***
Почтовая станция, куда они прибыли уже довольно поздно вечером, была маленькой и явно видавшей виды. Внутри им сказали, что на ночлег осталась всего одна свободная комната с двумя кроватями. К удивлению Коробейникова, Штольман спокойно воспринял эту новость, сказав, что им с Софьей хватит и одной. Они поужинали, и Антон Андреевич и Яков Платонович деликатно помешкали в той части дома, именуемой столовой, чтобы маленькая госпожа Штольман, убежавшая готовиться ко сну, успела это сделать. Когда мужчины, предварительно постучав, вошли в комнату, Соня была уже готова ко сну. Босиком, в длинной ночной рубашке, с распущенными волосами и плюшевым медвежонком в руках, она представляла собой довольно трогательное зрелище. Соня сразу улыбнулась и быстро забралась на кровать, занимая место у стенки. Штольман улыбнулся ей в ответ. — Папочка, я уже почти сплю, честно-честно, я буду очень тихо лежать, быстро засну и даже не буду мешать Антону Андреевичу! Тут уж Яков не выдержал и рассмеялся. Он склонился, поцеловал её в макушку, укрыл одеялом и просто сказал: — Спи, радость моя. Коробейников неловко отвёл взгляд, почувствовав, что стал свидетелем какой-то слишком личной картины. Всё же ему было непривычно видеть своего бывшего начальника, такого сурового, строгого и бескомпромиссного, вот… таким. В размышлениях о том, как семейная жизнь меняет людей, он улёгся в свою кровать. Соня, утомленная долгой дорогой, заснула практически сразу, как положила голову на подушку. Антон Андреевич поворочался и тоже затих. Сам же Штольман ещё немного походил по комнате, готовя некоторые вещи к завтрашнему раннему отъезду, чтобы с утра не терять времени на всякие мелочи и постараться ничего не забыть, погасил свет и лёг. Дом погрузился в сон. Рослый, крепкий мужчина с густой бородой спускается по ступенькам, отходя от большого здания, и холодным взглядом окидывает открывающуюся перед ним площадь. Вроде всё как обычно, но в то же время не совсем. Он садится в экипаж и даёт команду кучеру. Экипаж трогается с места. Ему нужно как можно быстрее выехать отсюда, уехать подальше, расслабиться, забыться. А это место как будто давит на грудь, становится едкой удушливой пеленой, и поэтому дышать здесь очень тяжело. И вдохнуть полной грудью невозможно. Поэтому хватит с него на сегодня. На душе и без того очень тяжко. Вот экипаж приближается к башне. Вид, который он видел тысячи раз с тех пор, как занял этот пост. Но всё равно сейчас что-то не так. Только вот что?.. Всё происходит за считанные мгновения. Ощущение липкого ужаса внезапно накрывает мужчину с ног до головы. В ту же секунду краем глаза он улавливает какое-то резкое движение. Раздаётся оглушающий хлопок. Дальше темнота. И тишина. Тишина установилась ненадолго, потом там появились люди. Они не сразу поняли, что произошло, но когда поняли и… увидели, площадь наполнилась шумом, криками, паникой. Паника… Кругом была одна паника… Потом была комната. Красивая комната, вероятно, в каком-то дворце. И женщина, стоящая у окна тоже была очень красивой, но печальной. К ней подошёл мужчина, склонил голову и сказал: «Ваше императорское высочество, я сожалею, но это правда. Ваш супруг был убит. Бомба попала прямо в экипаж, у него не было шансов». И глаза женщины тут же наполнились слезами, а откуда-то изнутри вырвался глубинный, душераздирающий крик. Такой можно услышать только, когда на убитую горем жену наваливается осознание. Его и правда больше нет… Вслед за женщиной закричала и Сонечка, не в силах больше выносить гнетущую атмосферу сна. Но сон всё никак не хотел отпускать её из своих цепких лап, поэтому ей ещё виделись другие люди, убитые горем, слезы и страх, очень много страха. Так могло бы продолжаться долго, но внезапно сквозь пелену Софья услышала встревоженный папин голос. — Соня! Сонечка! Просыпайся! И девочка