you are my sunshine

Первый министр, скажи государю, Кто приказал поменять караулы?

— Нет, — откинулся назад Георг, не желая даже поднимать взгляд на своего собеседника, — если ты просто хочешь покончить с собой, то сделай это самостоятельно, а не привлекая нас. Пётр дёрнулся, обиженно отведя взгляд от генерала. Они собрались в их покоях, чтобы обсудить вещи, которые были безотлагательными. Брокдорф и Журавлёв молчаливо стояли около двери, прислушиваясь к происходящему позади. Не хотелось быть случайно подслушанными какой-нибудь любопытной служанкой. — Нам действительно стоит помнить, что конкретно мы хотим, — примиряюще произнесла Софья, — единственная цель, которой стоит добиваться — укрепление положения. — Какой резон? — удивилась Наталья Демезон, — тяжело противостоять императрице, какая бы поддержка у тебя ни была. Это не конкуренция с каким-то графом или князем. Высочайшая воля её Величества — закон. Последнюю фразу она сказала чересчур напыщенно, напоминая глашатаев, которые только и занимались восхвалением Елизаветы Петровны. — Разумеется, — цокнула Софья, — я осознаю риск и нюансы этой идеи. Но... Что ты предлагаешь? Просто убить её? Подкрасться и пулю в лоб? Срезать ветку, на которой ты сидишь? Пётр нервно повёл плечами. Даже сказанная несерьезно инициатива убить императрицу повисла каким-то тяжелым облаком среди присутствующих. Такая перспектива пугала каждого, особенно выраженная вслух. — ...поэтому, — вернулась к размышлениям великая княгиня, — смысл в обретении союзников — влияние на её Величество. Задумайтесь, если мы найдём хотя бы таких же, как Разумовский, я имею ввиду... необязательно любовников, просто членов сената, приближённых, каких-то доверенных лиц, то будет значительно проще. — Это сработало лишь дважды, — парировал Кристиан, — в вопросах женитьбы и детей. Кажется, что это действительно грандиозные уступки, но неужели никто не видит гораздо большую выгоду императрицы от происходящего? — Вдобавок, — поддакнул Степан, — если бы ты была чуть более хилой, то тебя развернуть поспешили поскорее. — Действительно, — продолжил Брокдорф, — она не потеряла ничего от самовольности при выборе невесты, но заручилась преданностью кригскомиссара. Он неловко отвёл взгляд, когда отец Софьи вызывающе на него посмотрел. — И всё же, — развела руки Софья, — нет лучшего выбора. Послушайте, может это и не будет сразу видно, но ничего не происходит за одну ночь. — ...кроме поспешных заговоров, — задумчиво отозвалась Наталья, смотря в окно, — я постараюсь привить симпатию фрейлинам. — Мы будем обдумывать другое решение проблемы? Степан скосил глаза на великую княгиню. Каждый потупился, не давая никаких новых идей. — Хорошо, тогда не вижу смысла дальше здесь сидеть, — поджала губы Софья, — возвращайтесь к своим делам, господа. Медикус резко выскользнул из-за двери, будто бы желая поймать несуществующих слушателей, но никого по ту сторону не оказалось. Камергер насмешливо взглянул на него и, пропуская вперед Демезон и Бэрроу, бросил: — Неоправданный риск сведёт всех в могилу, не так ли? Оставляя какую-то недосказанность, Брокдорф вырвался вперед. Степан закатил глаза и поспешил удалиться следом. Пётр посмотрел на Софью, а затем обеспокоенно поинтересовался: — Мы же не рассматриваем... резкие решения проблемы? — Нет причин волноваться, — покачала головой она, — никто не будет так безрассудно вставлять палки в колёса. Вдобавок, тут есть много подводных камней. Великая княгиня кивнула головой в сторону чайника и чашек, приглашая выпить ещё чая. Пётр повиновался, наливая своей жене душистый напиток с очень сильным ароматом невесть каких трав. Он искоса взглянул на неё. Могла ли она кого-то убить ради достижения своей цели? Могла ли она убить императрицу? — Ты сейчас прольёшь, — поддержала своей ладонью край чайника Софья, — хватит клевать носом! Сейчас только девять вечера. Цесаревич увидел в глазах супруги насмешливые искорки. Определенно нет. Просто, как и любой родитель, Софья чрезвычайно сильно пеклась о защите своих детей, впрочем, как и он сам. Не было ничего ужасного в том, что на грани эмоций сказать неловкую вещь.

