Безразличие

— Если я до сих пор жив, — Аспид медленно, сосредоточившись, выдыхает дым истлевшей наполовину сигареты и вопросительно приподнимает одну бровь. — значит, это для чего-то нужно? — он поднимает взгляд, а затем, неестественно едко усмехается. — Но это не имеет никакого нахуй смысла. * * * Три часа ночи. И чего ему не спится? Давно пора было вернуться домой, но мужчина внимательно разглядывает верхушку башнеобразной высотки с острым пиком, устремлённым в беззвёздное городское небо. Подносит сигарету к губам, захватывая фильтр и поправляет освободившейся рукой очки. Он опирается спиной о кузов своей практически невидимой чёрной машины. Невидимой, потому что недавно в Элисте оказались приняты неожиданные меры с обесточиванием некоторых районов на весь комендантский час, во имя экономии, конечно же. Света в окнах нет, на улице и подавно, но звёзд на небе всё же не видно, а могли распростерется невиданные космические пейзажи, если бы не подлинная проклятость этого места. Темно, потому что осень, на земле лужи от прошедшего дождя, но достаточно светло, ведь уже почти утро. И что в это время, предназначенное для сна, на улице забыла одна на всю округу личность? Рафаэль сам не знал, но зрелище выдалось крайне забавным. Он здесь.. Сколько? Признаться, со счёта он уже сбился, да и к чему считать, когда можно просто с изыском понаблюдать за поистине бараньей упёртостью. Монтару разглядывает чёрную точку, на мгновение затмившую слегка посветлевшее небо. За несколько секунд точка приобретает черты живого существа, а точнее, почти человека, на чудовищной скорости падающего головой вниз. Хлопок, ноги задираются от удара будто тряпичные и ударяются об разбившееся тело. По мокрому асфальту разлетаются мозги, почти аккуратной полоской из трещины в расколовшейся, расплющенной башке. Одежда лопается под тяжестью тела, выпуская из него кровавые брызги и некоторые внутренности, руки загибаются под неестественным углом, шея свёрнута, оставляя голрву висеть на каком-то ничтожном клочке кожи, одна нога остаётся изогнутой, забавно упавшей на изорванное тело, а вторая всё же мёртво падает на асфальт. Очередной жмур, несчастный самоубийца, решивший уйти, романтично бросившись с высотки, а по факту, выглядящий отвратительно. Смертельно отвратительно, как и любой самоубийца. Рафаэль долго смотрит, даже бровью не проведя, лениво и глубоко затягиваясь. Смотрит, как вся адская смесь телесного наполнения стягивается обратно к телу, как на глазах регенерируют конечности, выпрямляясь, как обладатель почти бессмертия вяло переворачивается на спину, раскидываясь в луже отчаянной звёздочкой и смотрит в пустоту неба уставшими, уже целыми глазами. Весь чумазый, сырой, в обрывках ткани, которой уже должно было не остаться. Мужчина тяжело вздыхает, прикрывая на мгновение глаза, и делает пару неторопливых, почти бесшумных шагов, прежде чем подойти к чужой голове, расставив ноги по обе стороны от макушки. Если бы лицо Гилла видели его знакомые, наверняка бы даже не узнали улыбчивого юношу, готового помочь всем и каждому. Он хмурый, вялый и почти неживой, рассеянно смотрит на незванного гостя и даже не слышит, что тот говорит — лопнувшие перепонки ещё не восстановились, обдавая измученное сознание пронзительным звоном. — Давно? — еле ворочая языком спрашивает Хайра, понимая, что всё это время за ним наблюдали, и без интереса уставившись сперва на чужой пах, а затем и на лицо, когда мужчина соизволил склониться. — Сто тридцать вторая? — Сто сорок первая, — нехотя отвечает бармен на безразличный тон, и отводит взгляд в сторону, выдавая кровавое пятно в глазу. Всего лишь лопнул сосуд.