Под небом истлевшей веры

      Норе следовало быть осторожной, но она упорно возвращалась путешествовать по Содружеству. В Институте словно было слишком чисто для неё. Она не собиралась оставлять родной Сэнкчуари, не переставала латать раны мира, который любила и принимала любым.       Нора не требовала к себе любви. Нору никто не обязан был любить. Те, кто имел глаза и уши, прекрасно видели успехи её кампаний. Она обещала помочь — и она помогала. Вода становилась чище, дома прочнее и уютнее, одежда опрятнее и комфортнее.       Х6 продолжал ворчать, что жить Содружеству осталось слишком мало, чтобы так тратиться. Нора отмахивалась: если суждено погибнуть, то зная, что сделал всё для того, чтобы люди могли дышать свободно столько, сколько им отпущено.       Х6 не мог поверить собственным глазам: Нора под угрозой отключения запретила ему стрелять в самку Когтя смерти. Лишь любопытство заставило его выполнить приказ, о чём он позднее высказался. Нора вернула огромной хищнице украденное стрелками яйцо с детенышем, который уже начал толкаться в скорлупе. Она опустилась на колени перед зверем, медленно опустила его в гнездо, а взамен забрала кем-то оставленную перчатку, сделанную из шкуры и смертоносных когтей. Нора ушла невредимой, преследования не было.       Не мог он понять и того, зачем директор однажды спасла от продажи в рабство мальчика-гуля, который те же двести лет, как и сама она, прожил в холодильнике. Только настоящем. Отвела домой. Оказалось, там его ждали…       Нору после падения бомб ждал только робот-дворецкий. Даря людям счастье, Нора наполняла им и себя.       Заимев достаточный авторитет среди местных в Даймонд-сити, она жёсткой рукой прошлась по Колониальному бару при содействии с действующим мэром — Женевой.       Сперва, бесследно исчезла действующая банда гангстеров вместе с их лидером. Затем, были разогнаны «члены высокого общества». В тот день с Норой путешествовала Кейт, и она ликовала, хохотала в голос, когда Нора пригрозила отрезать вечно задранный нос хамке Энн Кодман. К слову сказать, больше её никто не видел. Она точно не покидала города вместе с муженьком, но Кейт это абсолютно не заботило, да и остальных граждан города тоже. Даже Юстас, старушка, вращающаяся в их кругах, не посчитала потерю за потерю. Она была единственной из «высших», кто общался с Норой без уничижения, и Нора этого не забыла.       Кейт… путешествовать с ней было не просто. Они «познакомились», когда Нора случайно набрела на Боевую зону. Там велись бои между рейдерами, как шоу. И Кейт в них участвовала.       Она увязалась за Норой из интереса, после зачистки кровавого места, и всё время давала понять, что ненавидит буквально всех в этом мире. Ничего ни от кого не ждёт, никому не верит. Кейт на постоянной основе принимала винт, её частенько приходилось вытаскивать с того света.       Нора презирала наркоманов. Иногда её так и накрывало чувство ожидания, когда же, наконец, Кейт даст повод себя добить. Но Кейт открывала глаза и просто тупо смотрела куда-то сквозь неё, а однажды вовсе прошептала:       — Помоги.       Кейт пыталась. Она отчаянно пыталась быть хорошей и любила своих родителей. Любила, когда били. Любила, когда издевались. Любила, держась из последних сил за то, что раз не вышвыривают из дома, значит, тоже немного любят.       Но они продали её. Потным, грязным работорговцам за бесценок в восемнадцать лет. И следующие пять она жила в страхе, воровала, для того чтобы выторговать себе свободу. Она скопила достаточно. И на свободу, и на ствол… из которого, вернувшись в родной дом, расстреляла обоих родителей.       Нора вылечила Кейт от зависимости, но израненную душу, увы, не могла. Она никогда не считала себя святой и не понимала людей в сутане, отпускающих грехи. Чтобы отпускать их кому-либо, нужно иметь собственную абсолютную безгрешность, а таких людей никогда не существовало на свете. Если Бог есть, то он внутри. И чтобы говорить с Ним, достаточно закрыть глаза и помолчать в одиночестве. Просить прощения можно и не вслух, слова частенько ничего не значат.       — Ты бросаешь меня здесь? — в вопросе Кейт слышался и гнев, и боль, и смирение вперемешку.       Нора ответила спокойно:       — Нет. Я просто предлагаю тебе попробовать начать сначала.       Нора оглядела опустевший Колониальный бар.       — Я доверю тебе это место. Уже согласовала. Характер у тебя жёсткий, стервозный, если гостю захочется получить в бубен — организуешь. Здесь не так скучно, как кажется.       Кейт встала за барную стойку и уставилась на кассовый аппарат, как на инородное тело.       — Ты справишься, — тонко улыбнулась Нора.       Кейт ничего не ответила, но заметно оживилась. В неё верили. Ей это нравилось.       Незаметно для себя самой она погрузилась в работу. Благо, люди в Колониальный заходили не часто, и пьяных дебошей почти не случалось, за исключением одной, особенной ночи.       Нора, Валентайн, Маккриди и Пайпер разместились за столиком ближе к бару. Последняя светилась радостью: её газета, призванная говорить только правду, никогда не имела такого успеха. У Маккриди тоже было игривое настроение. Он открыто флиртовал и подмигивал то ей, то Норе, вследствие чего получал от обеих. Потом в очередной раз пошутил, что не прихватил Нику машинного масла, на что Ник неожиданно предложил ему выпить хладагента и посмотреть на последствия.       — Коротко о том, как в Институте разрабатывают вакцины, — не удержалась от смеха Нора, видя, что во хмелю Маккриди явно заинтересовался.       — В нынешнем мире столько химии и прочих «прелестей», что мой организм переварит любой институтский реактив, — гордо заявил Маккриди, вызвав хохот у всех за столом. — Сомневаетесь? — почему-то он глянул на Пайпер.       Та лишь покачала головой, с теплотой посмотрев на Нору.       Никто не замечал, как за ними из полумрака наблюдает ещё один гость, «задремавший» в углу за одиноким столиком.

