Босиком по радуге 2

Предисловие. «Я неотразима!» — кричала вертикально поляризованная электромагнитная волна, падая на горизонтальную стеклянную поверхность под углом падения светового луча, при котором отражённый от диэлектрика свет полностью поляризован. Эту колыбельную в трех мною проверенных Яслях исполняют симма-тау вслух из-за невозможности поставить рожденным ими детям нейросети или приемники инфокристаллов. Как показала практика, приемник инфокристаллов лучше приживлять у смесков в возрасте полутора-двух лет, поэтому мы изъяли у всех симма-тау копир-систему, и они стали исполнять уроки вслух под видом песен. Слова у всех колыбельных одинаковы, заклинательного эффекта не имеют, поэтому считаю ее допустимой, в таком возрасте дети их не запомнят. Предлагаю оставлять детей матерям на два месяца, вплоть до отдавания в выбранные людские семьи. Появившаяся лактация у всех симма-тау позволяет освободить целителей отделения новорожденных от искусственного вскармливания. Из доклада куратора Яслей-17, Яслей-18 и Яслей-19 мейстера Ки-Тера Председателю Программы Возмездия. День свободы первый, утро. Пробежка закончилась у меня там же, где и началась, у последнего дома. Серебристый отблеск Прокола снова бликнул в окне на третьем этаже, именно там, где и его описывали пара выпускников на вечерних посиделках. Он вел к месту проведения отпусков у хорошо осваивающих основы проламывания Щитов, но я нашла вход в комнату-пропускник не сразу, в двух подъездах было по три квартиры, обе верхних я быстро осмотрела и вспомнила, что вроде искать вход надо с другой стороны. Об этом проговорилась как-то симминф, старшекурсница из юбилейного, сотого, выпуска нашей школы, смесок в шестом поколении, что вообще большая редкость. Обычно они срывались еще на первом курсе, имея кровь симма в таком слишком близком родстве. Мы, симминг, имели более разбавленную кровь, и шансов не слететь с пут разума и сдерживать инстинкты у нас было намного больше. Но был и минус, на нас заканчивалась способность симма к прохождениям сквозь Щиты, что подтверждали многочисленные эксперименты, поэтому нас отпускали по окончанию обучения и мы превращались в "консервы". "Консервы" ждали сигнала, и могли выходить замуж или жениться по своему усмотрению, и наши дети уже не несли той последней, седьмой, капли крови, и потому были от риттеров защищены. И даже собаки их не чувствовали, единственные, кого не обманывали амулеты дроу. Сквозь эти амулеты риттеры не всегда могли почувствовать кровь симма в наших выпускниках, и они уходили жить в те миры, где риттеры имели большой вес, и им оставалось лишь избегать собак. Поэтому почти все выпускники выбирали города побольше, собак там тоже держали, но испорченных селекцией, и они нас упускали. Они нас чуяли, но бешеной ненависти не было у крохотных пород, а нас учили, как перенаправлять внимание, и эти создания легко обманывались. Первый раз. Потом все равно они выходили на свой уровень "нюхачей", и нас иногда все-таки вычисляли даже по этим недособакам. За домом был небольшой тупичок, куда выходила видимая только "взгляду дроу" дверка, высотой мне по макушку, лай собак уже слышался за поворотом на эту улочку, оканчивающуюся выездом на Тракт. Догоняльщики-люди, в азарте погони за мной, отстали от собак и довольно далеко. Но они не волновались, опыт показывал, что симма-одиночка для собак не противник, а я была одна и пять собачьих свор легко смогут меня завалить или прогнать очень далеко, и тот и другой вариант людей устраивал. Война уже закончилась победой союзнических сил, но иногда отдельные экземпляры симма еще встречались. Эта самая капля крови, что позволяла смескам проламывать Щиты, собакам тоже помогала нас находить, поэтому отпускникам перед курортным отдыхом накалывали на спину рисунок из пары капель крови дроу-чистокровок и их собаки пару месяцев отдыха не чуяли. Амулеты дроу такого постоянного эффекта не давали, а своей кровью дроу делились очень неохотно. Мне такого рисунка не сделали, потому что и задание было другим, наоборот, нарисовали на спине круг с каплей крови от только что плененного симма. Это повышало возможности проламывателя Щита на порядок, и мне такую каплю все шесть лет в Школе второй ступени вкалывали раз в полгода. Я толкнула дверку и по винтовой лестничке поднялась на третий этаж. За бархатной портьерой меня не было видно, хотя если среди преследователей нет дроу, само окно тоже не увидят, людям недоступен полный диапазон "взгляда дроу" или Сетки Силы. Дроу мне тоже не нужны сейчас, даже если я подам им условный знак, и меня выпросят себе они. В нашей школе, одной из многих в Программе Фергельтунга, все преподаватели были дроу-чистокровки, и нас, пусть мы в седьмом поколении им и родня, из-за примеси капли крови симма, единственного, что давало возможность проламывать Щиты Миров Беспорядочного в обе стороны, считали только оружием. Ценили, да, но безжалостно уничтожали только за намек на инакомыслие. Вдруг имеющиеся в толпе преследователей дроу смогут понять, что это не ошибка в расчетах привела меня в Ридд, а осознанное желание хоть краем глаза его увидеть, и, если повезет, найти стационарник для прохода на Землю. Потому и пряталась за шторой, но собаки взяли мой неостывший след на улочке, тот, первый, и понеслись на второй круг погони вокруг Ридда, потому что к дверям подъездов я левитировала, и в тупичок тоже. Сил сожрало это немеряно, и, убедившись, разглядывая через окно запыхавшихся людей, что среди догоняльщиков остроухих брюнетов нет, я нашла ванную комнату и потом вышла в коридор, в котором был так же отвилок к Лесу, где до недавнего времени располагались полигоны школы. Только там мы пробовали трогать Щиты, в тайном месте, о котором риттерам не было известно. После того, как проход в Лес Щитов из Леса Волчи обнаружили риттеры и объявили его Заповедником, мы переместились в похожий Мир. И потому я так спокойно приняла ванну и вышла в коридор за комнатой-пропускником, что риттеры обосновались и в Ридде, не городе, а в этом Мире, с таким же названием, на соседнем материке, Измании. Но вольница у дроу здесь все равно закончилась, стационарники к новым курортам сделали в тех пограничных Мирах, куда крылатые еще не добрались, а в Ридде оставили пару Ясель. Этот же просто забросили, все равно ни риттерам, ни людям сюда не проникнуть, а обычным дроу, не участвующим непосредственно в Программе Фергельтунга, было дано указание не искать такие, и приказ этот тоже не был отменен. Да им, собственно, они были и ни к чему, способность перемещаться Гранями была почти у всех дроу, кроме ренегатов, которых не уничтожали, а просто блокировали взгляд и телепортацию, и эти блоки нелегко взламывались. Отступников хватало у всех рас и во все времена, историю нам читали без купюр, но все считают только свое мировоззрение единственно правильным. Хроник дроу-ренегатов не довелось пока почитать, чтобы оценить их побуждения, выдававших соплеменников симма и Ясли риттерам. Способность к Голосу и его отражению была не у всех дроу одинакова развита, и если пойманный на горячем отступник-дроу говорил, что его разум взломали, ему предпочитали верить и просто изгоняли. Но на самом деле проводили ментосканирование и убеждались, что часто предательство своих было личным решением, о чем не скрывая писали в хрониках, но не уничтожали, как нас. Хвастливые рассказы Сельвио и его друзей, превосходно успевающих по всем дисциплинам, по вечерам, перед сном, остальные старшие неумехи, как и младшие и средние курсанты слушали, раскрыв рты. И я слушала, но запоминала оговорки, чтобы вычислить Ридд и стационарный переходник на Землю, Мир, в котором не было никаких других рас, кроме людей. И где можно было вытворять любое деяние, лишь бы потом стереть все следы пребывания. По словам Сельвио, там у него для забав было несколько постоянных подружек, два месторождения золота, участие в стратегических играх-войнах и куча счетов в банках. Потом Ридд взяли под охрану риттеры, всех симма помогли быстро уничтожить, дроу пришлось вынужденно присоединиться к войне и убрать все следы своих охот на симма. Для Программы Фергельтунга нужен был постоянный приток новых симма, что волной приходили в ловушки дроу. А то, что симма по дороге в ловушки Пригорья заходят в Ридд и другие места, и "выпивают" множество людей, было сопутствующим уроном, и дроу это нисколько не волновало. Сегодня таким добровольным уроном стану я для Программы. В селективном отборе я и мои соученики в школе все были из седьмого поколения смесков, готовящихся к возврату в Миры Беспорядочного, для победоносного завершения Программы Фергельтунга. Я была одной из слабейших, не умеющих самостоятельно, без рисунка круга на спине, проламывать Щиты. За три последних года отпуска у отличников проходили в других Мирах, и про Ридд больше не упоминали, но координаты его у меня твердо в памяти отложились. Одного только я опасалась, попасть в Ридд-два, параллельный этому Миру. Вот там разнообразие рас просто поражало, разумных было около пяти, в том числе и считавших людей за скот. И из него были стационарники на Землю-два, и там тоже была многорасовость, не такая, как в Ридде-два, но все же Мир этот был куда более жестоким, чем Земля-один. Я же жестокостью наелась по горло. Этот экзамен должен был решить, переводить ли меня в группу Прикрытия или оставить в Проламывателях, потому что я единственная, пожалуй, занижала знания и умения, оставаясь позади многих. Я выковыряла зашитую под язык капсулу с ядом-кислотой, раздавила ее каблуком и из списка школы исчезло мое имя, передатчик, что был напылен на капсулу, испарился под воздействием кислоты. Впереди у меня была целая жизнь в чужом Мире, на Земле, где нет других рас, кроме людей. Проколов на Землю из коридора я увидела два, один вел в заснеженный Город, второй - в жаркое место, с изваяниями существ, похожих на Басттеру до жути, и такими же пирамидальными гробницами для них. Жара напомнила о Полигонах и я решила пойти в холодный Прокол. Перед этим попробовала закрыть второй, в жаркое место, овал вроде начал распыляться и скручиваться сам в себя, но времени дожидаться его уничтожения было жалко, и я шагнула в прохладу. Свободный комбинезон и ботинки из кожи утробных симма, то есть изъятых из живой еще матери, если плод оказался не того пола, что необходим для дальнейшей селекции, были непродуваемыми и непромокаемыми, окрашены в серый цвет и походили на некоторые одеяния и обувь прохожих. Эту защитную амуницию, я, при успешном проламывании Щитов туда и обратно, могла оставить себе, но мне так претило использовать кожу детей представителя одного из моих предков, что я надеялась поскорее от нее избавиться, закопав где-нибудь, если не удастся сжечь. В заснеженном Городе были только копии изваяний Басттеру, в том месте, где я вышла из Прокола. Говорили здесь все на неизвестном мне языке и только однажды мимо прошла группа людей, говоривших на языке жителей Ридда. Я пристроилась за ними и, после недолгого хождения, прошла вслед за ними в огромное здание, стены которого были увешены картинами. Там я упустила эту группу, с понятным языком, который нам перестали преподавать как раз три года назад, после закрытия Ридда, как пропускника на Землю. Теперь мы учили другой язык, но я старые учебные кристаллы спрятала и иногда вставляла в разъем над ухом и язык не забыла. Я застыла перед картиной, изображающей женщину с ребенком на коленях, играющих цветком с двумя белыми крестоцветными соцветиями, и улыбка женщины, чуть печальная, но светлая, внезапно напомнила мне кого-то. Я знала, что часть нас, курсантов школы Программы Фергельтунга, забирают совсем малышами в разных Мирах в возрасте полутора-два лет, подменяя клонами. Остальных выращивают в Полигонных Яслях, потом переводят в школы, отбраковывая и уничтожая неподходящие экземпляры. Кто из какой группы, никому, кроме преподавателей, неизвестно. Но среди курсантов считается, что контрольная группа, выведенная на Полигонах, сильнее забранных у матерей, пусть в обоих случаях кровь симма, людей и дроу контролируется и селекция и там и там проводится строжайшая. Я простояла перед картиной до самого закрытия Галереи, я заплакала впервые в жизни. Из Галереи меня отвели в детский приемник, когда поняли, что я на их вопросы отвечаю по-риддовски. Пришел переводчик с риддовского на местный, русский, язык, риддовский здесь назывался немецким. Я сказала, что моя фамилия Ранд, запомнила на табличке квартиры на третьем этаже, последней, перед моим попаданием в стационарный пропускник, имя тоже взяла оттуда, Клара. И все, дальше отвечала, что ничего не помню. Меня поместили в детский дом, пообещали послать запросы в Австрию и Германию, с приложением фотографий. День свободы сто шестидесятый. По данным медицинского осмотра мне поставили возраст четырнадцать лет. Русский язык я освоила быстро, за месяц, за три догнала одноклассников школы с преимущественным преподаванием на немецком языке, и к лету, к каникулам, свободно болтала с девочками, с которыми делила спальню. Нас вывезли в оздоровительный лагерь за Городом, через три недели вернули обратно и я уходила изучать Город. От некоторых личностей в подворотнях несло страхом и предвкушением, я уходила растворением в стены, и однажды прошла в свой Прокол и вышла на окраине большого Завода. Стационарных Проколов в Городе, связывающих коридор и разные районы, было много, но мне, после первого, без всякой подготовки и помощи рисунка-круга с кровью симма, теперь удавались Проколы в любую точку Города. Теперь в школе Программы Фергельтунга я стала бы лучшей ученицей. День свободы четыреста девятый. Колледж был без общежития, но я отказалась приходить на ночевку в детдом, я нашла больную старушку и ухаживала за ней. Та была в небольшом помрачении рассудка, но добрая и спокойная, и очень одинокая, и я ей внушила, что она моя нашедшаяся тетя. Старушку я выбрала из-за фамилии, мои воспитатели сразу обратили на это внимание и поверили в ее рассказ. Никто в детдоме уже и не помнил, я постаралась, что когда-то я по-русски не говорила. Акцента у нас, учивших языки информацией с кристаллов, никогда не бывало, а я на свой последний, припрятанный в прямой кишке, стерев риддовский на нем, записала несколько суток дикторских передач на русском. День свободы одна тысяча семисотый. Все четыре года учебы в колледже я прожила с Анной Марковной и пошла работать после его окончания на Завод, зная, что дома ждут вкусный ужин и разговоры ни о чем. Две носительницы фамилии Ранд прекрасно уживались, но мой целительский взгляд не помог ей, когда она погибла при переходе улицы, меня рядом не было. И что ее понесло в центр Города, и, может, зря вылечила ей перелом шейки бедра, иногда думала я. День свободы две тысячи восьмой. Тебя, мой сыночек, я родила на шестом году поселения на Земле-2, фамилию дала свою и его, Коля, твой отец, тоже носил такую. Он умер, отравившись на рыбалке паленой водкой, так он решил провести мальчишник и мы не успели расписаться. Ты сможешь навещать его могилу, со временем я бы вылечила его от пьянства, да и так он