наконец распахнула свои большие и невероятно голубые глаза, громко всхлипнула, вцепилась в отца, который держал её на руках, и разрыдалась. Она всё рыдала и рыдала, и Штольман буквально чувствовал, как сильно её трясёт от страха. Он сам находился почти в таком же состоянии ужаса, потому что не знал как и чем ей помочь. Единственное, на что его хватило — рявкнуть на такого же расстерянного Коробейникова, чтобы тот не медлил и принес им воды, и крепко прижимать к себе Софью, завернутую в одеяло, обнимать, гладить по спине, по волосам, шептать успокаивающую чепуху ей на ухо. До этого ему не раз приходилось успокаивать Анну после страшных снов, но всё же Анна была взрослой и на многое реагировала по-другому. Да, её вещие сны обычно были малоприятны, но всё же не так сильно её пугали. Но всё равно даже в такие моменты Якову было не по себе. Ему вообще было сложно переносить Анины слезы, а уж когда дело касалось его дочерей, таких маленьких и беззащитных — сердце буквально разрывалось на части. В комнату зашёл Коробейников со стаканом воды в руках. Стакан протянул Штольману, а сам сел на свою кровать, растерянно глядя на рыдающую Соню. Маленькая девочка всё плакала и плакала, никак не могла остановиться. Яков устроил её поудобнее, дал попить воды из стакана, а потом как совсем маленькую, стал потихоньку убаюкивать в своих руках, продолжая гладить по волосам и спинке. Постепенно рыдания перешли в всхлипы. Видя, что ребёнок потихоньку успокаивается, Штольман решился заговорить: — Сонечка, попробуешь рассказать, что тебе снилось? Это же… не просто сон, да? Она вдруг подняла голову и серьёзно сказала: — Он сбудется. Точно сбудется. Я чувствую, — она утерла ладошкой мокрые щеки и прерывисто вздохнула, готовясь рассказывать. — Там было очень страшно. Какой-то человек… сел в экипаж… а потом увидел башню… и как будто что-то дёрнулось… и его прямо на куски… и была кровь… много крови… и люди кричали… Папочка, это было так страшно! Последние слова Соня проговорила, снова заливая слезами отцовскую пижаму. Как она не старалась сдержаться, у неё не получилось, и со всхлипов между фразами она снова перешла на рыдания. Но в этот раз успокоилась она немного быстрее и продолжила. — Это была бомба. Я видела ещё жену этого человека. Она очень красивая. Ей сказали, что это была бомба. И она… она закричала… как будто от ужаса… И ещё я видела других людей. Я не поняла, кто они такие, но они тоже… плакали и были в ужасе и чего-то сильно боялись… Папочка, я как будто тоже чувствовала их страх… Девочка снова часто-часто задышала, стараясь не разреветься. Штольман крепко прижал её к себе, пытаясь справиться со своими нахлынувшими эмоциями. Попросту говоря, он был в ярости. Какое-то провидение решило, что его пятилетней дочери можно смотреть сны, где человека разрывает на части бомбой. По своему роду деятельности он сталкивался со многими вещами и не понаслышке знал, что даже не каждый взрослый мужчина может перенести спокойно такое зрелище. А тут Соня… Соня, которая была самым впечатлительным и ранимым ребёнком, которого он знал. Для неё такое зрелище было слишком… просто слишком. Но тут мрачные мысли Штольмана прервал тоненький голосок. — Папа… Я ещё вспомнила… Ту красивую госпожу… Её назвали ваше императорское высочество… Коробейников громко ахнул со своей кровати, а в голове Штольмана с невиданной скоростью закрутились шестерёнки. Он не хотел давить на дочь, но некоторые вопросы всё же необходимо было задать. — Сонечка, может, ты ещё что-то запомнила? Ты не узнала место, где это произошло? Может, ты его уже видела в Петербурге? — Я… я ничего больше не помню, честное слово! Там всё так быстро произошло! — Тише-тише. Всё хорошо. Ничего страшного, что ты не помнишь. Сонины глаза распахнулись в ужасном осознании: — Папа… Если я не поняла, кто это был и где это произошло… Мы