если его приглашали уже тремя стрелами, притом на одной из них был намотан пучок волос из вороной гривы вожака табуна. Хагрид только вздохнул, переведя взгляд на отметки для солнечных часов, стоящих на подоконнике — ещё две риски, не меньше, до полного выпекания его кексиков, а это час, не меньше. Он поискал в кармане шубы огрызок карандаша, оторвал кусочек «Ежедневного пророка», лежавшего на столе, нацарапал пару слов: «Скоро допеку». Затем накрутил бумажку на арбалетный болт и выстрелил с крыльца в ствол старого дуба на опушке, возле которого всегда встречался с кентаврами. Через час кексики испеклись, Хагрид свалил их в большую коробку, оставив несколько штук для гостей, а остальные прихватил с собой, по опыту зная, что сколько бы ни принёс угощения для кентавров, всё равно оно быстро закончится. Зато и ему отдарки будут немалые: редкие травки для чая из глубины леса, а иногда олений бок или свиной окорок с удачной охоты. Хагрид знал, что не все кентавры могут есть мясо, а овсяной муки или крупы в лесу достать негде. И если его вызывает сам вожак табуна, значит, будет опять просить помочь с обменом. Кентавры не любили людей, не доверяли им и не умели торговаться. Из-за этого их часто обманывали при обмене. Хагрид для них был свой, не человек, не маг с палочкой, не обманщик без чести. Да и Хагрид не стремился обогатиться за счёт друзей-кентавров, что только добавляло уважения к нему. Когда Хагрид в сумерках прибыл к дубу, его там ожидало сразу пять кентавров, в нетерпении вытоптавших всю траву на опушке. — Как же ты сегодня долго! — воскликнул несдержанный Рыскач, молодой рыжий жеребчик, именно он в обед демонстрировал меткость, целясь в переплёт окна. — Марс сегодня ярок! — произнёс традиционное приветствие Бейн, глава кентаврьей общины. — Хагрид, дружище, нам нужна твоя помощь! Очень нужна! — Дык… А я что?.. А я ничего… Я же завсегда… — завёл шарманку лесник. — Несите, чего уж там… обменяюсь, поторгуем… — Да нет, сегодня у нас не торговля, тут другое… Не знаю, как сказать… — замялся Бейн. — Надо, чтобы пошёл с нами и забрал из леса одну бабу. — Зачем это? Она что, сама не выйдет? Так возьмите хворостину и, как ленивую корову с огорода, выгоните! Что, какая-то из Хогсмида от мужа сбежала и возвращаться не хочет? — от удивления Хагрид даже мямлить при разговоре перестал. — Да нет, там другое. Хагрид, ты же нам друг? Как друга просим — забери эту скандалистку от нас, мы тебя всем табуном умоляем! Она всех достала! А мы для тебя… Всё что хочешь! — Что, и детей Арагога отстреливать перестанете? — хитро прищурился Хагрид, уставший от жалоб ещё одного друга, страдающего от гибели потомков. — И даже светом Марса поклянётесь не трогать паучков? — Если заберёшь эту бесноватую, то пусть живут, если на кентавров сами не станут нападать. А то пара жеребят едва не сгинули в их сетях. Если они присягнут не нападать, то и мы поклянёмся Марсом. — Ну… Дык… Тогда ладно, если ради паучков-то… Показывайте, где эта ваша скандальная-то. — Тут такое дело, — замялся Бейн. — Она укрылась в нашем святилище, в кругу мегалитов, посвящённом божеству Гименею. Мы не можем туда войти, пока она там. А ты… для тебя законы кентавров не писаны, ты можешь легко зайти и выйти, выволочив своенравную бабу за гриву. Только при входе надо поклониться божеству и возложить от всей души подношение: камень для стен, пищу и питьё для жертовника. Тогда у тебя всё получится. — А что, всегда так? — Всегда, особенно в ближайшие три ночи. У нас раз в год этот мегалит самый посещаемый молодёжью, там проводятся все церемонии ко дню римлянина Валентина, — заметив удивление в глазах Хагрида, он добавил: — Да, мы тоже почитаем его. А теперь там засела эта дура, и нам негде проводить наш праздник. Уже одну ночь пропустили. Ещё две профукаем — и в табуне состоится бунт, меня изгонят из вожаков и, возможно, из табуна… Что не уследил за порядком… Помоги, а?.. — А выманивать не пробовали, вкусненькое там чего предложите, молоко единорогов у вас есть? — Не получится, она не голодная. Там наши молодые кобылы всяких подношений божеству натаскали в надежде на удачный союз. Ей еды и питья на месяцы хватит. — Ну коли так, то ведите. Лёгкие сумерки перешли в