***

      Седой, но не старик, гладко выбритый, причесанный, с выправкой офицера. Он не прятался и тем более не прятал чёрную униформу Братства Стали. Его удивил факт того, что ни один синт в городе не взял его на прицел. Его приветствовали, как гостя, правда, с поправкой на запрет стрельбы по гражданским. Он и не собирался, он хотел понять.       Нора… Кто ты, Нора? Мать Тереза? Убийца?       Он очнулся в бункере Тэта, в разрухе, которую сам оставил. На неудобном, но привычном матрасе, с перебинтованными ногами и тупой болью в позвоночнике.       Перед глазами стоял взорванный «Придвен». Не важно, как сильно он недолюбливал это корыто, потому что предпочитал службу на земле. В голове звучал приказ погибшего Старейшины Мэксона о штурме «Подземки», и он даже теперь не смел ослушаться.       Силовая броня без шлема, мининаган. Нет ничего проще и нет никакой разницы, кто победит. Он направился во вражеский штаб совсем один, даже не подозревая, что «Подземки» больше нет, зато есть… Нора.       — Брэндис? — воскликнула она и тут же отскочила, спасаясь от его выстрелов.       Плевать.       Рваными вспышками больного сознания вновь перед ним проносились образы, погибших от лап супермутантов, членов разведотряда «Артемида», кому он был командиром.       Нора принесла ему их жетоны, взятые с тел. Нора ворвалась в его жизнь, бесцеремонно вскрыв кодовый замок бункера, в котором он должен был сдохнуть. Нора убедила его не жить прошлым. Нора сказала: «Ты не виноват в их гибели». Нора уговорила его вернуться в Братство ради «тех, кто погиб не зря». А затем взорвала «Придвен», и всё, во что сама так просила его поверить.       Он стрелял и стрелял, игнорируя крики Норы. Нет, всё кончено. Теперь они — враги. Уже не имеет значения, искренне ли она бросилась к нему на шею, когда встретила на «Придвене» без отросших, слипшихся волос и недолеченных ран.       Зачем ты дала мне надежду, а потом отняла её?       В слепой ярости Брэндис не сразу заметил Маккриди, который лупил ему в спину из дробовика. Пули со звоном отлетали от брони.       Дурак. В затылок — не судьба?       Брэндис не знал: у них была договоренность его не убивать.       … Жар, боль, запах горелой одежды и плоти. Он лежал на каменном полу и не мог пошевелиться. Был бы моложе… К чёрту! Никому не под силу совладать с силовой бронёй, вышедшей из строя.       — Давай же! — выдохнула Нора, пытаясь освободить его из стального скелета.       Зачем? Не боясь даже… нет, Маккриди лишил последнего оружия. Пулю в висок не пустить.       Брэндис вспоминал… вспоминал… Нора, верно, его оглушила и каким-то образом переместила сюда — в бункер Тэта, который он выбрал своим гробом после гибели разведотряда.       Из глаз разведчика Брэндиса впервые текли слёзы. Зачем? Зачем Нора обработала ему раны, исцелила ноги, заставила жить? Зачем она опять заставила его жить?!       Колониальный бар наполнил смех Норы и её друзей. Брэндис видел, как она улыбалась, каким светилась счастьем. Иронично, издевательски иронично: на «Придвене» она улыбалась ему так же. Он тогда совсем не по-офицерски растаял, чувствуя тоже самое.       — Весело тебе? — выплюнул он и встал из-за стола, из последних сил проглотив горячий комок в горле и почти неосознанно сжав в руке пистолет.       Будь, что будет.       — Конечно, весело. Мы уже делали ставки, сколько ты будешь там сидеть, — ответил за Нору Маккриди, за что был награждён недовольным взглядом Валентайна и всех сидящих за столом.       — А мне — нет, — он выстрелил в стену.       Нора возникла перед ним. Она его понимала, он чувствовал это. Ничего не говорила, просто смотрела в глаза, абсолютно ничего не боясь.       Пайпер что-то прошептала в испуге.       — Как детектив этого города, призываю опустить пушку, — обратился к нему Валентайн.       — Думаешь, война окончена, синт? Для меня. Окончена?       Нора опустила взгляд… и спокойно ушла к барной стойке.       — Ты не хочешь ничего мне сказать?       — Ты пришёл меня убить, что тут скажешь? Ты всё решил. Братство Стали никогда не заинтересовано в переговорах, как показал опыт, — хмуро заметила она и глотнула виски.       — Поэтому ты его уничтожила, — в собственных словах сквозило бессилие. — А меня заставила смотреть.       — Я не буду с тобой говорить, пока ты держишь меня на прицеле. Сядь. И поговорим, — она бросила короткий взгляд. — Как взрослые люди, паладин.       Брэндис опустил руку.       Нора села к нему за стол и сложила руки в замок. Он подозревал, она начнёт говорить первой, как в день их знакомства.       В баре сделалось тихо. Друзья Норы и девушка за стойкой явно переживали за неё.       — Брэндис, я не знала, куда прошу тебя вернуться. Ты был разбит, и мне хотелось помочь.       Он усмехнулся, но промолчал.       — Мне двести лет, представляешь, Брэндис? Я помню мир… который вы взорвали. Вы, выполняющие приказ свыше. Помню я и вашу форму, и винтокрылы, и то, как ради того, чтобы овладеть чужими технологиями, вы готовы положить тысячи жизней. Я помню «зеленых», как ты сам говорил, мальчиков-оруженосцев, которые семь лет назад молочко из бутылочки пили, а сегодня таскают на спинах автоматы и гордятся, что «завтра пойдут убивать». А я не хочу, Брэндис, — Нора подалась вперёд. — А я не хочу войны. Не хочу открывать стрельбу, потому что вам стало вдруг выгодно ворваться в мой дом. Но я её открою, если вы вынудите, а вы вынудили.       Я никого не оправдываю. Я не против Братства или Института, «Подземки» или чёрт знает ещё кого. Я просто хочу, чтобы вы перестали стрелять, прикрываясь «благими намерениями». Перестали использовать людей в качестве «пушечного мяса». И если ради этого нужно было взорвать «Придвен», значит, тому и быть. Иначе вы просто не слышали. Я просила тебя вернуться, на минутку дав Братству шанс. А потом увидела, как ошиблась. Поэтому ты жив, — она сглотнула и сморгнула непрошеную слезинку. — Тебе снятся убитые бойцы. Мне тоже много кто снится. Это мертвая петля, Брэндис, тут нет правых. Есть только пули и лазеры, бесконечно отнимающие чьи-то жизни. Я — не святая. И нет, мне не весело. Праздник в честь победы Института — это не праздник смерти. Это дань уважения тем, кто сложил головы за то, чтобы прекратились выстрелы. Институт может спасти этот мир. Он тоже не святой, отнюдь, но, кроме пушек, у него есть всё, что нужно для спасения Содружества. Вода, еда, оборона, всё, что было уничтожено двести лет назад.       Он отвёл взгляд.       — Почему ты молчишь? — прошептала Нора.       — А что говорить, если всё, что у меня осталось — это коробка с жетонами убитых бойцов Братства, которую я закопал в руинах корабля, и полное отсутствие смысла?       — Я нашла смысл, когда Пайпер напечатала в газете статью о Братстве. Она призвала выживших к миру от моего имени…       — Зря. Странная логика: ударить, а потом приласкать.       — И тем не менее, меня услышали. Нашлись те, кто пришёл в указанное поселение и остался там жить. Изменниками Братству они себя не считают. Нужно уметь протянуть руку. Мой муж знал, что такое война. Не думала, что меня заставят развязать свою, а я ведь просто искала сына.       — Знал её? — На стол упал жетон. Вопрос принадлежал Маккриди. — Простите, что прерываю вашу идиллию.       — Откуда это у тебя? — он взглянул на инициалы и внутри что-то посыпалось.       Скриптор Братства. Такая молодая… Жива? Погибла? Не преступление ли погибать таким молодым?       — Правда, интересно? — Маккриди упёрся кулаками в стол. — Этот жетон принадлежал девушке, лет шестнадцати на вид.       — Семнадцать, — сорвалось само собой.       — Семнадцать, — повторил Маккриди, кивая. — Не знаю, какое она задание от вашего местного божка Мэксона выполняла, но того, что я видел, мне хватило на всю жизнь. Я как раз шёл к Норе в Сэнкчуари. Стрелок стоял над этой девочкой, броня её сгорела, почти вся развалилась. Он улыбался, говорил: «Давненько у меня никого не было».       