Люблю.

Бликующие фонари с равным интервалом мелькали в окне машины, летящей на бешеной скорости по улицам Рима. Водитель, вдавивший ступню в педаль газа явно куда-то спешил, не обращая внимания на знаки снижения скорости и мигающие желтым светофоры. Серые глаза, покрытые мутной хмелящей плёнкой, а сверху и тонкими веками, улавливали тусклый свет пролетающих мимо фонарей. Голова шла кругом, и было ощущение, что стройное тело, облаченное в летнее платье, находится не в салоне комфортабельного авто премиум класса, а в кабине самолета, попавшего в турбулентность. Сон неторопливо завладевал залитым алкоголем рассудком, и девушка, сидящая в неудобной позе на заднем сидении машины, начала потихоньку проваливаться в бессознательное состояние, вызванное усталостью из-за ночного бодрствования и количества поглощенного спиртного. Она практически уснула, успокоившись физически и морально, после бурной вечеринки и застегнувшей ее врасплох ссоры между самыми близкими людьми — лучшей подругой и любимым мужчиной. Резкий хлопок двери автомобиля заставил девушку распахнуть глаза, в которых все расплывалось из-за разнообразного алкоголя в крови, выпитого накануне на вечеринке с подругами. Голова гудела и кружилась, перед глазами стояла пелена, и казалось, что за двадцать минут поездки до дома, она опьянела сильнее, чем за долгие часы поглощения спиртного в компании Виктории, Эстеллы и Грейс. В горле першило от привкуса текилы, а конечности обмякли, приморозившись к креслу знакомой машины. Дверь на пассажирское сидение распахнулась, впуская в душный салон свежий ночной воздух, и на до ужаса пьяную Паулинн посмотрел разъяренный Дамиано, по лицу которого было понятно, что он явно перенервничал сегодняшним вечером, но датчанка этого не замечала в силу своего состояния, к которому она успешно шла несколько часов, поглощая мартини и текилу. — Лучше бы ты спала, Паулинн… — вздохнув, сказал Дамиано, и наклонился в салон, обхватывая руками талию девушки. Она протестующе промычала, вяло отталкивая музыканта от себя, но тот лишь снисходительно фыркнул, помогая девушке выбраться из авто. Линн встала на ноги, потирая уставшее лицо, и молча наблюдала за тем, как Дамиано захлопывает за ней дверь и блокирует машину, безразлично обходя девушку справа. — Зачем ты наорал на Вик? — вскидывая голову к небу, лениво протянула датчанка, подставляя лицо под прохладный осенний воздух. — она там вообще не причем. — Лучше бы ты волновалась, любимая, чтобы я не наорал на тебя. — ядовито усмехнувшись, сказал Дамиано, и схватил девушку под руку, быстрыми шагами утягивая ее в сторону подъезда. — потому что, судя по тому, что я там увидел, причем были все, кроме тебя. Паулинн нехотя пошла за все ещё злым музыкантом, который крепко сжав ее талию, практически нёс ее к подъезду, а та лишь вяло перебирала заплетающимися ногами. Разумеется, Дамиано был зол. Был зол не столько на Паулинн, которая напилась на посиделках с подругами. Был зол не столько на Эстеллу, которую он застал за поцелуем со своей девушкой и не на Викторию, дома у которой все это произошло. Даже не на тот алкоголь, что они выпили, и снова не на датчанку, которую он сейчас в полусознательном состоянии нёс домой. Он был зол на эту абсурдную ситуацию, на самого себя, за то, что вместо того, чтобы провести с любимой девушкой время после долгой разлуки, он проспал весь день, и из-за этого она уехала отдыхать с подружками, где все и случилось. Он был зол на то, что проснулся в холодной и темной квартире один, не обнаружив Паулинн как всегда работающей в гостиной. Он был зол на то, что она уехала, не предупредив, и он не мог до неё дозвониться, как и до ее подруг, которые очевидно были в эту минуту с ней. Был зол, до безумия зол, когда ему позвонил Томас, и сказал, что Эсти тоже не отвечает на звонки, как и Виктория. Был зол, когда они ехали к подруге домой, был зол, когда никто не открывал им дверь пятнадцать минут, и из квартиры орала музыка. Разозлился ещё сильнее, когда застал Паулинн и Эстеллу целующимися, и нет, не из ревности, а просто потому что скучал по ней столько дней и ночей, а когда у него появилась возможность