ночь, когда небольшая группка кентавров на рысях прискакала к круглому каменному сооружению на холме в самой середине Запретного леса. За ними поспешал огромными шагами Хагрид, нёсший в одной руке коробку с печеньем, а в другой — огромный булыжник, подобранный в лесу. Арбалет он закинул за спину. — Всё помнишь? — уточнил Бейн. — Надо поклониться, пристроить свой камень наверху стены, произнести свою просьбу к божеству. Если камень не свалится — значит твою просьбу услышали, можно входить. Потом протискиваешься внутрь, оставляешь подношение и выходишь, забрав эту бабищу. — А чегой-то она бабища? Она что, полувеликанша? — заинтересовался Хагрид. — Я в ваших двуногих самках не разбираюсь! — огрызнулся Бейн, которому уже надоело уговаривать недалёкого полувеликана. — Сам посмотришь! А сейчас мои парни принесут тебе кувшин родниковой воды и пару лепёшек для жертовника. — Да не надо, у меня с собой, — Хагрид добыл из безразмерных карманов кротовьей шубы светящуюся опалом бутыль в пару пинт с молоком единорогов. — Мне вчера от друзей немного перепало за лечение маленькой единорожки, — а затем добавил к бутыли два кексика, а оставшуюся выпечку передал кентаврам. — Ну, я пошёл! Сперва он долго выбирал место на мегалите, примериваясь, где его каменюка будет поустойчевее, при этом придумывал для загадывания желание. И не мог никак выбрать из двух заветных. Он одинаково сильно хотел, чтобы дорогие ему существа никогда его не бросали, и в то же время надеялся, что, может быть, сбудется его заветная мечта — когда-нибудь найдётся и для него пара, пусть даже не полувеликанша, пусть простая ведьма или даже магла, но только бы она приняла и поняла его большую добрую душу, полюбила бы его таким, какой он есть. Его и его зверушек, паучков, фестралов, гипогрифов и других деточек. В этой задумчивости, так ничего и не выбрав, он протиснулся в каменную щель между столбами мегалита и на ощупь в полной темноте стал искать алтарь, чтобы положить дары. В этот момент его что-то толкнуло в бедро, пнуло в колено и ударило в подъём стопы, несильно, но ощутимо. Он от неожиданности уронил и бутыль, и кексы, нагнулся, чтобы подобрать их, и неожиданно получил удар по темечку. В изумлении он сел, растерянно помотал лохматой головой и выдохнул: — Эй, кто там? В ответ только кто-то зашебуршился, завозился у ног Хагрида в поисках чего-то неизвестного. Тускло светящаяся бутыль с молоком немного отдалилась, глухо звякнула бугельная пробка, послышались глотки — неизвестная женщина пила принесённое Хагридом питьё. Не допив и половины, она отставила бутылку, что-то пробормотала и воскликнула: — Люмос! — видимо, хотела бросить освещающее заклятие и посмотреть, кто это вломился в её убежище, но так как ничего не произошло, она зло выругалась: — Вот Мордредова задница! В какую задницу я попала! — Э-э-э… Леди, не переживайте так… — поспешил её успокоить Хагрид. — Я выведу вас отсюда. Пойдёмте! — и он протянул вперёд руку. — Да некуда мне отсюда идти! — огрызнулась тьма женским голосом. — Мне сквибом не будет нигде житья! Сожрут! — Ну так уж и сожрут! — совсем расхрабрился Хагрид, услышав, что дама не из сильных волшебниц, которые воротили от бедного и косноязычного полувеликана носы. — Я вас от всего защищу! Я для вас всё!.. — Что, и даже палочку свою отдашь?! — Палочку?.. — замялся Хагрид. — Тут такое дело… — Вот, все вы такие, мужики, как обещать — так всё сразу! Хоть звезду с неба! А как отдать палочку… Сразу на попятный! — Хорошо, — вздохнул Хагрид. — Берите мою палочку и пойдём отсюда, — и он протянул свой зонтик, который таскал во внутреннем кармане шубы. — Она внутри. Зонтик тут же выхватили, со свистом взмахнули и рявкнули: — Люмос! — и опять в ответ ничего, ни искорки, ни лучика. — Ну не расстраивайтесь, ну не получилось сейчас, через год попытаетесь, или через два. Придёте, ещё раз попросите… — Ничего ты не понимаешь, — горько всхлипнули во тьме. — Ничего у меня не получится. Я сквиб, ты понимаешь? Сквиб, и теперь это навсегда! Это не я просила милости у кентаврьего божества, это меня притащили недруги и обвинили во всяких грехах. Воззвали на суд магии и высказали кучу претензий. А я не удержалась и ответила. Кто же знал, что мне за