Внутри похолодело, гнев подкатил к горлу.       — Я вышиб ему мозги, — Маккриди коротко улыбнулся и опустил взгляд. — Девочка была вся в крови, пыталась дышать, ничего не понимала. Маму звала… понимаешь, Брэндис? Можешь говорить сколько угодно об идеалах, культе личности, великих целях, но, если откинуть всю эту мишуру вроде предсмертного «Ad Victorian» и фанатичного «За Старейшину Мэксона», останется весьма прозаичное, но гораздо более важное, простое желание ребёнка жить. Просто потому, что перед лицом смерти все понимают: обмундирование, пушки, гранаты, большие взрывы — это не игра в деревянных солдатиков. Я пытался вытащить её из брони, знал, что это бесполезно, но пытался. А потом она вдруг посмотрела на меня… голубыми глазами, мудрее раз в сто, чем у вас всех… и умерла, сказав: «Ad Victorian». И, знаешь, в её голосе не было ничего, кроме бессилия, смирения с вашим армейским строем.       Больно кольнуло глаза, спазмом сковало руки, сжавшие жетон. Он вдруг ясно увидел услышанное глазами Маккриди. Почувствовал: Нора коснулась его руки и всхлипнула.       — Ради чего всё это, Брэндис? — спокойно спросил Маккриди и вдруг ударил об стол кулаком. — Ради технологий? И чтобы никто, кроме вас? Благая цель, ничего не скажешь. Я больше верю в патриотизм тех людей, кто оберегает свою землю и друг друга, а не распахивает её за божка, не видящего ничего дальше своего носа.       — Ты не знал Мэксона, — ответ давался с трудом. — Его действительно не за глаза красивые так любили. Мэксон был героем. Идеальным воплощением человеческого потенциала, примером того, что человек способен на всё. Он не был сторонником убийств при существующей возможности повлиять. Но да... «не таких» за людей не считал и не признавал сострадания на войне, — ему казалось, жетон начинал жечь ладони. Гнев сменился пустотой.       Их нет. Больше никого нет. Спорить не имело смысла, к тому же Нора... она права.       В груди тяжелело, хмель ударил в голову. Он оставил жетон Маккриди, как талисман, и зачем-то ответил согласием, когда Нора предложила заночевать у неё в Даймонд-сити.       Мёртвая петля… Нет правых… Виноваты все.       Нора… Кто ты, Нора?       — Паладин, — окликнула она, протянув ему раскрытую ладонь.       Он принял.

***

      Кейт продолжала что-то прятать за спиной, прекрасно понимая, что Нора видит её краснющие глаза.       — Отдавай.       — Это не винт, — в ладони обнаружилась коробочка апельсиновых ментантов. Всего две таблетки.       — Давно принимаешь?       — Только сегодня. Я перенервничала, — быстро заговорила Кейт. — И вообще, почему я перед тобой оправдываюсь? Продавец химии обменял у меня три таблетки на бутылку вина!       — Вышвырну из города завтра же.       Кейт успела обидеться, прежде чем поняла, что угроза адресована не ей.       — Значит, приняла одну?       Кейт кивнула и изумилась, когда Нора тоже положила одну в рот и покатала на языке.       — Будто тут кто-то знает, что такое апельсин, — проговорила она и миролюбиво улыбнулась. — Значит так. Сейчас пойдешь со мной на базу и выпьешь последнюю, чтобы не соблазняться. Выбросишь — полезешь, знаю я тебя. Потом ляжешь спать.       Кейт моргнула несколько раз.       — Я тебя запру. Утром приду, дам аддиктол. Очистишься, и больше, чтобы ни в одном глазу, и ни в одной вене.       Кейт покорно пошла за ней по тёмным улицам Даймонд-сити. Под ментантами они выглядели гораздо красивее, чем на самом деле. Кейт подмечала разные детальки у синтов-патрульных и запоминала их.       Войдя в дом, заметила спящего Брэндиса, пригрозила расправой, если подумает её тронуть. Потом рассмеялась и рухнула на свою кровать.       — А ты суровая мама, — произнесла полушепотом, наблюдая, как Нора стаскивает с неё туфли.       Вдруг стало так тепло внутри от заботы, которой никогда не было.       — Любящая. Спи.