провести с ней время, сон взял верх и она нашла себе другое развлечение. Бокал спиртного, подружек и глупую игру в бутылочку. Наорал на Викторию, хотя та правда была ни в чем не виновата, наговорил ей гадостей, и теперь был зол на самого себя, потому что по лицу голубоглазой было видно, что она обиделась. И пока он вёл машину по направлению к дому, а на заднем сидении застыла в неудобном положении его девушка, он злился на весь этот чертов вечер и то, какими неудачными бывают дни. Придерживая Паулинн за талию, чтобы та не упала, Дамиано достал из кармана ключи от квартиры и вставил нужный в замок, про себя отмечая, что в последний раз он видел свою девушку в таком состоянии в их первую встречу, когда они вместе напились. Дверь распахнулась, пропуская жильцов квартиры внутрь. Где-то в глубине жилища замяукали коты, но Дамиано в эту минуту было плевать, хотя обычно, по возвращению домой он всегда уделял своим любимым питомцам хотя бы пару минут своего времени. — Я иду спать… — промямлила Паулинн, воспользовавшись моментом, и вырвалась из рук музыканта, делая шаг вперёд. Она тут же споткнулась о раскиданную обувь и рухнула на пол, и Дамиано захотелось вышвырнуть из окна эту чёртову пару кроссовок. Он подошёл к лежащей на полу девушке, и, схватив ее за талию, снова поставил на ноги, напрягая от злости лицо, из-за чего его скулы обострились ещё сильнее. — Нет уж, так не пойдёт. — сжав руки в кулаки, процедил солист, оглядывая еле стоящую на ногах датчанку. — Сначала мы умоемся. — Я не хочу! — упрямо завопила Паулинн, когда Дамиано, снова подхватив ее за талию, буквально понёс девушку в сторону ванной. Музыкант проигнорировал возмущение датчанки, и, включив свет в небольшом помещение, завёл туда Линн, плотно закрывая за собой дверь. — Снимай платье, и давай в душ. — приказал фронтмен, вытаскивая из ящика свежее полотенце. — Пошёл ты. — соскочило с губ датчанки, и она сложила руки на груди, облокачиваясь о холодную кафельную стену. — я не собираюсь тебя слушаться, я не твоя гребанная вещь! Фронтмен в удивлении вскинул брови, едва не выронив полотенце из рук, явно не ожидая от пьяной возлюбленной такой резкости и дерзости. — Не в твоих интересах сейчас меня отчитывать, Линн. — ядовито усмехнулся музыкант, подходя к девушке вплотную. — снимай, я сказал, или я сам это сделаю. Паулинн заносчиво цокнула, и, растягиваясь в язвительной улыбке, развела руки в стороны и встала ровно, насколько это возможно, бросая вызов парню, что по ее мнению чересчур раскомандовался. Дамиано закатил глаза, не в первый раз сталкиваясь с характером своей девушки, невозмутимо подошёл к ней вплотную, и принялся расстегивать ее слишком лёгкое для октября платье. — Ты должен извиниться перед Викторией. — слишком трезвым для ее состояния голосом, спокойно сказала Паулинн занятому делом Дамиано, что расстегивал на ее груди мелкие пуговки. — и передо мной тоже. — Что, прости?! — обескуражено вскрикнул фронтмен, повышая голос, и немного отстранился от тела датчанки, раздраженно заглядывая ей в глаза. — а может это тебе стоит извиниться?! — закричал мужчина, и его голос эхом отскочил от плитки в ванной. — хотя бы за то, что пихала язык Эстелле в глотку у меня на глазах! Он знал, что не стоит срываться и кричать на неё, знал, что она просто напилась и в таком состоянии вряд ли станет следить за своим языком, но ее бессовестное заявление просто вывело фронтмена из себя, и теперь от его спокойствия не осталось и следа, а гнев выливался за края его самообладания. Линн просто стояла и смотрела на него стеклянными глазами, в которых так и читалось количество выпитого ей алкоголя. — Может, ты хочешь извиниться за то, что вместо того, чтобы провести со мной время, после того, как я неделю провёл на другом континенте, — вскидывая руки, орал Дамиано, чьё терпение достигло своего предела. — ты, ничего не сказав, свалила к девочкам на вечеринку, где благополучно напилась до состояния желе! — Хватит. На меня. Орать. — сквозь зубы, буркнула Линн, облокачиваясь назад на стену, чтобы не упасть. — иначе я тоже начну. — О, ничего себе, вовремя ты решила проявить характер! Дамиано повёл языком