не сможем им помочь, да? И тогда… Из-за меня это случится… Он умрёт из-за меня-я, — слезы градом покатились по её щекам. Штольману решительно не нравился такой настрой. — Солнышко, ты ни в чем не виновата. Слышишь меня? Этот господин, кем бы он не был, пострадает не из-за тебя, а из-за того, кто решил бросить на него бомбу. И ты в этом не виновата. Он немного помолчал, а затем добавил: — Нам скоро вставать, но всё же постарайся заснуть. Долгий день впереди. Соня внезапно дёрнулась, подтянулась немного повыше, обхватила отца ручками за шею и горячо воскликнула: — Ты что, папочка! А если я усну и опять увижу… его? Нет-нет. Я никогда больше не буду ложиться спать… Штольман едва удержался от того, чтобы хмыкнуть вслух. Скоропалительностью своих решений Софья очень сильно напоминала ему молодую Анну. — Но когда-нибудь тебе всё же придётся это сделать. Ладно. Давай ты просто полежишь, а я расскажу тебе какую-нибудь историю. — А если я усну? Штольман погладил дочь по голове и сказал: — Тогда я буду рядом, охранять твой сон. И ещё долго в комнате слышался приглушённый, успокаивающий шёпот Якова.***
На следующее утро, чуть только они отъехали от почтовой станции, Соня, убаюканная мерным покачиванием экипажа, заснула, привалившись к плечу Штольмана — девочка была утомлена практически бессонной ночью и всеми переживаниями. И хотя Штольман был утомлен не меньше, но он всё же не мог позволить себе заснуть. Вместо этого он в упор смотрел на Коробейникова, чувствуя, что должен прояснить для того несколько моментов. Он всё утро физически ощущал напряжение Антона Андреевича от невысказанных вопросов. — Антон Андреевич, — ещё раз оглядывая своего спутника и понимая, что тот вряд ли сам решится заговорить, сказал Штольман, — полагаю, вы хотели что-то… уточнить? — Если честно, то да, — с видимым облегчением отозвался Коробейников. — Яков Платонович, если это всё… ну, экипаж, бомба и её императорское высочество — правда, то это же терракт, покушение на кого-то из императорской семьи. Нужно, наверное, что-то предпринять, кому-то рассказать о том, что Софья видела… — Нет, — сказал Штольман резко, но тихо, чтобы не разбудить дочь. — Во-первых, никто не должен узнать о том, что Софья увидела этот сон. — Но я не… — Нет, Антон Андреевич, вы должны мне поклясться, что ни одна живая душа не узнает о том, что произошло сегодня ночью, — Яков Платонович смотрел на него так свирепо, что Коробейникову стало не по себе. — Да, конечно, я никому не скажу, клянусь. Штольман чуть смягчился. — Не поймите меня неправильно, но я в первую очередь должен думать о безопасности своей семьи. И нам совершенно ни к чему привлекать внимание к способностям Софьи. Как показал опыт Анны Викторовны, узнав о таком, люди… обычно неправильно выстраивают причинно-следственные связи, обвиняют во всех бедах человека с непонятными им способностями, а потом… просто начинают «охоту на ведьм», — он кинул взгляд на спящую Сонечку и вздохнул. — Я, конечно, могу попытаться через свои связи отправить срочные телеграммы некоторым людям, чтобы они провели проверку, если только… — Если что? — Если мы уже не опоздали. Коробейников открыл рот. Об этом он почему-то не подумал. — Да, к сожалению, Антон Андреевич, то, что Соня видела сегодня ночью… может уже происходить прямо сейчас. Обычно так и случается. Антон Андреевич немного помолчал, а потом решился задать ещё один интересующий его вопрос. — Значит, Соня… как Анна Викторовна? Видит сны и может разговаривать с… духами? Штольман усмехнулся. Столько лет прошло, а его бывший помощник всё ещё не может говорить на эти темы без небольшого страха и благоговения. — Пока что только сны. Но никто не знает, может и общения с духами не избежать. У Анны Викторовны это тоже не сразу проявилось. — То есть… вы уже видели, как её сны сбываются? Штольман не стал