***

Что же ты прячешь глаза и бледнеешь, Что медлишь, колеблешься? К делу!

— Из-за тебя, — горько выплюнула она, — мы и умрём! — Заткнись, я тебя прошу, — зажал рукой рот медикус, — если ты сейчас разорёшься, то мы точно умрём. Он напряжённым взглядом смерил мимо проходящую стайку людей. Почему-то осознание того, что это очень компрометирующее выглядит: зажимать великую княгиню где-то около шторы — пришло не сразу. Но Журавлёву впрочем-то было наплевать. — Я просчитался на пару капель, ты же не ожидала, что я сделаю так, чтобы она прямо там умерла? Софья вырвала свою руку из его хватки, хмурясь и противясь желанию апатично сползти по ткани вниз. Вдох-выдох. И в какой же момент что-то пошло не так? Она отчётливо помнила, как их маленький план был разрушен. Как бы они не старались привлекать на свою сторону людей — этого было недостаточно. Осторожность заговорщикам не помогла, хоть всё и было аккуратно до мелочей. Может совпадение, может и нет, но явным и открытым намёком на знание дел пришло, когда Георга сослали на фронт. Может ли кто-то представить, каково это — опасаться за жизнь человека, не зная, где он находится? Примерно так Софья оправдывала свою авантюру. Её здоровье было подорвано напряжением и волнением, поэтому вопрос о том, чтобы от дипломатического подхода перейти к агрессивному, не стояло. Если нельзя было расправиться физически с недругом, то всегда можно усугубить болезнь. Степан и Софья — лишь эти два человека знали, что действительно происходит. Она обратилась к своему другу, единственному человеку, который мог поддержать её в этом безумстве, за защитой. Остальные для нее казались неудачными и безопасными спутниками. Желание рассказать всё Петру появлялось у неё неоднократно. И раз за разом ей приходилось напоминать, что он не разделит с ней это. Может быть поймёт. Не более. Но никому из них не хотелось рисковать. — Ты в прошлый раз была неосторожна. Софья отвела взгляд, прекрасно понимая о чём он. Таинственная болезнь императрицы приходила внезапно, точечно усугубляя её положение. В один из таких приступов, совершенно случайно, великая княгиня была рядом. И долго не звала на помощь слуг. — Я беременна и напугана, — отрепетированным голосом произнесла Софья, Степан кивнул, — никто не осудит. — Я надеюсь. Они чересчур нервно оглянулись на скрип, но ничего не выражало присутствия кого-то лишнего. Журавлёв отпрянул от своей подруги, небрежно поправляя складки камзола. Отступать уже невозможно, не так ли? — Я просто хочу лучшей жизни, — поморщилась Софья, уловив неоднозначную эмоцию в глазах Степана. — Лучше попридержи оправдания для своего собачника, — равнодушно сказал он, — мне не нужно верить в суть этой затеи. Медикус отвернулся, желая убраться вон из этого неблагополучного коридора. Софья бросила ему в спину фразу: — Некоторые вещи лучше не знать даже самым близким людям. Я надеюсь, ты согласен с моей позицией.

***

Ложь вo спасенье — отсрочка удара. Время задумалось. Челядь заснула.