между зубов, хватаясь за голову, и, подойдя к девушке, с остервенением снял с неё помятое платье, отправляя его в корзину с грязным бельём. Девушка осталась только в нижнем белье, но это никак ее не смутило, и она продолжила неподвижно стоять, сверля итальянца надменным взглядом. — Какого хрена ты творишь, Дамиано? — спокойно сказала Паулинн, все также облокачиваясь о стену. — Какого хрена творишь ты, Паулинн?! — музыкант буквально схватился за голову. — мне было бы плевать, если бы ты напилась с Викторией и Эстеллой в любой другой день, но ты сделала это именно тогда, когда я рассчитывал, что мы проведём вечер вместе! Мужчина яростно схватился за голову, широкими шагами то подходя к девушке вплотную, то отходя в другой угол ванной. — Я всю неделю была одна, Дамиано, я ждала тебя! — закричала датчанка, толкая приближающегося к ней солиста в грудь. — Так уж вышло, что все мои друзья улетели вместе с тобой, и вам там было охренеть как весело, да-да, я про твои попойки с половиной Лос-Анджелеса! Дамиано нахмурился, и попытался подойти к девушке снова, но та опять толкнула его в грудь. — Я и слова тебе не сказала, даже не пикнула! — девушка кричала, а по ее щекам непроизвольно потекли слёзы, пока лицо наливалась румянцем с новой силой. — но стоило мне позволить себе такую роскошь, как отдых с единственными подругами, ты тут же приезжаешь, и все портишь! Орешь на Вик, которая вообще ни в чем не виновата, и упрекаешь меня в том, что я не провожу с тобой время, хотя ты сам весь день проспал! — Я был после самолета. — устало протянул музыкант, понимая, что с этим бессмысленным скандалом надо заканчивать. — все, Паулинн, давай успокоимся. Он попытался подойти к девушке вплотную, но та снова выставила руки перед собой, толкая солиста, как будто алкоголь в крови придавал ей невидимых сил. — Опять ты пытаешься все замять и уйти от скандала! — ядовито усмехнувшись, выпалила Линн, плача больше от спиртного в ее организме, чем от реальной обиды. — опять ты переживаешь только за своё задетое хрупкое эго! — Все. — достигая точки кипения, прошипел музыкант. — надоело. И резко подался вперёд и схватил девушку в охапку, на что та начала брыкаться и сопротивляться, но Дамиано было плевать. Он поднял хрупкое, но буйное женское тело и, одним шагом пересекая всю ванную, поставил Паулинн в душевую кабину, благо ее стеклянные створки оказались распахнуты. И прежде чем дезориентированная и пьяная девушка успела что-то понять, он преградил ей путь отступления и включил тропический душ прямо над ее головой, который тут же окатил датчанку холодной водой. — Ты совсем охренел?! — попытавшись вырваться из экстремального контрастного душа, Паулинн стала бить Дамиано в грудь, чтобы тот отошёл и позволил ей вылезти. — дай мне пройти! — Нет, солнышко, сначала ты протрезвеешь. — довольный своим планом, протянул парень, не позволяя девушке выйти. А та, видимо от усталости и бессмысленности этого спора, от пронизывающего холода ледяной воды, разрыдалась ещё сильнее, обрушивая мокрые кулаки на грудь музыканта, из-за чего его футболка насквозь промокла, и с ее губ раз за разом срывались признания в ненависти. Она кричала, плакала, била его в грудь, твердила, чтобы убирался, и что она не хочет его видеть. А он не уходил, стоял на одном месте, терпел, потому что знал, что она пьяна, и что все это неправда. Потому что она его любит. И он продолжал стоять, потому что любит ее. И в конечном итоге, когда напор датчанки ослаб, и она перестала его колотить, просто встав посреди душевой, жалобно всхлипывая, он выключил воду, оглядывая с ног до головы мокрую Паулинн, что стояла в одном белье, и с прожигающей ненавистью смотрела на него, казалось, испепеляя его до пыли одним только серым взглядом. И Дамиано шагнул в душевую, навстречу датчанке, притягивая ее себе, несмотря на все ее возмущения, которые спустя пару секунд прекратились, и она со всей нежностью вцепилась пальцами в волосы на его затылке, на что музыкант грустно улыбнулся, поглаживая девушку по мокрой обнаженной спине. — Я тоже соскучился, Линн. — тихо сказал фронтмен, целуя датчанку в макушку. — ты ведь могла просто сказать. Он