пил крайне редко. Внук Анны Марковны, который влюбился в меня, едва увидев, понял, что я ненавижу людей с измененным по собственному желанию сознанием, почти перестал употреблять алкоголь, кару Земли-2, но воспротивиться желанию друзей не сумел и тебя не увидел. Этот дневник я спрячу сейчас в тайнике и покажу тебе, Гошенька, в твой восемнадцатый день рождения. Пока ты отличаешься только крепким сном и отменным аппетитом, и про другие расы в твоей крови ничего не напоминает. Цветом волос ты пошел в отца, цветом глаз частью в меня, частью в него. Глаза Коли были синее моих, и у тебя тоже этот сапфировый оттенок, я помню, как сияли такие же при взгляде на меня. Я иногда приношу тебя сюда, в эту библиотеку, я все-таки нашла вход в нее, и ты круглыми глазенками смотришь в окно. Здесь и оставлю дневник, и буду растить тебя, больше не оглядываясь на прошлое, потому что настоящее лучше с каждым днем. Но это место, Земля-2, все-таки мне не очень нравится, и мы уйдем жить в основной мир, который отстает от этого на сто лет. Это даже лучше, в тебе кровь симма не чувствуют собаки, и мы нашего Волчика возьмем с собой. Я его вырастила из крошечного щенка и он меня любит. Во втором подъезде есть проход на основную Землю и такая же комната-пропускник, и Волчик уже ждет нас там. Мир стал, наконец, правильным и радостным, потому что родился ты, мой Георгинчик с рыжими кудряшками. Из письма-дневника Клары Ранд, адресованного своему сыну Георгу Ранду. Глава первая. Генриетта. - Выезжаете на рассвете. К сожалению, служебные дижас все заняты, но мы вам компенсируем дорожные расходы. Итак, вот предписание и банковские чеки, всего доброго и до свидания - сухо и деловито закончила мое напутствие метресса Абосолом, главный деловед Управления. Я ей так же кратко пожелала оставаться с добром и пошла собирать свой дорожный саквояж. То есть не собирать, я его не успела распаковать, а восполнить израсходованное в предыдущей командировке, седьмой по счету, и закончившейся вчера. Моя собственная крохотная квартирка на четвертом этаже Синего дома на Набережной Сент-Луи была куплена после первой же командировки, но я так ее толком не обжила. Мой жених предложил жить у него в громадном доме на скале, и я только заносила в квартирку покупки, которые он не одобрил бы. Он называл их мещанскими штуками и морщился, глядя на какого-нибудь упитанного ангелочка, что обнимал каминные часы, а меня умиляли ямочки на пухлой попке и щечках керамических фигурок. Коробки, коробочки и корзины я распихала по углам единственной комнаты, в ванной только успела повесить зеркало и сейчас мрачно в него гляделась. Отпуска, как я рассчитывала, не предоставили, вообще всех отозвали из них. Те, кто имел глупость остаться в столице, сейчас толпились у кабинета главного деловеда. Но и остальные, выехавшие на взморье или горы, сейчас читают предписания о немедленном возврате и им гораздо обиднее, особенно, тут я злорадно ухмыльнулась, Миллигане. Ее нынешний жених был когда-то моим, а сама Миллигана была лучшей подругой, якобы. Якобы. Антуан не вернется с Миллиганой, он свободный художник, а уж на взморье натуры завались. Не исключено, что по возвращении из командировки Миллигана почувствует то, что чувствовала я, когда застала парочку изменников в недвусмысленном положении, потому и съехала к себе, невзирая на вопли Антуана, что я слишком собственница, а он свободен в своих предпочтениях, и вообще пока мы не женаты, и я все не так вижу. Я тогда получила предписание на очень хорошую командировку, предстоял выбор напарника, а так как с Миллиганой мы всегда, начиная с первого курса Академии, работали в паре, я и пришла к ней домой, открыла дверь своим ключом, получила выговор от Антуана и кислую улыбку Миллиганы. Поэтому я тогда сразу вернулась в Управление и метресса Абосолом, как обычно, даже не спросив, в чем причина, выписала новое предписание на мое имя и перебрала карточки свободных сотрудников, чтобы назначить другого напарника. Она вытащила одну и подала мне для ознакомления с тем, с кем придется распутывать очередное дело. Конечно, мне не было все равно, с кем проводить дознание, а криминекр с фамилией Абосолом не был знаком. Я вопросительно взглянула на сухощавую и невозмутимую метрессу Абосолом и та, поняв вопрос, кивнула и ответила, да, это ее внук. Внук оказался молчаливым и долговязым, как его бабушка, и таким же невозмутимым, не иначе семейная черта всех Абосоломов, решила я после знакомства. А вот чего не ожидала, так это чувства юмора, но я ведь никогда не встречалась с Абосолом-старшей вне Управления и ни с кем из Абосоломов вообще. Они традиционно получали криминекрское образование в монокве имени Бриранда и Миртсоррен, что находился в сопреде Призмы, и их распределяли после окончания в разные места. Так что в последней, седьмой по счету, командировке я неожиданно много смеялась и однажды, распив бутылочку с Виктуаром, чтобы отметить успешное завершение дознания, рассказала о своей беде. Тот абсолютно невозмутимо ответил, что на мне висит приворот на мужчину, и сказал, что специализируется на снятиях приворотов и защите, да, впрочем, у меня линия привязки и сама почти исчезла. Недаром то самое место, откуда мы возвращаемся в столицу, славится своим повышенным эфирофоном, он снимает любое воздействие извне. К тому же сама Николь Ан-удунхаат, глава сопреда, нас, после завершения ей отчета, благословила. Вот если бы у меня оставалась привязка, мне бы ненавязчиво предложили остаться еще на пару дней, а так я только должна выбросить из головы мстительные мысли и расслабиться. Такой насыщенный эфирией сопред был у нас в королевстве единственный, вот Миллигана обзавидуется, когда узнает, что просрала поездку в Валлирию. Командировки туда крайне редки, а туристов не впускают, и я оценила теперь в полной мере, как ко мне относятся в Управлении - как к специалисту высшей категории. Пьяной мне море было по колено и я залпом опрокинула предложенный сбор и раскинула руки на быстро нарисованном рунном кругу в общем отсеке дижас. Что именно делал Виктуар, я уже не увидела, я заснула прямо на полу нашей передвижной лаборатории, общий отсек во всех служебных дижас был оборудован тиглями и горелками. Наутро об Антуане и Миллигане я вспоминала с таким же спокойствием, как о своем папашке, которому наследовала замок Руажир. Я никогда не видела папашку, потому и сдала семейное гнездо в аренду. Не было у меня к нему привязанности, да и благодарности я за свой титул я не чувствовала, графиня Руажир, надо же. Не-не-не, я Генриетта Смоллвил, незаконнорожденная и выросшая в королевском государственном приюте, так что все посыпавшиеся приглашения на балы и рауты я спокойно выбрасывала, даже не распечатывая. Государство дало мне образование, потом предложило работу, и я за эти два года вполне успешно полностью расследовала семь дел. Менять полную приключений жизнь в штатном и удобном одеянии дознавателя на пышные юбки и сидение у окошка с вышивкой, а именно так я представляла графинское времяпрепровождение, благодарю покорно, я обойдусь. Виктуар заметил, что если бы знал о моем титуле, предложил бы сбор в золотой чаше, но увы, я рассказала слишком поздно, и потому сбор приняла по-простецки, прямо из флакона. Это он сказал уже вечером, когда мы с ним подъехали к Управлению, и курьер Почтовой службы вручил мне кипу новых посланий прямо на крыльце. Кипа немедленно рассыпалась, хорошо воспитанный Виктуар любезно помог собрать всю корреспонденцию и невоспитанно всунул нос в одно из писем. Тогда он и выяснил, что проводил дознание в командировке с одной из самых знатных дам нашего сопреда, и сказал, что на всякий случай теперь всегда при себе будет иметь что-нибудь изысканное из посуды. Я выбросила письма в мусорную урну и ткнула его локтем под ребро, он показательно за ткнутое место схватился, и сказал, что мне надо носить налокотники, потому что без них локти слишком острые. Виктуар резко замолчал и спустя пару моргов высказался, что он догадывается, отчего мне навесили приворот и поинтересовался, не после ли объявления в "Новинах" о наследстве меня решил обаять Антуан. Подливать приворотную, слишком приторную, микстуру мне должен был кто-то из близких людей, и мы решили после сдачи отчета все как следует обмозговать. Договорились встретиться в кабинете на месте постоянной работы Виктуара через день, но на следующее утро меня вызвали в Управление и вручили новое предписание. Черный юмор криминекров, помноженный на невозмутимость произносящего его в самых непредвиденных ситуациях, внезапно оказался мне по вкусу. И поэтому в напарники в эту командировку в Волчу я попросила назначить опять Абосолома Виктуара, на что метресса Абосолом впервые на моей памяти чуть приподняла правую бровь. У Абосоломов это обозначало крайнее удивление, судя по Виктуару, и я кивком подтвердила, да, именно. Бровь приподнялась еще на сотую долю миллита, урожденных некромантов многие недолюбливали, но я выросла среди таких. Я видела в них не злых магов, а таких же людей, как все, только умеющих говорить с покойниками. Наш приют был основан в далеком прошлом некромантом, но в него брали всех, даже таких, как я, не владеющих Дарами. *** Виктуар уже нанял для нас дижас с тремя отсеками, принял мой саквояж и отнес во второй отсек, потом предложил свой сбор из трав на ночь, и мы разошлись из общей каюты. Утром мы завтракали в тратте, пока нам меняли лошадей, и Виктуар тихо рассказывал, что он выяснил по своим каналам. Этой ночью он не спал, а общался со своими коллегами по своей некромантской связи, они уже все там, в предгорьях. Дела там, в Предпределье, творились сейчас ужасные, скорее всего, заключил Виктуар свой пересказ событий, кто-то вскрыл Проход вне полотнищ Завесы. Не часто, но находились глупцы, которым замшелые трусливые старики не указ и они уходили за богатством в Проход. Некоторым везло и они возвращались с алмазами и рубинами, и рассказывали, что камни там валяются повсюду прямо на земле. Обычно везло тем, кто Проход открывал в безлюдных местах и имел терпение выждать вдалеке, пока скользкие обитатели, не найдя разумной добычи, уйдут обратно, на своей стороне Прохода они были безопасны. Наш воздух им был неприятен и они спокойно убирались обратно, старатели рассказывали, что иногда пинком отшвыривали их с россыпи камней. Проход держался сутки, и вот если его открывали в людном месте, то комки слизи заполняли его доверху и начинали распространяться со скоростью улиток, но неотвратимо. Они чуяли мыслеобразы и ползли по направлению к ним под землей. Потом Проход схлопывался, но последствия мы разгребали еще долго, вычисляя подселенцев в людей, одержимых легко обнаружить только в первые часы. Затем слизняк адаптировался и люди под его контролем переставали замирать на месте, и вели внешне привычную жизнь. Днем. Ночами они превращались в кровожадных монстров, и их цвет кожи постепенно менялся, она понемногу краснела. Но самым главным признаком одержимости было изменение состава крови, там медь замещала железо и кровь синела на воздухе. *** Трех носителей медной крови вычислила я, а тридцать Виктуар, и я впервые очень сильно расстроилась, что мне Видение недоступно. Виктуар мялся, что было непривычно, он всегда был невозмутимым, и эта, незаметная посторонним растерянность, мне просто резала глаз. На откровенность, как всегда, мы перешли после распитой бутылки ледяного вина, в тронувшемся в обратный путь дижасе сидеть без вина двое суток было бы скучновато. Он предложил такое, от чего у меня вырвался вопль и я после него кивала головой, не в силах произнести ни слова. Он предложил мне попробовать способ обрести какой-нибудь из Даров, он видит у меня нужные лакуны в ауре. Раньше мне мифы про Миртсоррен и Бриранда казались сказками и легендами, но Виктуар сказал, что читал мемуары самих Основателей моноквы и он запросит для меня допуск в архивы, чтобы я убедилась, что это не сказки. Потом меня обследует сам ректор моноквы, прямой потомок Основателей, и если Виктуар прав, то мне попробуют скопировать какое-нибудь из наиболее подходящих Зерен. На этот раз отпуск дали, и очень большой, Виктуар тоже взял два сразу и я зачитывалась заполночь воспоминаниями Миртсоррен и Бриранда, написанные ими самими в форме приключенческих рассказов, и они себя в описаниях, ведущихся от третьего лица, не жалели. Они расписывали все их ошибки и заблуждения, весь пройденный ими по отдельности и после слившийся путь к Знанию и способам его получать. Глава вторая. Мирта. Песок переплавлялся в стеклянный круг постепенно, образовав что-то вроде чаши с вогнутостью в центре, пока эта чаша не стала диаметром примерно в два лиррика. Вогнутость углублялась, песок, пересыпаясь через края чаши, тоже становился под огнем прозрачным и жидким, и это досыпание песка длилось, пока вогнутость не заполнило полностью. Затем песок начал стекленеть вокруг чаши, и это происходило по всему ободку, постепенно наращивая его. Точное значение диаметра законченного круга можно было узнать, измерив его своей стопой, но пот заливался в глаза, невзирая на импровизированную тюрру. Ждать, пока стеклянный круг остынет и на него можно будет наступить, предстояло долго, и Мирта предпочла сначала окунуться, а потом уже измерять свой понц-огонь. Хотя вообще-то незачем, уже после пересечения стеклянным кругом отметок, что стояли на расстоянии пяти лирриков друг от друга, стало ясно, что минимальное значение для перевода в диверы получено. Но силы еще оставались и Мирта продолжила плавить песок, пока не задрожали руки. Она ко всему прочему двуручный огневик, радостно поняла, когда и из левого указательного пальца тоже вылетела длинная огненная нить, свернувшаяся вокруг огромной уже плиты с неровными краями. Эта нить накладывалась поверх первой, из правого указательного пальца, и песок словно растворялся в белейшем пламени. Мирта подумала поверх счетной медитации, что красная и белая нити не стали розовыми, как должно бы быть при их сплетении, а как-будто белая отобрала цвет у красной, и о таком она нигде не читала. Возможно, так понцируют на старших курсах, так что Мирта постаралась выложиться и прекратила думать о недоступных пока учебниках седьмого курса. Мирта сегодня впервые попробовала помочь плавиться песку второй рукой, и результат сразу улучшился. Для тюрры Мирта оторвала по кругу подол платья, тем самым бесстыдно оголив колени, но на расстоянии ночного перелета белокрыла не было никого, кто бы смог это увидеть, как и то, что она голышом бултыхается в озерке оазиса. И некому услышать победный крик Мирты, поэтому она заорала во весь голос. *** Пустыня в самой северной части Шаххраата была местом, куда перемещали не совсем успешных учеников шаххрашу, и чьи кости были здесь на каждом шагу. Об этом не говорили в открытую, но иногда лекке намекали нерадивым, что не всегда они будут так добры, чтобы наказывать только розгами. Те, кому повезло вернуться Очищенным после пустыни, тоже не рассказывали, и оставалось лишь удивляться, что слухи все-таки бродили. Они казались правдивыми, поэтому Мирта уже год как прятала