you are my sunshine

Мир поделен злом и добром Очень не просто в нем быть королем И в этом мире бывает порой, Не разобраться кто шут, кто король.

— Это глупо, — сложила руки на груди Софья, обиженно отворачиваясь, — вам что, пять лет? Крис, скажи им! Кристиан фон Брокдорф был новым зрелищем для Степана и Софьи. Этот «тот самый» друг цесаревича оказался тощим длинным юношей с нескладным телом, но очень-очень проницательным умом, а главное — удобной точкой зрения. Он и Журавлёв были самыми старшими в их компании, когда Софья и Пётр, наоборот, младшими. Особенно Соня. На правах самой мелкой (и вредной) она больше всех имела свойственную возрасту эгоистичность, поэтому мимолётная дружба с наследником русского престола обратилась в частые склоки. Им было сложно ладить между собой: Софья была ниже по статусу, но более командующей, а Пётр, желающий иметь хоть какое-то влияние, которое не придавал ему статус, не хотел предоставлять возможность выбора Софье. До появления Кристиана Степан и Софья уже знали о печальном детстве Петра, о котором он поведал с напущенным равнодушием, будто это было чем-то обыденном. Сложно сказать видны ли в нём какие-то отпечатки насилия. Он не был забитым или чересчур закрытым, во вредности не уступал Софье, но его инфантильность порою перебивала даже характер юной фрейлины. Когда Брокдорф появился, то всё стало более… Сложным. Кристиан был приятным в общении, вежливым и вовсе не вспыльчивым, импульсивным. Будучи самым старшим (ему недавно исполнилось шестнадцать), он был причислен к старым и унылым людям уже официально. Крис, как его любовно звали в компании, не противился своей воли. Его мнение так или иначе всё равно казалось очень весомым в силу возраста, но было очевидно, что будучи лучшим другом Петра, он просто поддерживал во всём молодого цесаревича. Софье, конечно, кольнуло это самолюбие, что теперь при выборе их деятельности Брокдорф зачастую мог изменить ход решения, поскольку теперь голосов всегда было чётное количество. И если раньше аргументы цесаревича были «Софья, ты вредная», «я наследник престола» и «это нечестно, у меня есть право голоса», то теперь было ещё и «Крис со мной согласен!», что превращало любые идеи Петра в превалирующие над другими. — Я так не думаю, — максимально вредно (по мнению Софьи) ответил Брокдорф, — Пётр прав. Лучше пойти к пруду, около дворца мы как на ладони. А там, под деревьями, будет лучше. — Мне нечего скрывать от чужих глаз, — фыркнула Соня, хоть и понимала неправильность своих действий, — ты всегда встаёшь на его сторону. — Мы все подохнем как лошади от жары, — обрубил Степан, — согласись уже, что эта идея лучше. Это был ужасный, добивающий удар. Софья, чтобы не показывать уязвленной гордости, всё-таки согласно кивнула. Что ж, хорошо. Пусть будет так. Обиженно взглянув на Степана, она уже стала постепенно принимать, что и её друг отчего-то пытался соглашаться с мнением Кристиана.