осторожно отстранился от Паулинн, опуская руки на ее талию, и посмотрел на ее заплаканное, мокрое от холодной воды лицо. Она подняла на него взгляд, полный толи вины, толи тоски и грусти, и шмыгнула носом, положив руки итальянцу на плечи. — Когда я кричала, что ненавижу тебя, — тихо начала девушка, опуская в пол стыдливые глаза. — я имела ввиду, что люблю. Дамиано тихо рассмеялся, слушая глупые оправдания все ещё пьяной датчанки, и снова потянулся к ней, чтобы обнять, но та его опередила, сталкиваясь губами с его приоткрытым из-за тяжелого дыхания ртом. Фронтмен шумно выдохнул, сильнее сжимая ее талию, когда девушка, без всякого стеснения и смущения, запустила свой язык в его рот, перебирая пальцами его влажные пряди на затылке. Дамиано знал, чем чревато такое поведение со стороны его девушки, чьи поцелуи, без сомнения, сводили его с ума, и хотя знал, что она все ещё под воздействием алкоголя, не мог перед ней устоять. Линн стала целовать его ещё настойчивее, и прижалась к нему всем телом, утягивая его за собой в душевую полностью. Девушка столкнулась обнаженной спиной с холодной плиткой и прикусила солиста за губу, заставляя его закатить глаза, борясь с желанием. Она снова и снова целовала его, использовала известные только ей запрещённые приемы, запуская юркий язык ему в рот, и кажется от таких ласк она протрезвела, тут же сталкиваясь с дурманящим еще больше бешеным желанием. Невыветревшийся алкоголь усиливал ее возбуждение в несколько раз, и от этого крышу сносило в два раза быстрее, учитывая то, что пара не виделась больше недели, с того момента, как музыкант с группой улетел в США. И Дамиано хотел ее, страшно хотел, но все ещё помнил, что она совсем не в трезвом уме. Ее поцелуи сводили с ума, шея манила со страшной силой, и наряжение в штанах росло, но он точно не знал, стоит ли им заходить дальше, потому что боялся, что Паулинн слишком пьяна чтобы отдавать себе отчёт в том, что она делает. Но он все же не устоял, и перешёл с поцелуями на ее шею, вжимая хрупкое женское тело в кафель на стене. И он не видел, в наслаждении закатывая глаза, пока его язык вырисовывал на девичьей коже сладкие узоры, что на лице Линн растянулась довольная улыбка, а пухлые губы приоткрылись, выпуская из-за них первый скомканный стон. Соображать становилось все сложнее и сложнее, пока женские тонкие пальцы вырисовывали на спине незатейливые рисунки, в ухо регулярно прилетали приглушённые стоны, а рука сама легла на упругую бледную грудь, прикрытую лишь тонкой тканью кружевного бра. Он так сильно по ней соскучился, не спал ночами в холодной постели отеля, а она устроила ему настоящий концерт, сразу после его возвращения, с которым ни одно выступление его группы даже не сравнится. И это злило. А ещё страшно заводило. Дамиано, чьё благоразумие медленно таяло в девичьих стонах, подхватил Паулинн под ягодицу, и та послушно обвила тонкой ножкой его бедро, сталкиваясь с его твёрдым пахом. Он завёл руки за ее спину и судорожно нащупал застёжку бюстгальтера, с которой он с легкостью справился, отправляя мокрое белье на пол возле душевой, и начал осыпать поцелуями женскую грудь и ключицы, пока руки Паулинн продолжали блуждать по его телу, приятно потягивая его за волосы. Она потянулась к его влажной из-за неё же футболке, цепляя ее за края, и потянула вверх, и Дамиано перехвалил холодную ткань из тонких рук, откидывая ее куда-то на середину ванной. Он услышал как звякнула пряжка на его собственном ремне, и прежде чем музыкант успел что-то понять, маленькая ручка юркнула под резинку его белья, срывая с его губ протяжный стон. — Ты ведь еще пьяна, Паулинн, что же мы творим? — задыхаясь от накатывающего удовольствия, прошептал Дамиано в девичьи губы, прикрывая карие глаза. — Я не настолько пьяна, чтобы не найти твой член. — усмехнувшись, протянула Линн, проводя ладонью по всей длине, и чмокнула музыканта в нос, после чего тот закинул голову в глубоком стоне. Паулинн знала, на что давить, и в прямом и в переносном смыслах, и Дамиано сводило это с ума. Он снова впился в ее приоткрытые губы, подхватывая ее за бедро, пока ее рука продолжала творить безумства с его