миррту, найденную во время дежурства в кухне в хвосте огромной рыбины. Ее следовало сдать главному кухоннику, но как раз в этот день ожидали с инспекцией Ид-Раиса всех школ системы шаххрашу и главный кухонник самолично не смог заняться рыбой, надо успеть приготовить изысканнейшие яства, рыба в их число не входила. Мирта считалась послушной и старательной ученицей, поэтому в разделочной она была одна, успела распластать рыбину на маленькие кусочки и выкинуть кости, предательски красные. Среди всеобщей суматохи ее же и отправили вынести мусор, и посреди зловонной кучи на телеге Мирта смогла спрятать кости, свидетельствующие, что рыба была из особей, могущих в себе носить универсальное противоядие и лекарство. К тому же, пока Мирта выносила поганое ведро, в разделочную пробралась здоровенная шухрисса и снабдила Мирту тем единственным, что защищало миррту от распада, своим желудком. В разделочной был неограниченный запас воды, желудок быстро обмылся, миррта была надежно в него упакована и запрятана Миртой в свое тело, потому что по окончанию дежурства всех тщательно обыскивали, но редко смотрели в задний проход. Поэтому Мирта сочла все эти совпадения волей Создателя и не колебалась ни секунды, присваивая стоящий много имперов кусок рыбы. Ей до этого случая иногда приходили в голову разные мысли, которые стихали утром при возобновлении Гула от грибниц, но очевидно не до конца, потому что всю операцию по приобретению противоядия Мирта произвела как во сне. *** Мирта очнулась посреди безбрежного, белейшего и слепящего глаза песка, изредка разбавленного редкими кустиками. Подол ее платья немного задрался, и потому икры были обожжены безжалостным солнцем намного сильнее прикрытых прозрачной тканью шеи и рук. Она приподнялась на локтях, отплевываясь от попавшего в рот песка, повернула голову и уставилась на лежащий рядом с ней череп, судя по размерам, взрослого человека. Что было довольно странным, остальные черепа и другие кости, усеявшие песок, были детскими, а этот оказался намного больше. Чахлый кустик давал жиденькую тень, но даже это было спасением от стоявшего в зените солнца, вот Мирта и торопилась к нему. Мирта знала, что должна была спать еще трое суток, за это время ее кожу бы сожгло, но принятая на ночь миррта инактивировала большую часть снотворного, и она проснулась намного раньше. За время сна солнце лишь покрасило сзади плечи и шею в розовый цвет, и Мирта получила ожоги первой степени только на икрах. Белокрыл сбросил ее спящее тело и оно удачно упало лицом вниз, и, судя по ушибам, высота сброса была небольшой. Мирта решительно оторвала подол ученического платья, высокий воротник и оба рукава. Рукава и воротник были из прозрачной ткани, в отличие от плотной ткани самого платья, и из них и длинного лоскута от подола можно собрать практически настоящую тюрру. Мирта знала, что белокрыл для проверки вернется через десятицу, и если она останется живой, ей позволят продолжить учебу. Тюрра закрыла волосы, лицо, шею и руки, руки правда только по локоть, но это было лучше, чем ничего. Ну а ноги пусть теперь и спереди загорают, рассеянно думала Мирта, вертя в руках череп. Судя по размерам, сросшимся полностью швам, углу скул и глазницам, череп принадлежал мужчине за двадцать пять лет, целостность костей предполагала, что причина смерти не в травме головы. Рядом с кустиком свила гнездо, судя по полосатой скорлупе от яиц, одна из самых ядовитых змей пустыни, стрелка, прыгающая в атаке на высоту пояса взрослого человека, и скорее всего она и стала причиной смерти несчастного. Время следующей кладки еще не пришло, стояло самое начало лета, а стрелка, как правило, откладывает яйца ранней весной и в середине лета, и Мирта, потыкав для порядка в кустик отломанной веткой, успокоилась. Из-за отсутствия мощного дара Мирта усердно изучала науки криминекров, посещала также целительский факультатив, и многое уже усвоила, в том числе и про укусы ядовитых змей. Единственной, откладывающей желто-зеленые полосатые яйца, была стрелка, и противоядия от ее укуса, кроме миррты, не существовало. Выпускников шаххрашу брали и на должности, не связанные с колдовством, но для этого нужно было стать лучшей ученицей, и Мирта не ленилась в изучении всякого, правда, особо ни на что не рассчитывая, пол не тот. И замуж ей не выйти, так что Мирта знала, чем грозит ей лень, и подпинывала себя, если наваливалась очередная расслабляющая глупая мысль о тщетности учебы. Детей со слабым даром с каждым годом рождалось все больше, предпочтения в приеме на службу Шаххру отдавались мальчикам-выпускникам, Мирта все чаще задумывалась, когда ее решат "очистить песком и солнцем". Выжившим давалось разрешение заканчивать учебу, и даже помогали в трудоустройстве, поэтому воровство миррты Мирта считала необходимостью. В ранних, еще рукописных, экземплярах Кононика приводилась притча о тонувшем рыбаке, которая читалась как анекдот, но Мирта усмотрела в нем обоснование присвоения миррты себе. Кононик гласил, что спасение утопающих - дело рук самих утопающих. Поэтому она уже пару лет не страдала от жажды ночами, как другие девочки в ее классе. Кроме Саулы, разумеется. Но Саула была намного старше их, ей уже стукнуло целых пятнадцать, и она была очень красива, и лекке ее выделяли из прочих. Шептались во время вечерней молитвы, что вот опять Саула ушла преклонять колени в отдельной молельне, и вернется с довольной физиономией и мокрыми волосами. Бассейн им разрешали два раза в десятицу, и где Саула мочила волосы, она не говорила, только высокомерно посматривала на малявок одноклассниц. Вечерняя молитва была единственной возможностью поболтать, обычно на ней не было моола, и считалось, что девочки будут стоять на коленях молча и молиться сами. Все любили этот час, и разговаривали о всяком, в основном обменивались сплетнями и хвастались успехами. Вчерашняя вечерняя порция воды недаром показалась слишком соленой, и извлеченная из прямой кишки миррта, хранимая в оболочке из желудка шухриссы, была ею проглочена. Оболочку приходилось менять каждую десятицу, миррта была очень насыщенной и разъедала желудок песчаной крысы. Но именно такая и могла очистить кровь, и поэтому Мирта сейчас жива, а не поджаривается заживо. А крыс в каменных корпусах шаххрашу хватало, Мирта наловчилась их убивать припасенным камнем с острой кромкой. Раньше, до находки миррты, просто складывала трупики шухрисс до утра в ночную вазу, и радовалась, что не боится ни их, ни огромных пауков, безвредных, но противных на вид. То, что идти придется ночами, стало ясно, едва Мирта решилась ступить из-под тени кустика на песок и сразу отдернула босую ступню. Самодельные пантофли развалились на ленточки от ее пробежки до кустика и из них вновь не собирались. Песок был раскален и Мирта села опять в тенек, предварительно зарыв почти до надбровных дуг череп вверх основанием. Сидеть на своеобразном стуле было приятнее, чем на песке, пятки Мирта вставила в глазницы черепа и погрузилась в счетную медитацию. Но вначале порадовалась, что вчера не сразу переоделась в домашнюю одежду, а лишь сменила сапоги на пантофли, из полностью прозрачного платья тюрра бы не получилась. Мирта и не планировала так делать, но войдя в свою комнату, вначале решила вытащить за ниточку желудок шухриссы с мирртой, обмыть его в скопившейся за день воде и разрезать. Она машинально сбросила сапоги и всунула ноги в ленточную домашнюю обувь, как делала всегда, входя в свою крохотную комнатку с каменным лежаком. Она уже проглотила миррту и спрятала опустевший желудок шухриссы назад в прямую кишку, как резко закружилась голова и следующее, что она осознала, это была жара. Мирта раздумывала, за что примут ее установку для сбора росы, но решила пока на этом не зацикливаться, и только радовалась, что воды с каждым днем становилось все больше, потому что опять урезали норму. А установку могут и не найти, спрятанную глубоко в трещине стены отхожего места и выдающую воду через тростниковый клапан-кран. Она второпях вылила скопившуюся воду в ночную вазу и обмыла в ней желудок шухриссы, и не успела перекрыть клапан. Так что вода не будет скапливаться, а станет потихоньку капать и испаряться, и даже если и найдут, то в этом большого греха не усмотрят, до определенного возраста на желание лишний раз смочить рот не ругаются. Мирта окончательно успокоилась и замерла в одной позе, позволяя лишь взгляду плавно скользить с одного предмета на другой. Мирта рассматривала из-под надвинутой почти на глаза тюрры и сквозь прозрачную ткань вуали окрестности, и почти в лиррике на север от кустика увидела остальной скелет взрослого, что дал ей возможность не обжигать задницу на песке. Несмотря на тенек, песок был ненамного холоднее того, на который падали прямые лучи солнца. В счетной медитации она вышла на второй уровень пару десятиц назад, и теперь пыталась удержаться на тонкой грани счета и размышлений. Мирта вначале сбивалась, песчинки переливались мириадами искорок и слепили, и она выскальзывала из состояния отрешенности. Пока не поняла, что если натянуть кусок рукава вуалью на глаза, то белый песок не так ослепляет, и счетная медитация удалась. Если глаза ее не обманывают, то рост хозяина черепа-стула был почти раза в полтора больше самого рослого из стражей Шаххра, а туда отбирали самых высоких из выпускников-боевиков шахррашу, то есть был равен росту лекке. Спустя семь кругов солнце ушло за бархан и Мирта, выйдя из счетной медитации, решила, что уже можно попробовать наступить на песок. Босые ступни не обожгло, как тогда, когда солнце стояло в зените, и Мирта подошла к скелету громадины. Ее привлекли обрывки одежды на скелете, и Мирта откопала наполовину занесенный песком сапог. Второй обнаружился рядом, такой же огромный, и, в отличие от одежды, оба были кожаными и практически целыми. Вначале Мирта хотела подошву пантофлей обмотать ленточками и обрывками одежды со скелета, но оказалось, что раскаленный песок прожег в них слишком большие дырки. Не удивительно, ведь подошву Мирта сама связала из коры ветлы и носила уже второй год, все собиралась заняться новой и не успела, предпочитая тратить время после вечерней молитвы на книги. Светильники гасли всегда в полночь и загорались в пять кругов, но последние два года Хаким-баши, библиотекарь, регулярно выдавал ей лампу с вечным огоньком, и иногда Мирта читала до включения общего освещения. Обрывками одежды со скелета Мирта обмотала ступни поплотнее, перетянула их ленточками от пантофлей и всунула их в сапоги. Они оказались высотой до середины ее бедер, кожа была грубой и не отгибалась никак. Больше с покойника нечего было взять, разве что добавить, и Мирта принесла череп из-под кустика. Считается, что собрав скелет полностью, покойнику дается шанс целым войти в джай, и Мирта решила потратить этот предзакатный час на погребение, идти все равно еще рано. Она углубила песчаную могилу, составила скелет по подобию человеческого, мимоходом пожалела несчастного калеку-горбуна, некоторые детали скелета на это намекали, но лишние две круглые косточки, размером в четверть ее кулака, никак не подходили ни к запястному составному суставу, ни к голеностопному, ни к какому вообще. Косточки были круглые и гладкие, похожие окончания были у бедренных и плечевых костей, но на них не было следов переломов. Мирта решила, что это косточки какого-то животного, может быть, той же шухриссы, что питалась мясом покойника-великана и оставила следы зубов на костях, но побрезговала пропитанной мирртой кожей сапог. Или все-таки от этого огромного, если это скелет кого-то из лекке, хотя вряд ли, вроде бы строение тела у лекке и людей одинаково. Или может быть это из вещей великана, под костями позвоночника Мирта нашла обрывки тряпичной сумки и длинные пряди волос. Мирта просеяла через сплетенную из этих волос сетку песок внутри и вокруг сумки, но нашла только металлическую застежку, состоящую из острого с одного конца и шарообразного со второго подобия ножичка, длиной с ее ладонь с вытянутыми пальцами. Подобные застежки были на одежде лекке, на верхних кожаных камзолах, и Мирта внимательно осмотрелась еще раз вокруг. Взгляд упал на неприметный серый шарик с прорезью, который откатился почти под кустик, он был из такого же металла, что и застежка, и Мирта всунула ее кончик в прорезь шарика. Когда она перевернула острием вниз застежку со своеобразными ножнами, шарик с прорезью остался висеть как приклеенный, но едва она к нему прикоснулась пальцами второй руки, шарик с легкостью отвалился от острия и укатился опять на старое место. Мирта поняла, что там незаметный глазу уклон, подобрала шарик и опять закрыла им острие застежки. Она завязала очередной узелок на тюрре, спрятав застежку туда. В первые два узелка Мирта упрятала непонятные косточки, по размышлению она поняла, что во вскрытых на уроках шухриссах таких никогда не видела, как и в лягушках. Очевидно, это все же что-то рукотворное, Мирта решила внимательно их изучить позже, когда она дойдет до оазиса и напьется воды. Медитация медитацией, но жажда стала очень сильной. Карту пустыни Арбар Мирта рисовала раз пятьдесят во время уроков страноведения и теперь та легко всплыла в памяти. Судя по кустикам, она сейчас практически на севере пустыни, и нарисовала всю карту на всякий случай на песке. Мирта вспоминала, какие непересыхающие водоемы здесь есть, и ждала появления Солили, идти и плутать по пустыне не хотелось. А Солили всегда висит на одном месте, вот по ней и пойдет. И пойдет на север, если великан и мог откуда-то сюда забрести, то только оттуда, с юга было мало оазисов. Вряд ли он из лекке, пучки волос, почему-то скрепленные между собой полыми трубочками, и Мирта нашла их под позвоночником, а не у черепа, были белыми. Лекке же все черноволосые даже в старости. Белокрыл может ее искать сколько угодно, она сама дойдет до шаххрашу, и ее возьмут может даже в помощники дознатчиков, а не в криминекры, которые подчинялись именно дознатчикам. Ну и что, что учиться придется на два года дольше, зато дознатчики и их помощники проживали почти за забором шаххрашу. Ведь Супра взяли туда из-за этого три года назад, хотя его и принес белокрыл, и говорят, если придти самому, то лекке даже предложат выбор работы. Поэтому она насквозь пройдет пустыню Арбар, выйдет к Торне и сумеет добраться до Шаххра по ней. Отец часто брал Мирту на рыбалку, мальчиков у них не рождалось и последнюю дочку пришлось волей-неволей учить плавать и грести. Но в семь лет при проверке у Мирты обнаружили Сияние и девочка вот уже пять лет учится в шаххрашу, а отцу Шаххр платит отступные, потому что внуков от нее не будет. Грибницы лишали колдунов возможности иметь потомство, неважно, сильный дар или слабый, первый год все проводили под путаницей отростков грибов, и если те не могли проникать в мозг, то остальные органы ими поражались. Затем отвар миррты восстанавливал все, кроме способности к зачатию, но никто не роптал и не жаловался. На второй и следующие годы Мирте чести погружаться в ванны не предоставили, не было должного уровня дара. Оазис Мирта нашла на рассвете третьего дня, безлюдный, с