Каково это — упиваться безнаказанностью? Знать, что твой самый страшный кошмар исчез навсегда? Приятное ощущение кружит голову, и Софья чувствует свою вседозволенность. Она проявляется не сразу, постепенно: шаг за шагом. Сначала ей не нужно получать одобрение сторонних людей, прибавляется невероятная уверенность в своих действиях, затем — резкая конфронтация. А если противник не принимает её сторону, то он уже больше никогда не примет ничью сторону. — Мне не нравится, что ты поддерживаешь своего супруга, — злобно взглянул на неё Георг. Разве что один соперник все-таки существует. — И в горе, и в радости, — театральным голосом произносит Софья, забавляясь претензией своего отца, — я думала, что поддерживать императора — это почётно. — Твой император завершил семилетнюю войну, — огрызается генерал, ужасно разгоряченный этим упоминанием. — И ты должен быть рад, — холодно заключает она, — твои знакомые умерли, а ты — жив. Сохрани это наследие. Выпрямившись, императрица разворачивается, не желая выслушивать никаких пререканий. Пусть каждый останется при своём мнении. Ей не хочется ссориться со своим отцом, но иногда он бывает совершенно невыносим. К сожалению, они стали мешать друг другу. Софья удобно металась то туда, то сюда: в нужные моменты поддерживая то отца, то супруга. У неё было своё виденье политики и она прекрасно манипулировала обеими сторонами для достижения своих целей, пока не стала обходиться без этого вовсе. Вовлечённая в интриги Георгом, Софья оставила его вскоре в одиночестве, из союзника превратившись в соперника. — Мой ёжик! — крутившаяся около дверей покоев Лена моментально повернулась, бросаясь на руки к матери, — что такое? Ты гуляешь одна? Она подняла её на руки, локтем касаясь ручки двери, чтобы та открылась. Дочь, не очень разборчиво, но с запалом пробубнила ей информацию, полезла в кармашек и достала букетик маленьких цветочков. По всей видимости, проходила Лена с ними долго, поскольку сами по себе они представляли чуть потрёпанные бутончики ромашек. — Какая прелесть, — всё равно похвалила Софья, — никогда не видела что-то лучше букетика. Ты опять нарвала цветы из сада, верно? — Да! — довольно улыбнулась дочь, не подозревая даже подвоха в вопросе. Императрица чмокнула её в лоб, а затем перевела взгляд на Петра, который в несвойственное для себя время объявился в покоях. — Всех собак тебе распугали? — дружелюбно уколола Софья, садясь с Леной на кровать и обращаясь уже к ней: — взгляни, папа делает вид, что чем-то занят. Пётр усмехнулся, склонившись над письменным столом. Фантастического размаха бардак присутствовал на нем. Стоило Софье пустить это дело на самотёк и вот, не было понятно, где зарисовки пьесы, где детские рисунки, а где настоящие документы. — И почему никто никогда не прибирает стол? — пожаловался он. — Потому что в тот раз, когда слуги это сделали, ты сокрушался, что всё перепутано, — заворчала Софья, — возрадуйся же — целое испытание уготовлено, чтобы найти нужное. И всё-таки она встала с кровати, присоединяясь к систематизации макулатуры на столе. Почти незаметно удалось выкинуть кучу ненужных бумаг. Почти сразу же Пётр молниеносно их выхватил и распихал по углам в шкафу, напоминая о священной ценности детских рисунков. — Что это? — поинтересовался он. Софья выпрямилась, почувствовав как затекла спина. Взглянула на письмо. — Очевидно, ты опять забываешь о том, что делал, — хихикнула она, но приглядевшись к печати, ей стало неуютно. Неизвестный знак располагался в середине бумаги. Пётр нетерпеливо вскрыл его, откашливаясь так, как всегда делал, когда хотел зачитать что-то вслух. Софья облокотилась на стол рядом, желая узнать содержимое. — Что тут у нас, — приосанился император, — «Преданность — столь непостоянное качество, которое приводит в непозволительные ситуации. Иногда настоящей преданностью можно считать лишь обличение пороков.» Софья и Пётр переглянулись. Столь глупое и несуразное было начало. — Давно общаешься с философами? — заглядывая в письмо, поинтересовалась она. — «Поэтому я желаю придать огласке роль Её Величества в смерти покойной императрицы, Елизаветы Петровны.» Обескураженный супруг был отличной жертвой для того, чтобы она успела выхватить листок. — И какая у тебя была роль? — непонимающе уставился Пётр, позволяя Софье рассказать самой. Она проигнорировала вопрос. Сжимая в руках кусок пергамента. Кто-то предал её. Кто-то из близкого круга, знающие о происходящем. Кто-то, кому бы она могла легко доверить свою жизнь и, вероятно, доверяла. Сейчас этот человек за её спиной написал разоблачение супругу. И у неё не было ни малейшего представления, кто именно.

Суетно, страшно мое ожиданье Падения, краха, предела!

Ну же, смелее! Кто первым решится? — Но рано. Пока еще нет смельчаков.