пускаться в подробности и рассказывать о том, как однажды лично предотвратил побег Вериного котёнка на улицу (испуганная Софья прибежала к ним посреди ночи и рассказала, что прислуга забыла на ночь запереть заднюю дверь, и если котёнок окажется на улице, то судьба его будет незавидна) и ещё несколько подобных небольших происшествий. Вместо этого он коротко ответил: — Да. И они правда сбываются. Не рассказал он и ещё об одном, более свежем случае. Завтрак в доме Штольманов несколькими неделями ранее. Обыкновенное спокойное, насколько это было возможно в доме с двумя маленькими детьми, утро началось с завтрака. Анна и Яков неторопливо обсуждали планы на день, иногда прерываясь на то, чтобы выслушать восторженные рассказы Верочки о её вчерашней прогулке по Петербургу с дедушкой Петром. Она, конечно, ещё вчера рассказала родителям об этом во всех подробностях, но посчитала, что им непременно следует выслушать всё ещё раз. И тут внезапно голос подала непривычно тихая с утра Софья: — Мама, а когда к нам придёт Митюша? Анна с изумлением посмотрела на дочь. — Какой Митюша, дорогая? — Ну, Митюша. Братик. Яков, в этот момент делавший глоток из чашки с кофе, закашлялся. Они с Анной переглянулись. Верочка с восторгом уставилась на сестру. — Мне сегодня ночью приснилось, что с нами живёт маленький Митюша, — терпеливо пояснила Сонечка, — он, конечно, совсем малыш, но мы с Верой всё равно с ним играли, и дедушка Пётр привёз ему в подарок маленькую деревянную саблю. А можно мне тоже такую? Я тоже хочу сражаться на саблях! — И я! Я тоже хочу! — подхватила Вера. И девочки быстро переключились на новую, волнующую их тему фехтования, и продолжили завтрак как ни в чем не бывало, чего нельзя было сказать о взрослых. Они эту тему так быстро забыть не смогли. — Яша, — чуть позже, когда они остались наедине, задумчиво сказала ему Анна, — может, она просто думала об этом вечером, и ей приснилось… Так бывает, ты же знаешь. — Это могло бы меня убедить, если бы речь шла об обычном человеке, а не о нашей с тобой дочери, — ухмыльнулся Штольман. — По крайней мере… никаких симптомов не было… пока что. Ты же знаешь, при малейшем подозрении, я бы сразу сказала тебе и пошла бы к доктору. И, разумеется, не прошло и трёх недель, как эти подозрения у неё появились и подтвердились во время последующего визита к врачу. Из воспоминаний Якова выдернул тихий, но восхищённый возглас Коробейникова. — Вот это да! Извините, Яков Платонович, но это просто… необыкновенно. — Да, — согласился Штольман. Его девочки и впрямь были необыкновенными.***
Вечером того же дня, войдя в просторный холл тверской гостиницы Гальяни, Яков сразу приметил необычайное оживление у стойки портье. Наконец добравшись до крупного населённого пункта, откуда можно было легко послать нужные телеграммы, он собирался заняться делом. Наказав Сонечке стоять около окна и ждать его, Штольман кивнул Коробейникову, чтобы тот последовал за ним. А Сонечка послушно встала около окна и принялась с любопытством рассматривать всё вокруг. Разговоры взрослых её сейчас не особо интересовали. А вот Яков насторожился ещё больше, когда у стойки услышал восклицания «господи прости» и «несчастье-то какое», поэтому решил спросить напрямую, в чем дело. Услышав ответ, он почувствовал, как по спине пробегает холодок и как кто-то тянет его за рукав пальто, и медленно повернулся. Соня стояла рядом с ним и рукой показывала на висящий на стене портрет императора. — Папа, тот человек из моего сна, он очень был похож на него! Штольман перевёл взгляд с дочери на портрет и обратно, а Коробейников просто стоял рядом и с изумлением смотрел на маленькую светловолосую девочку, которая на его глазах предсказала ужасную смерть от руки террористов родного дяди императора, московского генерал-губернатора, Великого князя Сергея Александровича Романова.