рядами деревьев и озерком чистейшей воды. Стертые ноги, иссохшая глотка и усталость забылись, Мирта выпрыгнула из сапог и погрузилась в воду в одежде, тюрре и с головой, пила ее, ныряла с раскрытыми глазами, и снова пила и пила. Мирта проспала весь день, решив как следует набраться сил, чтобы нести запас воды с собой. На одном дереве оставался высохший плод, кожура которого, набитая камешками, сейчас вымачивалась в озерке и Мирта делала из коры затычку по диаметру вынутой плодоножки. Острый камень был неудобным, все время выскальзывал и попадал по пальцам, и тут Мирта вспомнила, что у нее с собой есть металлическая застежка, достаточно острая с одной стороны. Да какая разница, выйдет на день позже, зато сделает из коры корзинки побольше, туда можно будет положить голенастых насекомых, прилетевших днем в оазис и облепивших стволы деревьев, она ими объелась и разложила сушиться пару десятков. Они вкуснее свежими, но если есть вода, то восстановится и вкус. Горчаки были горькими на спинке, но их лапы считались деликатесом, и сейчас Мирта, которая только ими и питалась, представляла, как похвастает этим в классе. И как покажет девочкам в банный день, сколько она может под водой на дне их бассейна провести, если продышаться перед этим как следует, выпустить весь воздух из легких и лежать неподвижно. Судя по счетной медитации, лежать так она сумеет раза в три дольше Саулы, гордящейся тем, что она из семьи ныряльщиков за жемчугом. Секреты погружения Саула никому не рассказывала, говоря, что это семейная тайна, но в детстве Мирта тоже жила у воды, пусть и не морской, и ее учили отец и муж старшей сестры плавать под водой, не зажимая пальцами нос. Металл обдирал кору отлично, полосками нужной ширины, корзинки конусом сплетались крепкие и быстро, мысли не мешали рукам делать переплеты. Насекомым Мирта оборвала ноги, сложила самые мясистые по пять пар в каждую корзинку, связала ручки корой же и примерила, увеличила ширину и длину ремня и счастливо вздохнула. Кожура удерживала воду, корзинки обеспечивали едой на пару дней, стертые ноги поджили, у сапогов удалось отрезать голенища застежкой ниже коленей и сделать из обрезков двухслойные стельки, что уменьшало сапоги размеров на пять. Мирта надеялась до Торны добраться живой и здоровой, есть еда, вода и потому не надо гнать без остановок, а спокойно перепеленывать ступни и избегать потертостей только на них, бедра больше не трутся о грубую кожу, а икры она обмотает. Без сапог пришлось бы опасаться ядовитых жалохвостов, в огромных количествах ползающих именно по ночам, и Мирта не рисковала по глупому. Выходить было еще рано и Мирта вспомнила про косточки. Солнце стояло невысоко, но света было еще много. На первой косточке были вырезаны параллельно три волнистые черточки, на второй кружок с точкой в центре. Рисунки были крохотными и если бы не косой свет, вряд ли бы Мирта их разглядела. Она поднесла первую косточку поближе к глазам и вертела ее, надеясь увидеть еще что-нибудь, как капля пота упала со лба. Выстиранная тюрра, переплетенки для ступней и платье сохли на нижней ветке ближнего деревца, поэтому Мирта сидела в короткой нижней рубашке, коротеньких же шальварах и босиком. Она собиралась в последний раз окунуться перед выходом в ночь, жара пока не спала и пот лился по лицу и телу, капля которого упала на косточку с волнистыми черточками, поднесенную к самому носу. Зеленая искорка выскочила из косточки и ударила в широко раскрытый глаз Мирты. Мир вокруг подернулся дымкой и исчез. На следующее утро глаз по-прежнему не видел, перед ним висела серая муть, болела просто зверски голова и сил хватило только на то, чтобы отойти с открытого места на берегу под деревья. Мирта снова почувствовала, что теряет сознание, едва прилегла на траву. К вечеру внезапно зрение вернулось, и Мирта поискала косточку, обшарила все вокруг и нашла только вторую, с кружком и точкой в центре. Первая косточка как будто испарилась. Выходить в таком состоянии, когда в левом глазу, пораженном искоркой из косточки, все двоилось и плыло, Мирта не рискнула. Она легла навзничь и крепко зажмурила глаза. Под веками плавали червячки, под веками правого, здорового глаза. А левый сквозь веки видел все в зеленоватом цвете, и ряды деревьев, и стайку голенастых насекомых, сидящих на стволах этих деревьев, и Мирта увидела созревший плод высоко наверху у ближайшего к ней дерева. В нем переливалась соками мякоть, такая сладкая даже на взгляд. Овладевать этим двойным зрением, а после съеденного плода Мирта осознала, что у нее из-за искорки проснулось Истинное Видение, пришлось еще сутки. Через десять кругов в счетной медитации Видение перекинулось на второй глаз и очертания предметов перестали двоиться. Стоило Мирте закрыть глаза, как лирриков на двадцать все виделось отчетливо, а дальше расплывалось в неясные очертания, и ночью и днем это Видение работало одинаково хорошо. Мирта решила пока задержаться здесь и как следует поработать по методике Ки-лекке для Видящих, она ее изучала из простого интереса, как многое другое. Главным было научиться включать Видение по желанию, и эту методику Мирта как раз и помнила лучше всего. Мирта знала про себя, что она любопытна как басстер, и потому недолго колебалась. Вторая искорка из косточки все не выпрыгивала, как ее Мирта не крутила перед глазами и пока на нее тоже не скатилась капля пота. Это произошло тоже на закате, Мирта в этом оазисе провела уже десятицу, насекомые заканчивались и пора было выдвигаться. Глаз, получивший вторую искорку, переливчатую бело-красную, не болел, и ничего вообще не происходило, так что Мирта решила, что косточка испорчена. Она решила в последний раз посмотреть перед выходом на деревья Видением и подожгла засохшую ветку, ту самую, которая обломилась под ней, когда Мирта влезала за плодом. Ветка затлела после того, как Мирта решила ее оторвать окончательно и протянула к ней руку. Так как Видение не было выключено, Мирта увидела тот сгусток огня, что вырвался из кончика указательного пальца и поджег ветку. Сухая ветка упала на землю перед Миртой и весело заполыхала. При отключенном Видении вторая ветка тоже загорелась, Мирта вытащила ее из основания своего шалаша, но никакого огня из кончика пальца не было видно. Значит, у нее теперь Дар Понц-огня, или невидимого огня диверов, отдельного, особого подразделения в шаххрашу. Именно из них выбирали дознатчиков, а не из боевиков, с их видимыми Шарами огня, и Мирта принялась усердно тренироваться. Теперь есть возможность попасть в самый элитный класс, и упускать ее Мирта не собиралась, дознатчики еще лучше их помощников живут. Песок спекался легче всего, и вылазки в пустыню Мирта совершала подальше от оазиса. Мирта достигла предела, когда увидела, что песок в стекло сплавился кругом диаметром около семи лирриков и толщиной в палец, а для получения возможности обучаться на дивера достаточно пяти. И Мирта заорала от счастья. *** До Торны попались еще три оазиса. Там корзинки наполнялись ножками горчаков, две кожуры вмещали суточную норму воды, Видение становилось все дальше, а плавить из песка самые замысловатые вещички получалось все лучше. К песку Мирта добавляла то камешки, то листья, от этого стекло приобретало разные цвета и свойства, и она старательно запоминала, что делает стекло гибким, а что твердым, как железо. Мирта наделала себе и подружкам ножичков, заколочек и всякой другой мелочевки, которую ссыпала в заплечную сумку из шкурки огромной шухриссы. Ее кожу Мирта выделывала по учебнику ремесленников, натерев мездру размятыми вместе с корой тальбы мозгами самой шухриссы, и через три дня получила мягкую замшу золотистого цвета. Если бы она не торопилась, то наверняка смогла бы сшить сапожки, достаточно поймать десяток шухрисс для этого. Но Мирта уже приспособилась к сапогам великана, если запихать побольше моховника в их носки, а он стал попадаться все чаще, то до утра ноги не потели и скользили по стелькам, а ходьба с утяжелителями заменяла ей физические нагрузки, форму терять категорически запрещалось. На берегу реки, к которой стремилась Мирта, перед переправой стояло слишком много телег, тележек и повозок. А у нее голые ноги и потому Мирта спряталась в корнях огромной ветлы. Она дождется отплытия парома и стянет маленькую лодку, все равно денег нет, а сплавляться вниз по течению не велика трудность. Плыть предстояло несколько ночей, с Видением можно не бояться топляков и водоворотов, так что Мирта сняла тюрру, подложила свертком под голову, скинула сапоги и попыталась уснуть в непривычное для нее время, ранним вечером. Сон все не наступал и Мирта начала счетную медитацию, из нее, как она читала, перейти в сон легче, что и произошло спустя пару кругов. В этом искусственно наведенном сне Мирта отчетливо расслышала громыхание чего-то в черепе великана, и так же отчетливо осознала, что там, внутри черепа, так перекатываться может только один предмет. Еще одна колдовская косточка, бьющая искоркой Дара в глаз. Обратный путь по изведанной тропе с отметками составил не десятицу, а всего ее половину. Мирта в трех оазисах пополняла стеклянные кувшины водой, стеклянные же переметные сумки, но из гибких полосок, ножками насекомых, выходила в дорогу при начале скатывания солнца с зенита и останавливалась спустя ночь, когда солнце поднималось слишком высоко. Цветной стеклянный зонт в пять слоев давал хорошую тень, Мирта выпивала воду из одного кувшина и ложилась спать. То нетерпение, что гнало Мирту в шахррашу поближе к грибницам, исчезло, как будто и никогда не бывало, но теперь в голову приходили нехорошие мысли. Про наркотики и привыкание, про то, что не имеющие большого дара, но закончившие обучение и изгнанные подальше от грибниц, умирают все поголовно спустя пару десятков лет, и что косточки в пустыне слишком маленькие, и от этого сон становился беспокойным. *** Огонь аккуратно прожигал в височной кости дырочку, Мирта не торопилась и расширяла диаметр миллит за миллитом. Она предусмотрительно скатила то громыхающее, в котором подозревала еще одну косточку с искоркой Дара, в затылок черепа, и спустя четверть круга выжженное отверстие стало диаметром в половину ее кулака. Мирта с замиранием подкатила косточку к выходу и та выпала на подставленную ладонь. На косточке была начертана изломанная линия из трех черточек. Капля пота упала на косточку, голубой росчерк, а не искорка, ударил в раскрытый глаз Мирты и она все силилась представить, как швыряет молнии и ничего не происходило. То, что это такое, какой Дар ей выпал еще раз, Мирта поняла, когда решила залезть на ствол за насекомыми. Она подошла к дереву, примерилась к нижней ветке и подпрыгнула. И еле успела ухватиться за самую верхнюю, такой прыгучести от себя не ожидая никак. Мирта вцепилась в тонкую верхушку дерева и решила начать считать, и так прыгать вниз, прямо во время медитации. Обратно прыжок получился долгим, в ее восприятии счетной медитации, на деле же не занял и десятой доли морга. Значит, она вышла на третий уровень медитации, на замедление реального времени. Четвертый уровень, ускорение, преподавали на девятом курсе, начиная с седьмого учились по книгам из закрытой секции, и Мирте пока туда доступа не дали. Но, если рассудить спокойно, то принцип она уловила, надо лишь тренироваться, и к исходу еще одной десятицы в оазисе Мирта сумела ускориться на два морга, пусть эти упражнения и были самыми выматывающими. Теперь понятно, почему только после шестнадцати лет преподают ускорение при счетной медитации, считается, что в шестнадцать лет происходит резкий, взрывной, рост способностей и сил. От оазиса до переправы на Торне Мирта скакала по десятку раз за ночь, прерываясь на прыжки между оазисами. Раз, два, три, четыре - Торна, раз, два, три, четыре - оазис. Радость от осознания того, что она овладела Гранью Переходов, подвигла на долгий одномоментный прыжок от Торны в дальний оазис, он удался, но выпил остатки сил. Мирта заползла в свой шалаш и уснула. *** Мирта переплыла Торну на стащенной под утро лодке, оставила ее на берегу, поправила штаны и рубашку, пригладила коротко стриженные волосы и углубилась в лес. Здесь, в лесу, под босыми ногами была мягкая травка, а не обжигающий песок пустыни, палящие лучи солнца не могли пробиться сквозь шатер из ветвей могучих деревьев и потому Мирта перешла на дневной образ жизни. Ночью она спала на развилках самых высоких деревьев, днем шагала и старательно запоминала ручейки и роднички, Гранью возвращаясь к каждому в конце дневного перехода. Грань туда в первый раз выходила тягучей, а обратно как будто липкая паутина расступалась, и на ночной привал Мирта возвращалась молниеносно. Она уверилась, что первый раз как бы проламывает Переход собой, а возвращается по чистому коридору и Мирта решила не страдать ерундой, а вернуться в шаххрашу Гранью. Мирта лишь решила припрятать сапоги и застежку, и отошла подальше от оазиса. Там, под той самой стеклянной чашей, что дала ей гарантию на возможность обучаться на диверском отделении, она выплавила подобие сундучка с крышкой, спрятала туда вещи, ведь вернуться за ними она сумеет, если они понадобятся. А вот в шаххрашу про них лучше не упоминать, а то придется рассказывать и про косточки, и кто знает, чем это может обернуться. Вдруг теперь они у нее в голове, как у великана, и тогда их пожелают проверить. То, что спящие дары просыпаются в экстремальных ситуациях, было достаточно подробно описано во множестве книг, и поэтому всех заставляли заниматься два раза в день физическими упражнениями. В том числе и на ловкость, уклоняться от летающих камней и прочего, чем кидались лекке, пришлось научиться, и только последние два года Мирта перестала носить синяки и ушибы. Очищение пустыней было достаточно экстремальным, к тому Мирта планировала демонстрировать только Понц и не раскрывать, что есть еще два Дара. Путешествие по Торне на лодке Мирта так часто представляла, что рассчитывала на достоверность при рассказе про него, ну а пройти в шаххрашу не представляло никакого труда, Вуаль на воротах впускала и выпускала учеников беспрепятственно. В редкие выходные девочки из класса ходили за покупками, и Мирта пару раз давала себе отдых от книг, так что знала, как проходить воротную Вуаль. Им каждый месяц выплачивали один шахх за учебу, на который можно было купить что-нибудь, только приноси все покупки и показывай, или не бери скопленные шаххи, учетчики, что хранили деньги учеников, вели им строжайший счет. У Мирты скопилось уже двести шаххов, пятьдесят за пять лет она потратила на тростник для сборника росы, соврав про планируемое плетение циновок, а остальные ушли на мыло, выдаваемым мыться было невозможно, оно слишком сушило кожу. В каменных комнатушках без окон, лишь с вентиляционной отдушиной, было всегда прохладно и Мирта сплела себе коврики на лежак и пол, но из растущей вокруг пруда ветлы, и обувь для домашнего ношения тоже из ее лозы сооружала постоянно. Но никто не проверял, из чего циновки, их просто окидывали взглядом, потом проходили в отхожее место, и на этом инспекция заканчивалась. Мирта решила перемещаться