ругань так прилетит, магии лишат, в каменном кольце запрут? Сказали, что я выйду отсюда, только если меня искренне пожалеют и полюбят. Что за бред! Кто? Тупые кентавры или злобные оборотни? У-у-у-у, — зарыдала женщина. — Я тут скорее умру, чем найду хоть кого-нибудь более-менее пристойного… А дома у меня котики… Пищат, ждут… А я тут… — Котики? — восхитился Хагрид. — Так вы любите животных? У меня тоже… Есть знакомые котики, кошечка с парой котяток. Ах, как я вас понимаю в этом! — от такой новости у него, казалось, крылья за спиной выросли и прибавилось красноречия. — Тогда вам тем более нельзя долго оставаться, надо домой, к котикам! Пойдёмте! — Да не могу я отсюда выйти! Совсем не могу! Это брачный круг Гиминея, и сегодня ритуальная ночь. Мне остаётся или уйти отсюда чьей-нибудь женой, или пересидеть все три ночи внутри, может, хоть потом меня выпустят! — Так выходите за меня! — как в омут с головой бросил Хагрид. — Вы что, плохо слышали?! Я сквиб, лишённая магии! — Так и я… того… — замялся Хагрид, не зная, как объяснить свой статус. — Я тоже… такой же… Зато у меня домик, зверушек много, сбережения есть. Зарплата за много лет скопилась. А хотите, я вам котёночка подарю? Мантикорочку маленькую?.. Она вырастет и будет вас защищать. И я буду вас защищать, я знаете какой, ого-го сильный. На руках буду носить… — Мантикорочку?.. На руках?.. Если вы так уверены, тогда ладно… Может, хоть так получится спрятаться… — пробормотал женский голос в темноте. — Что делать надо? — Вы согласны? — восхитился Хагрид и кликнул: — Эй, Бейн, как там брачный ритуал завершать? — Выпейте из одной бутылки, съешьте одну лепёшку на двоих и призовите магию в свидетели, что вы добровольно выбрали в супруги друг друга. А затем выходите, освобождайте место для других пар. — Как тебя зовут хоть, жених-то? — уже более уверенно спросил женский голос. — И какой ты? Хоть не старый, лысый и сгорбленный? — Нет, я очень высокий, слегка лохматый. Сам со своими волосами не справляюсь… Зовут Руби… — А я — Долли. Ладно, держи, Руби, — она ткнула прямо в руку Хагриду недопитую бутыль с молоком и половинку лепёшки, а второй захрупала сама. — Итак, я добровольно вступаю в брак с присутствующим здесь мужчиной по имени Руби… А как твоё полное имя? — Рубеус Хагрид. — Ох! — Ну что ты, Долли? Что, даже для сквибки я недостаточно хорош? — горечь так и сквозила в словах Хагрида. — Недоученный лесник — это не то, что ты ждала? А ведь недавно я детишек учил… — Нет, Хагрид, ты-то хорош… Только я… Ты сам не захочешь меня… Меня никто не захочет, только враги, которых я завела немало… — Нет, Долли, плохой человек не может любить кошечек. Это ты в себе не разобралась, не наговаривай на себя. Давай, завершаем ритуал и пойдём домой, — бедный Хагрид уже испугался, что его отвергнут, пытался как мог ободрить и поддержать неожиданно свалившуюся на него невесту. — А ты сам готов меня принять? Меня, Долорес Амбридж? — недоверие так и сквозило от этих горьких слов. — Ту, что гнобила всех тварей, ту, кто сквибов за людей не считала, ту, кто тебя выгнала из профессоров. — Ой, да что там… — замялся Хагрид. — Зверушки и так со мной остались, друзья приходят навестить, дом лесничего при мне. А что уроков не веду — так это даже лучше! Времени больше остаётся на походы в лес. Да спокойнее мне так. Так что за это я тебе ещё и спасибо скажу. А то, что сквибов и кентавров ты не любишь… Это ты зря, это ты их близко не видела! Знаешь, какие они друзья хорошие, честные и верные. А волшебники всё время стремятся их обмануть. А они правду чуют, обман не терпят. И перестают с теми общаться, кто пытается врать и ловчить. Эх, Долли, ничегошеньки ты в этой жизни не знаешь! Ты в своём Министерстве разучилась видеть в окружающих доброе и чистое, так и ждёшь со всех сторон удар в спину. Не бойся, я тебе оберегу и защищу! — Хагрид помолчал немного, ведь такие длинные речи для него были раньше немыслимы, а сейчас словно второе дыхание открылось, он увидел надежду на изменение своей жизни. — Не передумала? — и продолжил: — Перед лицом Магии беру в супруги эту женщину по имени Долорес Амбридж! Добровольно и без принуждения! — Да будет так! — дружно рявкнули подслушивающие снаружи кентавры. — Да