разгоряченной плотью. Но в конце концов солист не выдержал, и, резко вырывая руку Паулинн из своих штанов, схватил ее за запястья, прижав их к стене над ее головой. — Где-то мы это уже видели. — алкоголь развязывал иногда чересчур скромной Линн язык, и Дамиано пока не знал, бесит ли его это сильнее, чем заводит. — Лучше бы тебе помолчать, Линн… — еле шевеля языком от возбуждения, протянул итальянец, которого сладкие манипуляции датчанки опьяняли сильнее, чем самый крепкий алкоголь. — А то что? — ухмыляясь, спросила датчанка, и закусила губу, не отводя взгляда от мутных глаз Дамиано. — Трахнешь меня? Он впился в ее губы страстным поцелуем, едва не зарычав от того, как сильно заводили его ее слова. Пара резких движений, и джинсы фронтмена вместе с бельём оказались за пределами душевой, и через несколько секунд туда же отправились трусики Линн, насквозь мокрые далеко не от холодного душа. Дамиано подхватил Паулинн за бедро и резко вошёл, на что она громко вскрикнула. Он на мгновение испугался, что сделал ей больно, и тут же остановился, но, услышав жалобное «пожалуйста», слетевшее с женских уст, начал медленно двигаться, постепенно набирая темп. Тонкая рука датчанки потянулась к крану и дёрнула за него вправо, обрушивая на них поток тёплой воды, из-за которого возбуждение и долгожданное удовольствие начало растекаться по венам быстрее, словно крепкий алкоголь в теплом помещении. Хотя в их случае это был самый тяжелейший наркотик, страшная зависимость от тепла и нежности друг друга, от страсти, перемешанной со стонами и вздохами, от тихого шепота, робко твердящего «люблю». Они не виделись больше недели, и для кого-то это покажется слишком маленьким сроком чтобы настолько сильно тосковать друг по другу, но для Паулинн и Дамиано это было невыносимо много, и сейчас, после этой тоскливой разлуки, после такой глупой и бессмысленной ссоры они давали друг другу ту самую любовь и страсть, которой им так не хватало все эти мучительные дни. Дамиано двигался резко и Паулинн подавалась бёдрами ему навстречу, сталкиваясь с ним, протяжно выстанывая его имя, и с каждой секундой казалось, будто они впервые оказались настолько близки, и от этого их нервные окончания оказались под таким немыслимым высоким напряжением. Но дело было не в алкоголе в женской крови, и не в адреналине в мужской, они просто хотели друг друга во всех известных смыслах и мечтали показать это друг другу всеми возможными способами. Тихий шум воды на контрасте с громкими стонами, выбивающими из девичьего организма остатки спиртного, а из мужского обиду и злость непонятно на кого и на всех сразу. Они неотрывно смотрели друг другу в глаза, и Паулинн, чей голос охрип от шумных выдохов и громких вскриков одними губами повторяла «люблю». И Дамиано это понимал, каждое ее слово, каждый всхлип и стон, с каждой секундой подбираясь все ближе к развязке. И в тот момент, когда датчанка вцепилась в его прядки на затылке, запрокидывая голову назад так, что чуть не разбила затылок об плитку на стене, он глухо простонал ее имя, прикрывая тяжёлые веки, под которыми заплясали яркие фейерверки и молнии. «А всего-то надо было сразу сказать, что ты соскучилась».

***

Темная октябрьская ночь подходила к концу, мириадами тухнущих звёзд переливаясь по небу. Где-то там, на улицах итальянского города ездили редкие машины, гремя колёсами по старинной брусчатке. Полумрак просторной спальни озарялся лишь тусклым прикроватным светильником стоящим на тумбочке, со стороны постели, где сидел устало улыбающийся итальянец. Дамиано не спал, охраняя покой русоволосой девушки, раскидавшей ещё влажные пряди по мягкой подушке. Обнаженная спина виднелась из-под тёплого одеяла, которым музыкант буквально укутал Паулинн, в глубине души уже жалея о своём решении усмирить датчанку холодной водой в пылу ссоры. Он снова аккуратно натянул одеяло повыше, накрывая бледную шею, и мягко погладил девушку по щеке, невесомо касаясь ее кожи длинными пальцами. Она слегка заворочалась, промычав что-то нечленораздельное, и он тут же забрался под мягкое одеяло, притягивая девушку к себе и шепча ей на ухо нежные, успокаивающие слова, и «Люблю».