в утренний молитвенный час, чтобы гарантированно избежать встречи с кем бы то ни было в коридорах спального яруса. Она набрала побольше ножек горчаков, чтобы угостить девочек из класса, распихала их по обеим карманам платья, к подолу пришила стеклянной нитью тот лоскут, что служил основой для тюрры, проверила сумку и представила коридорчик-тупик с тремя дверями, ведущими в спальни Саулы, Сеулы и ее собственную. Прежде чем идти в класс, следовало оставить сумку в комнате и надеть сапоги, сменить порванное в нескольких местах платье и попробовать хоть немного отбелить лицо, в отражении оно было как у кочевников пустыни, очень смуглым. На нем поэтому слишком ярко выделялись глаза, некрасивые, по меркам Шаххрашу, слишком светлые. Каноном красоты считались белолицые черноглазые и черноволосые, и Саула была эталоном для Мирты, с ее миндалевидным разрезом глаз и густой копной вьющихся иссиня-черных волос. Мирта переместилась в шаххрашу узкой, изматывающей и выворачивающей внутренности трубой с голубыми стенками, пронизанными прожилками более темного, густо-синего цвета, по пути возникали еще и плотные паутинки фиолетовых оттенков, и от этого Переход получился очень трудным. То, что стены не преграда для Грани, подтвердилось, когда Мирта очутилась в коридоре, ведущем к девичьим спальням шаххрашу и услышала Зов. Ровный гул грибниц оказался омерзительным настолько, что она рванула в чистый воздух пустыни непроизвольно. Мирта передернулась и зябко поежилась, холодный пот испариной покрыл все тело, и казалось, что это та слизь, которая каждый раз оставалась на ее теле после сна в подземных ваннах на первом году обучения. Поэтому Мирта бросилась в озеро не раздеваясь и не снимая сумки, и нырнула с головой в толщу воды. Она перевернулась на спину, выдохнула весь воздух, чтобы потерять плавучесть, и легла на дно. Только здесь, в пустыне, спустя столько времени, Мирта впервые вспоминала отца и маму каждый день, и выполняла все советы, что давал отец по умению задерживать дыхание. И эти упражнения во время счетной медитации позволяли ей обходиться без воздуха уже шестую часть круга. В воздухе раздался Хлопок, отдавшийся эхом в воде и вырвал Мирту из счетной медитации. Мирта Видением смотрела сквозь воду и поднятую ею муть из ила и песка на лекке Ки-Рандера, ворошащего ногой остатки ее костра, улучила момент, когда тот отвернулся, и отплыла за стеклянный красный камень в центре озерка. Сейчас Мирта хвалила себя за усердие в учебе, создать этот камень из донного песка и вырастить его было одним из упражнений огневиков-понц на старших курсах. А она, едва овладев способностью переплавлять песок в стекло, перед сном прогоняла в памяти учебники из секции библиотеки для дознатчиков. В учебнике за пятый курс, помимо методов расспросов, краем касались возможностей понцировать в враждебной огню среде. Мирта уже поняла, что косточка наделила ее невероятно сильным Даром Понц-огня, и нагло выбрала самый большой водоем. Вода мгновенно собралась в дрожащий огромный шар, окруженный мелкой сеткой из невидимых нитей и зависший над дном, Мирта слепила вторым мощным всплеском глыбу и впала на сутки в беспамятство. После того, как она проснулась, посреди водной глади возвышался на добрый лиррик красный камень, в воде плавали сорванные листья кувшинок, загар, ожоги от солнца и жажда подсказали, что времени прошло немало. Ее кожа на левой половине лица оказалась красной, левая рука и левая же нога были бронзового цвета. Мирта поняла, что надо и лицо приручать к загару, и с того момента носила тюрру как чаллу, то есть лицо оставляла открытым, вот и переусердствовала, став выглядеть почти как кочевники. Видением, сквозь красное напоминание о своей безрассудности и неумения распределять потоки Понца, Мирта, высунувшая голову по ноздри, рассмотрела, как лекке еще раз поворошил головешки, посмотрел на воду озерка, обвел внимательным взглядом деревья, пожал плечами и Хлопок возвестил, что он Гранью перенесся куда-то. Как же хорошо, что она сожгла остатки шалаша и уничтожила все свои следы, подметя пальчатыми листьями песок на берегу озера, и как же хорошо, что она выложила из камней на своем любимом месте ныряния площадку для входа и выхода из озерка, песок был вездесущ. Значит, это тоже не слухи, лекке умеют отслеживать Грани. Из предосторожности Мирта просидела в воде до заката, потом взобралась по ступенькам на вершину стеклянного красного островка и еще раз попыталась представить отчий дом и опять ничего не получилось. Представлялось-то хорошо, но словно что-то смазывало очертания стен их дома из стволов смолистых деревьев, и берег их речки, и луг у леса, и Грань туда не получалась. Вот поэтому Мирта сейчас и шагала по лесу, Торниг располагался в двух десятицах пути пешком от Торны, а ее родная деревня была почти у главного города их провинта. Чтобы выглядеть как мальчик и потому не привлекать особого внимания, Мирте пришлось своровать штаны и рубашку, сушащиеся на борту одной из тележек у переправы, обрезать острием застежки волосы и с сожалением оставить сумку и сапоги великана в корнях ветлы. Из еды Мирта ничего с собой не взяла, Грань позволяла подкрадываться к куропаткам и сворачивать им шею, водные источники еще и потому запоминала, чтобы перемещаться к ближайшему, так что теперь девочка поняла второе изречение старого библиотекаря, редкого из людей, что работали в шаххрашу. Библиотекарь тогда, когда рыдающая девочка на втором курсе пришла и сказала, что она одарена незначительно и ее распределили учиться в класс криминекров, погладил ее по голове и ответил, что знания всегда пригодятся, и следует учиться всему, до чего сможет дотянуться. И что колдунам вещи ни к чему, потому и ленятся. А ну как доведется колдуну попасть в области без магии, есть и такие, вот тогда Мирта убедится, что выжить удастся лучше тому, кто знает много. Поэтому Мирта и стала учить не только знания о смерти и жизни, но и страноведение усиленно изучать, и историю, и многое другое. Колдовство оказалось лишь хорошим подспорьем, но не знай она о внутренностях птиц, непременно бы отравилась жалтом из их желудков, куропатки, особенно жирные лесные, им просто были переполнены. Застежка от сумки великана правильно и аккуратно потрошила птичек, ее одну Мирта взяла с собой, Понц зажаривал их тушки отменно, не хватало только соли, но зато росла просто полянами земляника, вода из родников была холодной и чистой, и предстоявшая встреча с родными, о которых Мирта не вспоминала долгие пять лет, придавали еде и питью особенный вкус. *** Трех куропаток в тратте взяли охотно и взамен предложили мальчику по имени Мирт чашку каши и место во дворе, где стоял обоз с товарами для Торнига. Прошло всего два месяца, как она очнулась в пустыне, но Мирте казалось, что событий хватило бы и на два года, а самым неожиданным оказалась вернувшаяся тоска по родному дому, и трезвая расчетливость откуда-то появилась тоже. Мирта не узнавала в себе новой ту девочку, что почти никогда не задумывалась о будущем, есть лекке, и они со всем разберутся, если старательно учиться, и не знала, радоваться или печалиться по этому поводу. Она повидает родных, и если отец с мамой прикажут вернуться в шаххрашу, она исполнит их волю, но вначале напьется молока как следует, от Зарьки такое вкусное молоко, и с этой мыслью Мирта соскользнула в сон. Мирта выспалась, соорудила из песка из пожарного ящика стеклянный гибкий овал высотой с себя и под утро залезла с ним под груду листьев тита, что везли вязанками в Торниг в телегах. У нее не было денег заплатить входную пошлину, листья тита обычно стража на въезде в нескольких местах протыкала палками, и Мирта рассчитывала, что гибкий стеклянный щит выдержит удар. Так и произошло, палка скользнула по щиту и телега въехала в Торниг. Обходить Торниг по болотам вокруг него было долго, поэтому Мирта и решилась контрабандно проникнуть в город. Если бы не научилась задерживать дыхание надолго, к этому моменту на четверть круга, и не вспомнила бы уроки отца по дыханию сквозь полую трубочку тростника, то она давно бы выдала себя кашлем, листья тита выделяли вещество, раздражающие горло, возчики сидели в специальных платках, защищаюших их от этого. За выход денег не брали и через Северные ворота Мирта вышла под вечер с толпой поденщиков, часть которых была ей смутно знакома. За две десятицы пути по лесам пустынный загар при помощи отвара из корней тальбы исчез, но стали появляться прыщи, и Мирта боялась поверить в то, что они обозначают. Она их мазала сушилками, прыщи на время исчезали, и худенький мальчик, босоногий, сероглазый и русоволосый, то есть выглядящий так же, как основное детское население Торнига, не привлек к себе внимания ни стражников, ни самих поденщиков. От деревни не осталось ни колышка, берега и сама речка превратились в болото, и луг, на котором она пасла их единственную корову, давно зарос кустами. Мирта поняла, что жители их деревни переселились в Тройку, то-то некоторые поденщики показались знакомыми и вернулась туда. Но никого из родных, ни отца, ни мамы с сестрами, ни мужа старшей сестры, Мирта не нашла, хотя обошла все дворы. Она рискнула и расспросила старую Край, что сидела на скамеечке у дома и плела корзинки из лозы. Мирта узнала, что половина Двойки сгорела в ночь Гула почти пять лет назад, и это была та половина, где находился ее дом. Никто не спасся, скорбно поведала Край, зажав в зубах чубук трубки и в свою очередь поинтересовалась, зачем мальчик расспрашивает. Мирта вяло ответила, что ищет дядю, дескать он осиротел и рассчитывал у него жить. Край налила худенькому пареньку кружку молока и посоветовала идти в Торниг и обратиться в сиротскую службу. Оттуда ее распределят в хорошую семью, может, мальчик еще и к ним, в Тройку, попадет, очередность снова до них дошла. Пока Мирта переваривала новость, что одиннадцать лет назад была очередь Сорренов из Двойки брать на воспитание сироту, и им отдали годовалую девочку, Край вынесла лепешку с зеленью, но аппетит пропал. Теперь Мирта вспомнила, как иногда до ее острого слуха доносились пересуды соседок, что удивительно она похожа на родителей, это не казалось странным, старшие сестры тоже похожи, но всегда говорили только о ней. Как будто это чудо какое, походить на родных папу и маму. Ей тогда было слишком мало лет, чтобы задумываться об этом, но известие, что любившая ее семья погибла, к тому же она оказалась приемышем, подкосило ноги. Край подробно рассказывала о подборе семей для сирот, и о том, что старались подбирать по внешним признакам наиболее подходящих. А мальчик с русыми волосами и серыми глазами половине семей Тройки подходит, так что не сомневайся, с удовлетворением заключила старуха Край, именно к нам тебя и отправят. То, что ей не нужно заходить в город, Мирта поняла, когда увидела на башнях черные флаги. Она обогнула Торниг по большой дуге и отправилась в обратный путь, некуда ей больше идти, только возвращаться в шаххрашу и заканчивать обучение. Как-нибудь справится с омерзением от Зова грибниц, и тут Мирта остановилась как вкопанная. Нет, не справится. Стоит ей только показать Понц, как придется вновь периодически погружаться в десятидневный сон в ваннах в подземелье, а это совсем не то, что просто слышать их Зов. Учится на криминекра тоже не вариант, ее наверняка зашлют подальше от Шаххра и она умрет спустя несколько лет. Она теперь одинока и будет считаться изменницей, если не вернется в Шаххр. Но кому какое дело, если она просто исчезнет вообще из Шаххраата и Торнигита, за ее измену некого наказывать. А где-то живут люди с косточками, вызывающими Дары, вот Мирта и пойдет их искать. В память об отце, отменном рыбаке и добрейшем человеке из всех, кого она знала, исключая Хакима-библиотекаря, она все-таки решила порыбачить в Торне, и принести на могилу рыбу, запаянную в стекло. Так у них почитали предков, оставляя на могилах то, что они любили, и мама тоже любила рыбачить, и сестры, и Грил, муж старшей сестры. Могила была общей для всей семьи, и ей надо постараться и выловить рыбу покрасивее, выпотрошить ее, набить кожу песком и залить стеклом, пожалуй голубое сгодится лучше всего. Папа тогда, когда ее забирали в шаххрашу, не скрывал слез, как и мама, рыдавшая без остановки последнюю ее ночь в родном доме. Сестры надарили много чего, но строгий начальник группы отбора велел ничего с собой не брать, вот и не осталось на память ничего, кроме самой памяти, но и ту пришлось восстанавливать. Мирта вырезала удилище из большой ветви ветлы, из тонкой стеклянной проволочки, стеклянного крючка и камешка в сеточке в качестве грузила соорудила удочку, нацепила на крючок мясо горчака и поймала с первого заброса рыбу с мирртой. Шухриссу Мирта Понц-огнем убила точно в голову с десяти лирриков, желудок с мирртой теперь хранила за пазухой, пришив туда карман. Если припрет, она продаст миррту в лавку зельевара, но только в самом крайнем случае. Родители даже после смерти помогали ей, пришла к выводу девочка. Голубое стекло получалось от добавки к песку особой глины, на могиле рыба в нем смотрелась очень красиво, и Мирта поставила в стеклянном кувшине букет из водяных лилий, кувшин тоже был голубым. Сапоги великана в корнях ветлы никто не нашел, Мирта схватила их и сумку, и переместилась за окраину Тройки, откуда начинался тракт в сопредельное государство. За сапоги траттовник дал три импера, на один Мирта купила обувь по ноге и место в дилижансе до столицы Нидерли, но не успел караван отправиться, как прискакали вестовые и запретили выезд. Поветрие добралось и до Нидерли. "Синяя смерть" бушевала в Торниге и пригородах три десятицы. У Мирты воспалился лишь один лимфоузел под челюстью, замотанный донельзя целитель полоснул по верхушке гнойника, выдавил синий гной и дал ей флакончик с зеленым настоем и велел самой залить ранку. Мирта понюхала настой, подогрела прямо в руке и аккуратно капала каждые четверть круга на ранку от скальпеля. Лихорадка прошла за сутки, багрово-синяя опухоль рассосалась и Мирта принялась помогать целителям. Целительский обоз двигался в нужную ей сторону, Мирта спала в лесу ночами, когда обоз останавливался на привал, а утром непременно приносила парочку куропаток к кухне, потом шла помогать целителям и те к ней привыкли. До Нидерли дошли за три месяца, за это время Мирта получила прозвище Молчунчик и одежду от умершего ее ровесника, мальчика. Мирту так и считали пареньком, расторопным и понятливым, несмотря на немоту. Ведь миррта, если передержать ее на языке, оставляла его неподвижным на несколько дней, а она еще при первых признаках заболевания универсальное лекарство положила в рот и силилась проглотить, что удалось с большим трудом, так сильно распухло и болело горло. Потом еле добрела до целителей, поставивших полукругом свои шатры и повозки в центре Тройки. Ее бесцеремонно ощупали под челюстями и подмышками, а так как сиськи еще не наклевывались, то даже не спросили, мальчик ли она, и положили в мужской шатер. Там ей произвели крестообразный надрез над гнойником и выдали дезинфектант. Мирта прикинулась и безграмотной, чтобы не помогать