***

Расположившись на краю бережка так, чтобы их никто не видел, Степан воровато оглянулся. Он приковал всеобщее внимание всех подозрительным поведением, а потом, сунув руку в свой алый камзол, выудил оттуда пачку карт. Софья нахохлилась, зная, к чему это ведёт. Азартные игры были чертовски популярны при дворе, но столь сильно порицались, что это было летально. Если взрослые лбы осуждали друг друга за подобное (а потом сами же предавались этому), то если эту юную компанию увидели — это было бы ужасно. — Это глупо, — шикнула на Журавлёва она, — убери это! Кристиан, ну же, это просто смешно. Как бы она не любила его вечную позицию по отношению ко всем, кроме цесаревича, но он был самым взрослым, да и никогда не поступал как-то… Неправильно. Даже удерживал их маленькую компанию от пагубного влияния (хоть это и было лишь по той причине, что в ней находился малолетний цесаревич). Пётр недоверчиво огляделся, будто бы думая, что его отсюда могут увидеть прихвостни Шувалова. Но, впрочем-то, если слежка и была, то они уже сейчас наблюдали за ним. — Я, впрочем, соглашусь, — медленно протянул Брокдорф, — это безрассудно и не стоит того. Азарт к добру не приведёт. Степан медленно перевёл взгляд на него, потом на Петра, осознавая, что его попутчики явно перепугались и не особо хотят участвовать в подобном. Журавлёв пошёл на провокацию столь дерзкую и открытую, что даже Софья захлебнулась от возмущения: — Не знал, что Его Высочество боится карточных игр. Пётр нахохлился, не ожидая подобного укола в свою сторону. Меньше всего ему хотелось выглядеть трусом, пусть и встать на сторону Кристиана было попросту удобно. Может быть, сыграла именно неприязнь к решениям Софьи, признать которую было непросто. — Вовсе нет! Я считаю, что можно попробовать, — искоса поглядывая на реакцию Софьи, заявил цесаревич. Софья распахнула в удивлении глаза, становясь похожей на маленькую полярную сову. Он шутит? Больше всего на свете боялся гнева Елизаветы Петровны, а сейчас делает откровенный бред, соглашаясь непонятно на что. Кристиан колебался несколько секунд, которые длились мучительно долго. Он согласился. Как бы Софья не надеялась на здравый смысл, но из «вы тупицы, давайте разойдемся» он переклассифицировался в «хорошо, я согласен с Петром, сейчас придумаю, как взять всю вину на себя, если нас поймают». — Как будущий император России может позволить себе такое? — не оставляла попыток Софья, — я боюсь, что если узнают… — Если ты боишься, то можешь уйти и тебя ни в чем не обвинят, — злобно фыркнул Степан, — все уже согласились. Степан быстро прикусил язык, но Софья уже поднялась с травы, отряхиваясь. — Я не за себя боюсь, мне ничего не будет. Пётр отвёл взгляд, когда фрейлина посмотрела на него. Она раздраженно повела плечом и удалилась прочь от них. Софье одновременно было неприятно, что её выгнали и было какое-то желание даже сдать их с поличным, но это было бы попросту неприлично. В конце концов, успокоив эмоции, ей постепенно стало всё равно. Как Степан мог сказать ей такое? Ну вот, снова злится. Софья попыталась отвлечься, подумывая, что может стоит даже вернуться, ведь всё не так плохо. Она понимала, что это было не так очевидно, как могло показаться. Вряд ли Пётр действительно бы согласился на такую необдуманную авантюру, да и провокация Степана была более, чем очевидной. По каким-то причинам он часто старался поддеть наследника престола, что раздражало обе стороны. Но всё же это было ужасно эгоистично! Вместо того, чтобы разобраться, они решили сделать её виноватой и выпроводить вон. Никто не сказал ничего ей в поддержку. Саможаление было прервано выпрыгнувшей лягушкой, которая вывела Софью из мыслей. Зелёная бестия примостилась у неё на подоле платья. — Отличный экземпляр для эксперимента! — нереалистично бодро послышался из-за плеча голос Степана, — ну и чего ты тут разнылась? Обыкновенно грубый, но всё же чувствующий вину, Степан выглядел как-то даже комично. Софья насупилась, и Журавлёву пришлось продолжить: — Да ладно тебе, Сонь, возвращайся. Я погорячился. Пойдем, если что сделаем козлом отпущения кого-то другого! — Эй! Мы всё слышим, — возмутился Пётр, который подоспел вместе с Брокдорфом. Он был несколько обижен из-за выходки Степана, а также вредности Софьи, но всё равно не хотел остаться в стороне. Не по-товарищески как-то это было. Тем не менее, со стороны он всё также был похож на обиженное грозовое облачко, ввиду своих вечно растрёпанных кудрей. Софья растроганно взглянула. Вся её маленькая компания пришла к ней, хотя она и не особо-то заслуживала подобного отношения. Стоило что-то сказать в ответ, поэтому она ответила: — Мне жаль, что я помешала вам сыграть в карты. Если хотите, можем вернуться и продолжить. Степан потупился, логично решив, что не стоит пока высказываться на эту тему. Мало ли, она не остыла. Пётр и Крис переглянулись. — Если хочешь, то можем заняться чем-то другим, — примирительно предложил Пётр, решив высказать общее мнение. Софья осекла себя, как только придумала, что делать. Всё-таки если она снова начнёт гнуть свою линию, то ничего не изменится. — Хорошо, предлагай! — приняла компромисс Софья, — думаю, у тебя много идей.