будет так! — откликнулось луной в средине камней мегалита и вспыхнули магические огоньки вокруг, словно тысячи светлячков закружились, радуясь созданию новой семьи. — Поздравляем! Вы теперь семья! — продолжил старейший кентавр. — Хагрид! Забирай свою жену на руки и выметайся! Другие тоже ждут благословения нашего божества в ночь накануне дня святого Валентина! — а затем добавил немного в сторону: — Рыскач, проведи их до опушки и прихвати в подарок пару окороков от вчерашнего кабанчика. Свадебные дары должны иметь место. Хагрид подхватил на руки слабо пискнувшую от неожиданности женщину и уверенно понёс её наружу. Ему было приятно, что Долли не отказалась от него, что у него будет теперь жена, которую можно любить и баловать, печь ей ватрушки и тортики, носить из леса котят и лисят, рвать букеты полевых цветов и готовить жаркое из кабанятины. Ведь его Долли была крепенькая и полненькая, явно любила хорошо покушать, как и сам Хагрид. Хагрид смотрел на жену, посаженную на его широкое плечо, как на лавочку, и восхищался её бесстрашием и невозмутимостью. Он нёс её по лесу, а она слегка обнимала его косматую голову и даже не думала возмущаться, что ей высоко, темно, страшно, неудобно. Видимо, смирилась, что потеряла и магию, и все шансы вернуться и в свою волшебную розовую квартирку, и на прежнюю должность. Во всём мире у неё остался только этот добрый полувеликан, живущий в мире со всеми существами. И ещё его хижина… Долли немного помялась и слегка неуверенно спросила: — А можно где-нибудь остановиться у ручья, мне надо умыться и расчесаться, а то я в таком виде… Если соседи увидят, кого ты из леса притащил, решат, что кикимору болотную. — Да нет у меня никаких соседей, тем более ночь на дворе, — удивился Хагрид. — Но если ты хочешь размять ноги, то подожди немного, ещё десять минут, и мы дойдём до моей лесной избушки за бобровым ручьем. Там и отдохнёшь. А завтра, если захочешь, отправимся в Хогвартс. — А это обязательно? — Не, но избушку навестить надо. Там у меня кошечка с детками не кормлена, она лапку повредила, охотиться не может. Я ей через день кушать ношу, а то кентавры её боятся голодную. Ну что, согласна? А потом сразу домой! — Да ты что! Конечно, надо сперва кошку покормить, а затем… Ведь мы же можем остаться здесь, в лесной избушке? Не хочу, чтобы меня все видели слабой и без магии! — Как скажешь, дорогая! Моя Ласка будет только рада. А ещё и твоих котят надо забрать. — Заберём, обязательно заберём. Я только разберусь, как мне в дом попасть. Ты же можешь через камин ходить? Вот и заберёшь всё из моей квартиры. Почти в полночь пара новобрачных попала в лесную избушку Хагрида, почти полную копию хижины лесника при Хогвартсе. Хагрид с друзьями-кентаврами построил её несколько лет назад. Когда на него накатывала тоска по Норберту, он уходил в леса, поселялся в одиночестве. Он бы остался постоянно жить здесь, но дела Хогвартса и Дамблдора не позволяли ему надолго отлучаться. Тем более полного одиночества не получалось, следом за ним прибегал Клык, под самой стрехой свили гнездо ласточки, под крыльцом домика смешно фыркало семейство ежей. А в этом году соседей прибавилось. Однажды Хагрид высвободил из проволочной петли-ловушки отощавшую мантикору. Злющая кошка не дала осмотреть повреждённую ногу, да и сам Хагрид не горел желанием лезть к бешеной твари, просидевшей голодной на привязи не один день. Он только смог из арбалета перебить проволоку, затягивающую петлю, а затем кинул пленнице кусок мяса, который нёс фестралам. Кошка одним движением скинула удерживающую её ловушку, схватила мясо и потащила в кусты. А через два дня к его охотничьей избушке приплелась худая прихрамывающая мантикора с парой подрастающих котят. С тех пор так они и жили по-соседски, птички, ёжики и кошки. Хагрид делился с дикими кошками своей добычей, котята игрались на крыльце, кошка охраняла дом, не пуская близко никого постороннего. Кентавры перестали заходить, да и Клык теперь опасался прибегать в лесную избушку, что с него, труса, взять. Да и не любят псы кошечек, не уживаются на одной територии. Зато его Долли кошек любит, а это значит, что есть надежда на счастливую семейную жизнь — его, Долли и их кошки с котятами.