заполнять бесчисленные журналы наблюдений. Как говаривал библиотекарь, умеешь считать до десяти, не показывай этого, а остановись на трех, и именно так, в буквальном смысле, Мирта и показала, когда ее допытывали на предмет умения писать и считать. То есть показала три пальца на вопрос, умеет ли считать, а на другой, про письмо и чтение, потупилась и шаркнула ножкой. Тогда ее отправили в шатры, лишние руки не помешают в разгар поветрия, мальчик резко поправился и теперь ему не грозит заражение, пусть так отрабатывает лечение, раз сирота. Библиотекарь тот, что давал такие полезные советы и выдавал любопытной девочке много книг, отвечал на вопросы охотнее лекке, и Мирта ему платила тем, что помогала следить за порядком и каталогизировала секцию за секцией. И еще он, единственный из всех, учил Мирту читать на странном языке плавными закорючками, что цеплялись одна за другую, и который он назвал арбарским. Мирта за пять лет научилась не просто хорошо на нем читать, еще и помогала с переводами, за которые библиотекарю платили сверх обычного жалованья лекке. Для работы над переводами библиотекарь выделял на ночь бездымную лампу с синеватым пламенем, и не возражал, если она брала лампу просто так. Он звал ее полиглотом, помог с произношением некоторых слов на арбарском, и теперь Мирта поняла, что дар усваивать языки был у нее хорош и сам по себе. За три месяца пути с целителями она выучила свенсит, даже разобрала письменный, не зная названий букв, сама их вычислила. Теперь она ночами, перед засыпанием на очередной развилке ближайшего к Летучему госпиталю дерева, шепотом проговаривала тот набор слов, что усвоила за длинный день, потом читала какое-нибудь красивое стихотворение на арбарском, тоже шепотом, и напоследок тренировала Видение, Понцем и Гранью пока не пользовалась ни разу. Мирта в целительском обозе, который те звали поездом, усердно чистила за больными судна, перестилала постели, мыла деревянные раскладные полы и приносила выздоравливающим жидкий супчик, и, как и рассчитывала, ее никто прогонять не стал, даже когда истек условленный месяц. Разговоры в ее присутствии велись откровенные, что между целителями, что между пациентами, немому мальчику все равно не пересказать их содержание, а неграмотному не написать. Все города и деревни, которые посетил Летучий поезд-госпиталь, считались принадлежащими Торнигиту, но разговаривали здесь на смеси шаади и свенсита, а не на чистом шаади, и постепенно свенситских слов становилось больше. Первого белокурого великана Мирта увидела в городке, уже числящимся за Нидерли. Потом их стало попадаться все больше, и в столице Нидерли, Гоаагу, Мирта увидела впервые, что те гребни-наросты на лопатках похороненного ею скелета в пустыне не были уродством горбуна, как она считала. Они были нужны для прикрепления к ним крыльев, белых и больших. Мирту часто посылали со списком покупок в лавки зельеваров, но денег не давали, зельевары сами приносили требуемое к госпиталю. Она отдала угрюмому старику список, дождалась подтверждающей расписки и пошла поглазеть, как братья-риттеры, а именно так назывались белокурые великаны, проводят какой-то обряд на главной площади Гоаагу. Больных в Летучем поезде-госпитале к этому времени осталось мало, с десяток, спешка и суета разгара поветрия, или эпидемии, как нидерлийские целители, присоединившиеся к Летучему поезду-госпиталю на границе, называли поветрие, закончились. Мирта много практического усвоила из трехмесячного курса ускоренного обучения ее на помощника целителя, по утрам всех, не могущих расплатиться за лечение, усаживали за полукруговую лекцию, некоторые их записывали, а ей приходилось только слушать и запоминать. Эти знания накладывались факультативные знания из шаххрашу, но основной упор делался не на органы и системы, а на уход за больными, и в сумме давали такой результат, что некоторые целители жалели, что Молчунчику с золотыми руками не выучиться на настоящего сидельца. Мирте риттеры казались теми самыми аггами из сказаний про джай, уроки благочестия вел единственный не лекке среди преподавателей, а человек. Он рассказывал про аггов и симма, джай и тарт, пугал бесконечными муками непослушных, которые попадут за грехи в тарт, и расписывал блаженство джая. Мирта сейчас смотрела на обряд из первых рядов, и острие сияющего голубым блеском меча несколько раз указывало на нее. Обряд закончился, зеваки разошлись и Мирта пошла отдавать расписку целителям, и не заметила, что за ней следует несколько человек. На следующее утро, после приема тонизирующего средства, Мирта почувствовала странное состояние, сонливое. Но миррты под рукой не было, только тоник из нее, да и тот лежал в сумке, под подушкой за три шатра отсюда, счетная медитация лишь позволила сердцебиению и дыханию замедлиться. Мирта делала это для того, чтобы замедлить и впитывание снотворного, и она Видением, которое слабело с каждым моргом, увидела, как удовлетворенно переглянулись два молодых целителя. Они перекинулись фразами, что риттеры разглядели в нравящемся им самим мальчишке одаренного и возьмут в риттер-шуле, вот ему повезло. Теперь, когда уже добрых десять лет нет Проколов и симма сюда носа не кажут, риттеры все равно обучают одаренных Закрыванию, и даже обещали вернуть речь мальчугану. Но везти в тайное место надо во сне, и мальчик наконец уснул, надо же, какая сопротивляемость, то-то и болезнь его миновала, лишь шрамик один оставив. Самый молоденький из целителей подсунул под голову Мирты ее сумку и укрыл одеялом, тоже ее собственным, из шкурок шухриссы, а от себя, как он произнес, дарит ей на память амулет и повязал на руку веревочку. Дальнейшей беседы целителей Мирта уже не слышала, она не смогла больше сопротивляться сну. *** Разговоры два риттера вели на арбарском почти у повозки, где Мирта очнулась. Она тут же ушла в счетную медитацию, чтобы не выдать себя, в ней к тому же очень обострялся слух и Видение. И Мирта весь путь до тайного этого риттер-шуле, что располагался в сутках езды на запад от Гоаагу, провела в кажущемся забытьи, ее пару раз внимательно осматривали и делали заключение, что отвар сонного корешка слишком оказался насыщен, вон как паренек крепко спит. Повозка была открытой, риттеры скакали по бокам на лошадях и разговаривали о разном, но чаще всего упоминали о Зернах Даров, наверняка так эти ее будущие учителя называют косточки с искорками, пришла к заключению Мирта. Она оказалась именно там, куда стремилась, но на всякий случай решила не выходить из медитации, может еще чего интересное узнает. По приезде ее занесли в каменный мешок без окон и с крепкой решеткой на верхней половине двери, свалили безо всякой бережности на пол, и отошли за дверь. Мирта из-за этой небрежности ударилась локтем и почувствовала сквозь медитацию болезненный нервный разряд, пронзивший руку от локтя до кончиков пальцев. Не будь она во втором, замедленном уровне, она бы вскрикнула и выдала себя, но осталась лежать кулем. Вот тут Мирта услышала такое, что немедленно раскрыла сумку, которую так же небрежно забросили следом за нею в темницу, не с ее счастьем учиться, с ее счастьем только умереть можно. Мирта забыла про переполненный мочевой пузырь, и одним глотком осушила содержимое желудка шухриссы, природной хранилки, и которую даже не удосужились проверить. Тоник из настоя миррты, который Мирта туда понемногу добавляла все три месяца, прояснил все еще немного затуманенный мозг, даром не проходит такое длительное погружение в медитацию, и вернул силы. Ее выпотрошат завтра, сразу два Дара получат от какого-то никчемы, к тому же немого, и как говорят целители, круглого сироты, значит и искать его никто не будет. Зерна Даров следует извлекать из мозга при полном сознании донора, карн обезболивания приживется как раз к этому времени в глазу, и второй риттер ушел, его помощь не нужна при подсадке карна, пленник еще спит, судя по дыханию и отсутствию реакции на сброс тела. Он желал завладеть Понцем, как еще раз напомнил перед уходом, а Истинный Взгляд предназначен его другу, так что карн подсаживать нужно крайне осторожно. Потом оставшийся из риттеров вошел в темницу, но никого в ней не обнаружил, пленник испарился вместе с сумкой и своим шерстистым одеялом, оставив только непонятный пустой мешочек посреди комнаты. Из него пахло мирртой и риттер выругался, недаром ему почудилось, что по голубой стали меча проскальзывали росчерки более темного голубого цвета, но в мешанине бело-красных всполохов и зеленой пелены они были редкими. Мальчишку целители звали Молчунчиком, и теперь придется искать его по всему Торнигиту и Нидерли, ведь именно в Торнигите он к Летучему госпиталю присоединился. Купол Вуалей поэтому оказался не включенным, оттого, что он никому не сказал о своих подозрениях, и риттер решил молчать, теперь его же и могут обвинить в бегстве паренька через Грань. Видимо тот, очнувшись в незнакомом месте, сделал Прокол неосознанно, миррта помогала наращивать силу Дара, а их разговор на единственном позабытом здесь языке позволял надеяться, что мальчик не понял ничего из приготовленного для него. Если бы мальчик был черноволосым и смуглым, они бы не говорили столь свободно на арбарском, тренируясь в нем каждую свободную минуту, а выбрали ли бы другой язык. Паренек же был явно из русоволосых северян, а не южан, кое-где еще владеющих арбарским, как раз поэтому свенсит, да и шаади отпадали, все-таки Нидерли граничит с Торнигитом, с его языковой смесью. Арбарский пришлось учить из-за дроу, которые здесь самоназвались лекке, и сумели даже ограничить их влияние на южан, но они терпеливы и свое сумеют получить. Теперь нужно будет паренька найти обязательно, какая силища Грани пропадет зазря, если Зерно не изъять и не приживить более достойному этого Дара. Жаль, но без Купола Вуалей не отследить Грань, и риттер пошел докладывать о временной, без сомнений, задержке усиления брата Ки Литтер и брата Ки Дуар. После изъятия Зерен Истинного Взгляда и Понца он самолично заберет себе Зерно Граней, если сам разыщет мальчика, пора и ему усиляться. *** Мирта пинала скелет риттера, она в ярости разбросала все вырытые кости по песку, и сейчас полыхала по очереди Понцем по самым крупным из них. Череп с круглой дыркой она сожгла с такой радостью и злобой одновременно, какой от себя не ожидала. Этот урод искалечил трех одаренных, сумел вживить себе Зерно с Гранью, а остальными, очевидно, решил заняться в глухой местности. Тут и добралась до него смерть, и не помогли ему крылья, аггу недоделанному. Так что фигу тебе, а не джай с аггами и девственницами, гори в тарте. Запал ярости постепенно стихал, Мирта переместилась в оазис с камнем посреди островка и задумалась. Ей некуда идти, в Шаххр уже поздно, в Нидерли и Торниг нельзя, там ее наверняка ищут, и Мирта решилась. Она пройдет в библиотеку шаххрашу, возьмет там самый полный страноведческий атлас, и сразу после этого прыжками постарается запутать след. В Шаххре о риттерах слышали, но не разрешали им проживание, как вспоминалось Мирте сейчас именно из той книги, на которую она рассчитывала, и которую, к своему сожалению, лишь пролистала, решив ее внимально прочитать на следующий год. Может есть еще места, куда крылатые потрошители тоже не добрались, как и лекке. Теперь лекке с их наркогрибницами казались Мирте меньшим из зол, но и они использовали грибницы только для людей. Всех их надо послать лесом, и брюнетов-лекке и блондинов-риттеров, нужно искать место, где обе расы нелюдей отсутствуют, от людских заскоков как-нибудь отделается, если припрет. Теперь Мирта знала, что вера риттеров в Создателя и вера людей Шаххра в Великого Шахха являются двумя гранями одного и того учения, и так же знала, что именно лекке научили жителей Шаххра считать их разными. "Разделяй и властвуй", писал один из лекке прошлого, такого далекого, что свитки еле читались, их Мирта обнаружила под кожаной обложкой одной из книг. В них было подтверждение тем длинным беседам двух ее крылатых сопровождающих, и сведениям из двух источников можно доверять. *** Отвар тальбы в смеси с настоем миррты перекрасил волосы в непонятный пепельный цвет, а если закапывать в глаза разведенный в молоке настой миррты, то цвет радужки становился зеленоватым кругов на шесть. Книги и отвары с настоями лежали в специально для них выплавленном коробе, Мирта поглубже его засунула под топчан, накрытый одеялом из шкурок шухриссы, и который служил плащом во время прогулок по заснеженным склонам, и переместилась в свою клетушку в рабочем доме. Оттуда она спустилась вниз, пора доить коров. В хозяйстве Гракке дояров было восемь человек, из них пять женщин, и Мирта стала третьим мужчиной-дояром. Ну не мужчиной, а мальчиком, но сути это не меняло, ее поселили в клетушку на мужской половине рабочего дома. Она представилась на чистом свенсите Миртом хозяину, сказала, что ему двенадцать зим, здесь возраст исчисляли не летами, а холодным временем года, пожаловалась, что во время эпидемии все родные ослабели и ему надо заработать, как он слышал, хозяйству Гракке требуется дояр и он просит его принять на испытательный срок. Теперь Мирта не рисковала представляться сиротой, наученная горьким опытом, сироту и искать некому. Фамилию назвала прежнюю, Соррен, распространенную и в Нидерли, как выяснилось, и даже городок такой нашла в атласе, Сорренто, то есть основанный кем-то из однофамильцев. Стадо было большим, после утренней дойки следовало задать корму и воды, вычистить зимние стойла и только потом идти на завтрак. Мирта дожидалась, пока не уйдут все дояры, потом молниеносно дочищала Понцем стойла, гладила Мурру по белой отметине на лбу и шла мыться, слишком рано не следовало являться к завтраку. Здесь, на севере Нидерли, воды не жалели, как и дров, и баня всегда была протопленной, но все работники мылись вечерами, в отличие от хозяев. Мирта открылась падчерице хозяйки, что она девочка, намеренно открылась, и получила сообщницу, хорошее мыло и даже теплое белье. "Манипуляции людьми к выгоде для себя", "Полный сборник карт и описательств стран" и "Справочное пособие путешествующим" на арбарском языке были теми тремя книгами, что хранились у Мирты в коробе. Налет на библиотеку шаххрашу удался, а вот сбросить преследование оказалось трудно. Мирта совершила последний прыжок, представив Тройку, но отчего-то попала на север Нидерли, что-то сбило ее с Грани. Может усталость, может фиолетовые завесы, то и дело возникающие в туннелях Граней, но Мирта вывалилась на заснеженный склон горы и покатилась по нему вниз. Зато стих Гул, как отрезало, он преследовал ее с самого того момента, как Мирта оказалась в библиотеке. И нарастал все ее перемещения, а теперь наступила блаженная тишина. У подножия горы, со склона которой Мирта скатилась, чудом ничего себе не повредив, темнело отверстие и она выпустила туда новое для себя, еще толком не освоенное умение, нить Понца с прикрепленным к его концу стеклышком, тоже из разряда диверских ухваток. На стеклышке разведчика отпечатывалась на несколько моргов картинка, нить возвращалась и можно было запускать новую и чуть дальше. Мирте хватило