Мы шальной удачи дети, Мы живём легко на свете. В нашей жизни, то и дело, Душу побеждает тело, Рождены мы для любви, А в ней мы просто короли!

Степан наклонился к Софье, когда они отошли на приличное расстояние от Брокдорфа и Петра. Он выжидательно удержал её на месте, а потом, когда она бросила на него вопросительный взгляд, сказал: — У него лягушка в кармане. — Что? — Я вижу, как ты на него смотришь. Это мой располагающий к себе подарок — лягушка. Кто будет вообще против такой милой вещицы? — Это лягушка, Журавлёв! Если бы ты мне положил её в карман, я бы уже была мертва. — Ну да, поэтому я положил её не тебе, а ему. А так, он увидит её в кармашке и подумает: «Как же это мило! Я смогу её разрезать и узнать анатомические особенности амфибии!» — Никто так не думает, кроме тебя! Степан пожал плечами, мол «ну и дураки», а потом ускорил с Софьей шаг, чтобы догнать остальных. Разумеется, Журавлёв сделал это из чистого пренебрежения. С Кристианом ему было приятно находиться, к Софье он давно привык, а вот Пётр… Слишком глупый. Поэтому, хоть Степан и был одним из старших в их компании, но от скукоты постоянно делал какую-то дурость потехи ради.

***

— Подожди, что? Это лягушка была от тебя?! У медикуса дрогнула рука, пока он наливал вино по бокалам. Слишком спонтанно он решил рассказать эту историю. Степан Сергеевич поправил свой неизменный уродливого красного цвета камзол, ничуть не смущаясь разоблачения, а потом притворно тактично поинтересовался: — А что, сильно испугался, Величество? Ты думал, это от Софьи, что ли? Пётр смутился: вообще-то, так и думал. Степан развёл руками, смотря на свою подругу, как бы доказывая то, что был прав насчёт сложившейся ситуации. Пётр решил оправдаться: — Маленькие девочки бывают странными. — Я младше тебя на год! А по ощущениям, будто старше на два, — Софья повертела в руках стекло прежде, чем отпить, — тебе просто повезло, что тогда мне хватило сил уйти из вашей ужасной компании. Между прочим, я, может быть, даже спасла вам нервы. — На самом деле, я склонен считать, что никто не придавал этому должного внимания изначально, — скользнул взглядом по всем сидящим Брокдорф, — мы не делали чего-то плохого. Просто неприемлемого. — Если бы от этой идеи тебя отговорил Пётр, то ты бы считал его философом эпохи Возрождения, гениальным стратегом и лицом, спасшим бренный народ. — Софья Георгиевна, — нарочито официально обратился Кристиан, — я просто говорю на языке фактов и ничего более. Пётр и Брокдорф заговорщически переглянулись. Как обычно, оба были в одной коалиции. Софья усмехнулась. Ничего не меняется. Казалось, будто непримиримость двух сторон в виде Степана и Петра никогда не будет пройдена, но, вот, Журавлёв услужливо доливает горячительного, а Пётр опускает колкостей медикусу в два раза меньше. Просто это тоже их маленькая забава: делать из себя две конкурирующие стороны. От этого Софье было особенно радостно на душе: сидеть в гостиной, в их все ещё маленькой компании и вспоминать какие-то глупые мелочи, которые были в детстве. Она ощущала спокойствие перед этой стабильностью в их взаимоотношениях. Она сидела напротив Петра и, когда он увлёкся обсуждением с Кристианом, подловила Степана: — Почему ты вообще решил вспомнить про эту лягушку? Медикус пожал плечами, загадочно смотря вдаль. Софье даже показалось, что он это с хмели ляпнул, но вот, прервав молчание, Журавлёв изрёк: — Сегодня утром в пруду нашёл такую толстенькую лягушку. Думал, себе забрать. Изменил мнение. Здесь она нужнее. — Ты сделал... Что? Софья тяжело вздохнула. Ничего не меняется, всё остаётся на том же месте. А впрочем... Неплохо.

Короли ночной Вероны. Нам не писаны законы. Мы шальной удачи дети, Мы живём легко на свете.