трех нитей, чтобы понять про пустоту в гроте. Отверстие вело в небольшую пещерку с покатым полом, пустую, и начавшаяся буря загнала туда Мирту. Выход завалило сугробом, но одеяло согревало, Видение в темноте позволяло читать, и Мирта решила отсидеться здесь некоторое время. После бури воздух стал таким прозрачным, что дым от сотен труб Мирта разглядела за много лирсов, забрала спрятанные в лесу у Тройки сапоги, вернулась в пещеру и принялась сооружать снегоступы из принесенной коры ветлы. Гула в лесу она не услышала, но теперь решила дочитать книги именно здесь, на севере, и следовало озаботиться пропитанием. Но не охотиться же ей на медоведов или варгов, а птицы на лето улетали почти все на юг, да и животные уже впадали в спячку, хотя на дворе стояла лишь середина осени. До городка с названием Ллурри она дошла за день, без остановок, потом осмотрелась и перенеслась назад, в пещерку. Нужно почитать об этом Ллурри и узнать, чем можно здесь заработать. Как Мирта вычитала, север Нидерли был одним из тех мест, где колдовство слабело, но явно это не про нее, и Понц, и Грани, и Видение выходили даже чище, чем в насыщенной эфирией пустыне Арбар. Ллурри и окрестности славились молочными продуктами, Гракке считался самым умелым маслоделом и сыроваром, а Мирта очень любила молоко. Платить Гракке стал после двух десятиц испытательного срока, клетушка и двухразовое питание не входили в плату, как и помывка в бане, они предоставлялись бесплатно, и если бы не начавшая расти грудь и первая менструация, Мирта не желала бы уходить отсюда. Прыщи не соврали. Пустыня так ее очистила, что весь эффект бесполости от годового прорастания в ее теле грибничных отростков пропал, обычно девочки так и оставались почти безгрудыми и практически без менструаций, а мальчики не брили бороды и усов. Теперь она снова полноценна, но появились и трудности, и третируемую всеми падчерицу хозяйки Мирта быстро прибрала к рукам, пообещав научить читать и считать. Перемещаться с грузом доводилось не часто, но Мирта тренировалась с валунами каждый день, все время утяжеляя их, и наконец сумела трехторровую каменюку унести сначала от подножия горы к двору Гракке, а потом сразу обратно. Именно столько весила Велма, и она приняла условия, усыпляться на время переноса. Тайна, хранимая Велмой, девицей старше Мирты на год, и ее успехи в освоении письма, чтения и счета, теперь сделали из нее спокойно относящуюся к тычкам мачехи особу, летом Велма рассчитывала поступить в школу и уехать из дома навсегда. Велма приносила на очередной урок сыр и масло, Мирта прихватывала хлеб от позднего ужина, и до полуночи обе девицы занимались учебой. До начала испытательных проб Велма научилась читать сразу на двух языках, прибавляла и отнимала в уме трехзначные числа, и с легкостью прошла вступительный отбор. В школу принимали бесплатно, Гракке изумился, но разрешил дочке учиться, уж очень ее хвалила управительница самой лучшей пансионти в Нидерли, и Мирта ее сразу перенесла к воротам школы в Гоаагу. Дочки мачехи отбор не прошли, что радовало Велму необычайно, и она никогда не узнала, что все дело в подливаемом Миртой двум близняшкам отваре корня тальбы, замедляющем на время умственную деятельность. На следующий год они пройдут отбор, но Велма уже заработает репутацию в лучшей из пансионтей для девушек Нидерли, а действие отвара позволит близнецам, пять зим изводившим свою сводную сестру, поступить лишь во второразрядную пансионть, не прошедших с первого раза испытание, в лучшую категорически не принимали. Теперь, когда Велма отправилась на учебу, Мирта поняла, что все-таки вычислила место с самым низким содержанием эфирии в мире, и оно находилось в трех днях ходьбы от пещерки. Для этого ей пришлось спиралью, все расширявшейся, ножками исходить очень много мест и смотреть Видением, где завитки эфирии крутятся меньше всего. Мирта наступившим летом пробивала себе Грань туда, проходя от каждой новой отметки по паре кругов в день все дальше в безэфирийность, и к осени перенеслась к закрытому облаками месту без намека на эфирию, где в Видении никаких завитков вообще не оказалось. Как догадывалась Мирта, она колдует потому, что Зерна Даров полностью в ней прижились и расходуют не эфирию пространства, а вырабатывают собственную. Поэтому, хотя почти вдвое увеличивается время колдовства, сила Даров от этого не страдает. Если не перенапрягаться, то короткий сон восстанавливает силы Даров полностью, и Мирта нащупала свои пределы. *** Облака,закрывавшие проход в ущелье без малейшего следа эфирии, расступились после половины круга. Все это время Мирта шла на ощупь в густом тумане, спотыкалась, но не падала, до последнего раза. Мирта споткнулась, вернее, не споткнулась, а проехалась левой ногой, наступившей на маленький гладкий камушек и с размаху упала на колени в попытке устоять. Стены ущелья сошлись так близко, что при взмахе рукой, не той, которой прикасалась к шершавой стене каждые два шага в надежде не заплутать, Мирта дотронулась до противоположной стены. Вот тут она и наступила на выскользнувший камушек, разбила коленку при падении, и рылась в сумке, отыскивая дезинфектант, как туман бесследно исчез и ослепительно-яркое солнце, непривычно золотистого цвета на обычном голубом небе, согрело продрогшую в сырости тумана Мирту. Она сидела на земле, ни следа гор не было видно на ровной, поросшей какой-то зерновой культурой, поверхности. Над Миртой пролетела высоко в небе птица, стремительная и оставившая за собою след из белого дыма. Слева донесся резкий звук, пронзительный и громкий. С бьющимся сердцем Мирта вскочила на ноги, уставившись во все глаза на ползущую вдали гусеницу, которая еще раз издала этот резкий звук, что прозвучал как "Тууу-тууу". Мирта смотрела, как отблески от стекол в металлических боках гусеницы сияли, эти стекла располагались с равными промежутками на теле, таком же составном, как и у настоящих, живых, гусениц. Это было явно рукотворное нечто, стекла Мирта хорошо различала на любом расстоянии, и она включила Видение. В этом стерильном от эфирии мире пришлось закрыть глаза, в открытом виде они Видели недалеко, а закрытыми она запросто все нужное разглядела. Внутри металлической гусеницы сидели и ходили люди, ничем не выдавая, что им там плохо, значит, поняла Мирта, они туда проникли добровольно, а не были проглочены. В голове у гусеницы, красной, в отличие от зеленого тела, тоже было два человека, но тут усталось навалилась так неожиданно, что Мирта просто рухнула на землю посреди поля. Среди стеблей со злаками копошились обычные муравьи, воздух был хорош, напоенный ароматами трав, и Мирта перевернулась на спину. Она немного поспит, солнце клонилось к горизонту, ветерок колыхал море растений, жужжали насекомые и сон пришел быстро. Звездный купол был из незнакомых созвездий, но Солили была на месте, в конце Водяного Ковшичка, и Молочный Ковш тоже ничем не отличался от того, что висел в Шаххре над самым горизонтом. Здесь же Ковши были на середине между зенитом и горизонтом, Мирта решила дождаться выхода Древа, если расчеты верны, то небо такое же, как у Ллурри. Но Древо оказалось тоже выше, и Мирта поняла, что это все-таки другое место, не на той широте, что север Нидерли. Солнце взошло опять золотое, а не красное, и Мирта убедилась, что оказалась в незнакомом мире, а не совершила прыжок по Грани в своем. Эфирия здесь просто отсутствовала, что ей никак не мешало Видеть и Понцировать, куропатка, выпорхнувшая почти из-под ног, оказалась точь-в-точь так же вкусна, как и в лесах Торнигита, но в ее желудке не было и намека на жалт. Мирта опалила ее и поджарила на ладонях, съела всю целиком и поднялась на ноги, чтобы найти водный источник. Разглядела темную полоску на противоположном от гусеницы краю поля, усилилась Видением и сумела понять, что с той, северной стороны, поле заканчивалось и там росли деревья. Мирта пошла к ним напрямик, сдвинув сумку за спину, утро было чудесное, и впервые за долгое время на нее снизошло спокойствие. На самом краю бесконечного поля, прямо на колее, стояла крытая повозка из металла, ярко-серебристая и заглаженная по всем углам. У повозки отсутствовали дышла, впереди были стеклянные глазищи, горевшие желтым светом, две дверцы оказались распахнуты настежь, и Мирта присела от голосов, вдруг раздавшихся из-за полоски деревьев. Там хихикала какая-то девица, ей вторил баском мужской голос и Мирта поняла, что застала любовную игру двух людей. Точно так же ворковала семейная пара дояров, что жила по раздельности и искала любое укромное место, чтобы слиться в объятиях. Как правило, этими местами чаще всего оказывались либо баня, либо сеновал, и оба места Мирта по своим делам посещала часто. Язык этих двух любовников оказался довольно резким и абсолютно незнакомым, но интонации не оставляли сомнений в их занятии. Мирта воспитанно отползла назад в ходившее волнами от ветерка поле со злаками. Спустя четверть круга двое вышли из лесочка, мужчина сказал что-то вроде "Кумлятрсуксдох", девушка в такой коротенькой юбочке, что едва прикрывала полушария ягодиц, захихикала. Мужчина закрыл обе дверцы и парочка двинулась по двум колеям, шириной как раз по колесам повозки. Мирта смотрела им вслед, пока обе фигурки не пропали за поворотом дороги, подошла к повозке и потянула за ручку дверцы. Та чавкнула и приоткрылась. В повозке пахло кожей и сгоревшим земляным маслом, на слитном заднем сидении лежала обложкой вверх книга самого высокого качества, что когда-либо попадались Мирте. Книга, ею тут же схваченная и унесенная на то место, где Мирта провела ночь, оказалась вся такая, с гладкими страницами, сплошь зарисованными полуголыми девицами и мускулистыми парнями. Мирта пролистывала страницу за страницей, но везде было одно и то же. Девицы в одежде и без нее, только в коротких, в обтяжку шальварчиках и лифчиках, занимали в книге почти семь восьмых объема, оставшаяся часть приходилась на мужчин. И тут Мирта поняла, что и мужчины не стесняются и показываются почти в таких же шальварчиках, как и у девушек, выставляя все анатомические подробности напоказ. Мирта старательно разглядывала одежду девушек, если вливаться в новый мир, следует принять по возможности облик его обитателей, и сравнивала свои походные штаны и синие, обтягивающие красивые ножки, у девушек с картинок в книге. Рубашки были всякие, от безрукавных до кружевных, но штаны были почти все идентичны. Ее сшитые из безволосых шкурок шухрисс походные же летние туфельки ничем не отличались, кроме цвета, от туфелек на ногах представителей обоего пола, поэтому она останется в них. Штаны она ушьет и перекрасит из серого цвета в синий, Мирта заметила цветы, из которых получают в Шаххре синий краситель, ну а рубашки были в таком разнообразии, что ее нижняя, пожалуй сойдет за одну из них. На отдельных страницах были в великом множестве представлены сумки, еще на парочке, почти в конце книги, головные уборы и затемненные очки, точно такие лежали на горячей серой поверхности у переднего стекла повозки. К вечеру Мирта критически осмотрела себя и осталась довольна, особенно радовали сворованные очки, теперь никто не увидит, что она ходит с закрытыми глазами. Повозка давно уехала, зафырчав и приняв помощь от еще одной, на которой вернулась парочка. Девица села за круглый штурвал, а парень ехал за штурвалом тягловика. Мирта поняла, что парочка даже не обратила внимания, что из повозки что-то исчезло. К утру Мирта дошла по колеям к довольно большому зданию, от которого в две стороны расходились металлические невысокие порожки-не порожки, а то, по чему колесами проехалась очередная гусеница, вблизи оказавшаяся подобием повозки, только намного шире и длиннее. Видимо, подумала Мирта, из-за отсутствия эфирии здесь много такого наизобретали, о чем у них давно забыли, она считала сказками книги про самобеглые повозки, и вот, пожалуйте, сказка оказалась былью. Люди в гусенице, насколько она смогла разглядеть, были скорее похожи на исконных уроженцев Шаххраата, но часто встречались и такого колера, как она и северяне в Нидерли, то есть светловолосые и светлоглазые, и все говорили на том самом резковатом языке, речь через приоткрытые верхние части окон доносилась отчетливо. В учебниках диверской подготовки о внедрении в незнакомое общество советовали прикинуться немощным и потерявшим память в результате какой-нибудь подстроенного самим же несчастного случая, но обязательно на глазах у множества свидетелей. Один такой случай Мирта уже видела, та девица не успела сесть за штурвал повозки и стояла вплотную к ней, как парень, севший за штурвал тягловика, резко дернул его. И соединенная с тягловиком повозка тоже дернулась, девицу развернуло и чуть отбросило в сторону. Та устояла на ногах, сунула два пальца в рот и так свистнула, что у Мирты долго еще звенело в ушах. Поэтому ей надо все рассчитать и сделать похожее, но упасть и изобразить потерю чувств и памяти. Тем временем очередная гусеница подползла к дому, одновременно раздвинула двери, что располагались по концам каждого сегмента, постояла, сказала свое "Тууу-тууу", ее двери все одновременно захлопнулись и гусеница набрала скорость. В ее последнем сегменте было пусто, восходящее солнце светило насквозь через стекла с обеих боков гусеницы и Мирта рискнула. Грань послушно и безо всякого напряжения перенесла Мирту внутрь сегмента гусеницы. Она оглядывалась, внимательно изучая ряды сидений, обтянутых красным подобием кожи, но явно не натуральной. После осмотра сегмента Мирта села у одного из окон и смотрела на проносившиеся мимо поля, леса и маленькие хуторки, там и сям разбросанные. На следующей остановке в сегмент вошли три женщины с огромными сумками на колесиках, откуда свисали пучки зелени и доносился приятный аромат свежесорванных овощей. Женщины уселись в один отсек и заговорили, перебивая друг друга, точь-в-точь, как она с девочками во время вечерней молитвы. Их одежда была более привычна взгляду Мирты, на головах платки, платья довольно длинные и более темных тонов, чем у девиц в книге, и обувь была не высоченных каблуках, как там же, и Мирта ее вытащила, чтобы продолжить ее изучение. Женщины разговаривали негромко, часто смеялись, и Мирта отложила книгу, сдвинула очки на макушку и закрыла глаза. В счетной медитации удалось вычленить имена женщин, старшую обе попутчицы называли Николавна, а их обеих Николавна называла Наталкой и Галкой. Имя Наталка Мирте очень понравилось, такое мягкое и в тоже время напоминающее журчание ручейка подо льдом, весной они с Велмой ходили за веточками с пушистыми шариками, коровам их давали как лакомство. И тогда Мирта услышала, как подо льдом течет вода, Велма еще сказала, что такая вода считается очень полезной. Мирта захотела пописать, она уже видела, как женщины сходили по очереди в дверцу в конце коридорчика и рассудила, что там нужник, характерный запашок немного впитался в платья проходивших мимо нее женщин. Дверца отворялась нажатием вниз металлической ручки, в дальнем углу от нее стоял ватерклозет, совсем как у лекке и у Гракке в рабочем доме, в другом была раковина с металлическим отростком. Ясные рисунки над обеими сооружениями показывали, как получать воду для смыва и умывания, Мирта исполнила рисованные советы. и вышла в сегмент очень довольная, еще один урок нового мира усвоен. Из сегмента Мирта вышла на серый искусственный камень, находившийся вровень с порогом сегмента, и увидела Овал, такие описывались в старых рукописях наряду с теми самыми самобеглыми повозками. Овал трепетал краями на стене небольшого домика, Мирта шагнула в него, ни на морг не задумавшись. На той стороне она почти уткнулась в стену из грубообработанного камня, в Видении металась настолько насыщенная эфирия, что при ее такой густоте Мирта сумела легко посмотреть сквозь стену. *** Мирта устало потерла глаза, прикрыла их и услышала голос Арессии, зовущий ее. В коридоре мялся перед дверью Брир, который огорошил ее просьбой продать охранный амулет. Мирта лишь спросила, на какую площадь он рассчитывает навесить молниеразрядник, поняла, что на все его восемь комнат третьего этажа, и продала со скидкой новую модель. Этих денег теперь хватит, чтобы оплатить первый каникулярный месяц в поселке у Завесы, конечно, самом южном и жарком, но она родилась в таком месте, и как сделать жизнь там комфортной, знает не понаслышке. А такой мощности охранка ей не нужна, Мирта редко выбирала жилье с большой площадью, гораздо удобнее в маленьком, где все под рукой. Мирта сознавала, что это наследие тех времен, когда мир вокруг был простым и понятным, и что подсознательно она стремится ограничивать себя именно из-за этого. Глава третья. Генриетта. Рассказ о своей части пути Мирты Соррен, имя которой теперь везде было записано как Миртсоррен, захватил Генриетту с головой. Она поняла, что проголодалась, когда вошедший к ней в келью Виктуар сунул ей под нос поднос с мясом в чашке и ломтями хлеба и улыбнулся от манер, а вернее, от их отсутствия, у графини Руажир. Она схватила кусок мяса, урча и облизывая пальцы проглотила его, и запивала большими глотками так же точно проглоченный кусок хлеба, промычав сквозь набитый рот благодарность другу. Да, другу, первому настоящему. Миллигана, как уже выяснили оплаченные сыщики из малефиков, получала на свой счет в банке переводы от семьи Антуана уже два года, вывод был однозначен - она и была подливателем приворотной микстуры. Но Генриетта, оплатив работу сыщиков, приятелей Виктуара, тоже выпускников моноквы в сопреде Призмы, теперь даже не хотела думать о мести и чем-то подобном. Отомстить успеет, не до того сейчас, ей такое пообещали, что пусть все семейство Антуана хором варит всякие микстуры, к концу отпуска она сможет, как Виктуар, Видеть. После торопливо съеденного обеда Виктуар провел Генриетту к полке стеллажа, где лежали книги с руководством Бриранда по копированию Зерен Даров, но прежде советовал прочесть начало мемуаров знаменитого Учителя. Генриетта пока отложила в сторону книгу Миртсоррен, прочитанную по диагонали до половины, она выхватывала самые захватывающие описания приключений смелой девчонки, позже вдумчиво все перечитает. Ректор готовил лабораторию, лакун в ауре оказалось две и сейчас копировались два Зерна, пространственный и Видения. Стихийные могут прижиться, если вначале эксперимент по этим двум пройдет хорошо, и Генриетта проводила время до вызова в лабораторию за чтением. Глава четвертая. Брир. Волосы лезли в глаза, Брир откидывал их упрямо, и те тоже упрямо опять падали вперед. Натирка смылась под проливным дождем, Брир не успел добежать до лагеря за лирс отсюда, и сейчас вздыхал, придется дожидаться конца непогоды. Речушка, которую он пересек вброд рано утром, не замочив и до половины голенища сапог, сейчас разлилась раз в двадцать, вода в ней ворочала стволы деревьев, и рисковать не хотелось. Вода неслась шумным потоком, и конца-краю ливню не было, Брир пожалел, что не дочитал справочник по Фарлонгу до конца, а то бы знал, сколько точно ему сидеть на берегу. Тут он покривил душой, он эту книгу вообще только пролистал, изредка задерживая взгляд на рисунках животных, очень сказочных, и только. Если есть слуги, зачем еще думать о погоде и о другом, таком же неважном, у него есть заботы посерьезней. Например, какой костюм выгоднее подчеркнет раздавшиеся в последний год плечи и прикроет упругие ягодицы, тренировки наконец принесли результат. Но он не любитель выставлять напоказ, как старший сводный брат, то, что находится ниже пояса. Эти ритты такие распущенные, старший сводный брат успел почти всем девушкам в Ар-Рунне под юбки залезть и хвастал этим каждый раз, когда они собирались тайком выпить ар-когр. Он нагло приходил в его комнаты, и влезал во все разговоры, потому что считался своим в любой компании. К тому же мачеха, в отличие от него, которому отец установил строго определенный размер выплат, снабжала его деньгами постоянно, и ар-когр в основном старший сводный брат и приносил, еще и поэтому его принимали с воодушевлением во всех комнатах мужской части клежже, да и в женской тоже, если верить его рассказам. Но Бринна стала поглядывать заинтересовано на него, а не на старшего сводного брата, когда он осенью оказался внезапно на голову выше Бриара, Арессия иногда ему подмигивает, и Тринна тоже. Поэтому пусть слуги собирают все эти палатки и прочий походный инвентарь, у него задача поважнее, не забыть всевозможные натирки и притирки. Плечи плечами, но прыщи пока не желали покидать лицо окончательно, и волосы Бринна любит, он сам подслушал, когда уложены волной назад, ей так приятней пропускать их сквозь пальцы. Последнюю ночь перед поездкой Брир почти не спал, представляя, как Бринна ласково ему перебирает волосы, и даже целует его. От этих мечтаний пришлось менять спальные штаны и самому застирывать пятна от своего семени, при каждом видении влажного ротика Бринны его ствол поднимался и требовал, чтобы хозяин сделал углубление в матрасе и вставил его туда. Бриру приходилось включать свет и отжиматься, но после очередного укрощения плоти он не выдержал. Брир после семяизвержения уснул, но под утро привиделась Бринна, которую тут же сменила Арессия, а затем и Тринна, и эти штаны тоже пришлось полоскать в своем бассейне и растягивать для сушки на балконе под крышей. Не хватало только усмешек слуг при стирке его белья, и они не преминут об этом доложить старшему сводному брату, а тот, приукрасив, непременно доложит отцу. За ним, наследником, установлен плотный надзор, и Брир ждал этого похода, в него разрешают брать только двух слуг, а самое главное, здесь не будет старшего сводного брата, что учится курсом выше. Сейчас, под холодным дождем и промокший до нитки, Брир попытался представить рот и мельком увиденную утром грудь Бринны и так скоротать время, под рукой матраса не было, но сойдет и своя рука. Девушки успели влезть под водопад, мокрая ткань обрисовывала их упругие тела отчетливо, а у Бринны рубашка оказалась к тому же прозрачной и розовый сосочек он разглядел под стыдливо прикрывающей грудь тонкой кистью. Бринна все не представлялась, мешали скукожившиеся до орешков тальбы яички, и Брир теперь понял совет тренера принимать ледяной душ, если одолевают нескромные желания. К тому же клонило в сон, кто знал, что их сразу, не дав даже переодеться, разведут по началам Троп, а не дадут поесть и отдохнуть. Но надзирателем в этом походе назначили, взамен его двоюродного дяди, одного из этих выскочек, почти безродного Ситаромба, и тот вначале отправил слуг и девушек через Портал, и потом только мужскую половину группы. И выстроив всех в два ряда, двумя же взмахами Веера отправил двадцать практически взрослых мужчин и женщин к их Тропам, не вняв мольбам девушек, чтобы он им дал время надеть сухую одежду. Брир быстро выполнил задание найти пухлохвоста, сейчас тот трепыхался в сумке, и сразу двинулся в обратную дорогу, и ведь почти дошел, осталось пересечь речку и подняться на склон Ситга, где был их лагерь. Там его ждет еда, горячая ванна и потом прекрасный вечер в кругу друзей, а он торчит здесь, как трус. С этой мыслью Брир подошел к кромке несущейся воды и шагнул в нее. Предательски скользкие камни на дне речки и бьющее под колени течение уронили и так мокрого Брира, это бы полбеды, но топляк, до того таившийся под берегом, резко вынырнул оттуда и стукнул по темечку. Брир, у которого в глазах все помутилось, успел подумать, как на его похоронах будет хихикать втихомолку старший сводный брат. Да и то, если его тело не унесет в Бескрайнее озеро, вроде туда впадает эта речка. Брир очнулся, укрытый циновкой из травы, и от резкой головной боли накатила тошнота. Но он жив, жив, и Брир повертел головой в поисках спасителя. Рядом сидела Миртсоррен и гладила белоснежную шкуру виргитты между ее ушей, огибая рог на лбу, отчего та лежала тихо и закрыв глаза. Виргитту юношам не доводилось видеть вблизи, кроме рисунков, и потому Брир затаил дыхание. Такую редчайшую возможность ощутить Благодать, а она струилась золотистыми волнами во все стороны от рога на лбу виргитты, нельзя было упустить. Тут виргитта, почуяв, что Брир очнулся, осторожно, чтобы не уколоть острием рога девушку, высвободилась из-под руки Миртсоррен, вскочила одним изящным прыжком и стремительным росчерком молнии исчезла за деревьями. Миртсоррен недовольно взглянула на Брира, что-то буркнула под нос и так же изящно, как виргитта, поднялась на ноги. Брир откинул циновку и тоже встал, не зная что сказать, как извиниться за то, виргитта ушла. Тут ему в голову пришла мысль, что все россказни старшего сводного брата о Миртсоррен неправда, виргитта подходила только к девственницам, и теперь у Брира есть козырь в рукаве, непобиваемый, и тихая сумасшедшая радость накрыла Брира с головой. Впервые у него есть доказательство, что Бриар лжец, и Брир уже представил, как на каникулах выльется из печатки перед отцом и мачехой сегодняшнее ощущение Благодати, а то, что виргитта подошла к Миртсоррен, будет добивающим ударом. Печатка сбора эмоций вибрировала от напряжения, и Брир сливал часть во вторую, потому и не понял, что Миртсоррен уже ушла. Обе печатки Брир погрузил в глубокий карман-складку, посмотрел на то место где еще мгновение назад лежала виргитта, и к своей радости, увидел там три длинных волоска из ее гривы. Для завершения амулета как раз столько и требовалось, Бринна, Миртсоррен и старший сводный брат вылетели из мыслей, ему следует подцепить рукой в перчатке волоски и сразу их отправить в хран, чтобы сберечь их силу. Золотистую силу добровольно отданной Благодати. К лагерю Брир шел не спеша, гладя высохшего пухлохвоста, после купания тот стал послушным и перестал бить мощными задними лапами. Брир раздумывал, с чего начать переделку амулета для сестренки, длина волосков виргитты оказалась максимальной, они не вспыхнули и не сгорели, когда он нечаянно коснулся их голой рукой, уже погруженных в хран. Ну разумеется, думал Брир, те указания, что артефактор-девственник, а он еще ни разу не был с женщиной, кроме как в своих мечтах, может брать голыми руками даже кровь или молоко виргитты, и над которыми потешались все парни, верны. В учебниках вообще редко встречались ложные утверждения, так что может и не стоит торопиться с женщинами, как бы не подначивал Бриар и согруппники. К тому же они заметно еще перед последними каникулами потеряли в мощности напитывания, у Бриара простая сигналка не вопила, а тихо квакала. А у его лучшего друга и напарника по насмешкам над Бриром, вообще утратили всякую силу и их он отдавал напитывать подмастерьям. Поэтому на Бринну и нежно ему улыбающихся ее подружек Брир старался сегодня не глядеть, попросил Деммура приготовить спальный комплект, поужинал, принял прохладный душ и лег в постель пораньше, читать можно и лежа. На пришедшего с проверкой Ситаромба Брир взглянул, еле оторвав взгляд от книги с описанием усиления амулета Благодати, его родная сестра, младше его годом, вышла замуж полгода назад и ждала ребенка, и это для нее Брир готовил амулет. На следующий день Ситаромб отправил парней в общий поиск, а девушкам дал указание готовить из подручных средств защитную поножь, их группа числилась за Тайным Отделом, и поножь предназначалась стражам. Амулеты-поножи носили все, уходящие за Завесу, и за год каждому следовало таких изготовить по три пары, отрядов было много и стражей тоже. Брир теперь лихорадочно вечерами пересчитывал, что ему придется изменить в основе амулета, чтобы тот стал совершенством, и Ситаромб во время очередного обхода принес свой справочник, в котором подробно уже были расписаны подобные расчеты. Но Брир продолжил, по совету надзирателя, сам считать, и только сверялся в контрольных точках со справочником. К его радости, расхождения были в пределах погрешностей, но внезапно поход закончился, а Брир только дошел до середины. Ситаромб ему разрешил оставить справочник, Брир теперь уходил в дальнюю комнату и считал там в тишине, Деммур никого не впустит, если Брир этого не позволит. Посиделки внезапно закончились, потому что ар-когр туманил мозг и Брир перестал его пить, над чем Бриар громко смеялся и называл сосунком, ему бы молочка, ха-ха-ха. После того, как Брир буквально искупался в волнах Благодати, злой взгляд старшего сводного брата и его насмешки не задевали, а хвастливые рассказы теперь воспринимались сквозь огромный скепсис. Как же так, якобы неоднократно впускавшая его в свои комнаты сильнейшая ученица, Миртсоррен, оказалась девственницей, возможно и другие девушки дают от ворот поворот низкорослому блондинчику, и он только в мечтах ими владеет. Но ничего этого Брир не стал никому говорить, до каникул осталось два месяца, и хотелось к тому времени доделать амулет и продолжить наблюдения за мощностью напитки у согруппников. Теперь у него имеется довольно четкий критерий, кто следует Канону артефактора, а кто нет. До определенного возраста, в дополнительно взятом курсе у Ситаромба тот показал свои наработки по измерению мощности напитки, не следует смешивать женскую и мужскую энергии. Мастурбация же, как строго и без тени насмешки ответил Ситаромб на расспросы о виргитте, считается простой разрядкой, смешения же нет, так что по Канону Брир девственник. Волоски вставились в амулет, осталось напитать его и вручить сестренке. Деммур теперь относился к Бриру с возросшим почтением. Это стало ясно, когда он не впустил Бриара к нему в комнаты, несмотря на подделанную записку якобы от него самого. Деммур непоколебимо отвечал, что записка запиской, но ему не давал Серебрег Брир никаких указаний, и пока лично не оповестит, никакие письма никому не дадут права входить в святая святых мастера. Брир это услышал, когда возвращался за забытой книгой, и он переждал за углом взрыв негодования Бриара и по-прежнему учтивые, но твердые ответы Деммура. Брир после этого назначил Деммура старшим слугой, он имел такое право, и отец подтвердил, так что теперь стазисный хран вроде бы в полной безопасности, но на всякий случай Брир купил у Миртсоррен охранный амулет. *** Амулет-охранник сработал накануне отъезда на каникулы, оглушив Бриара, взобравшегося на третий этаж и решившего проникнуть в хран через окно. Охранка ударила молнией в руку вора, от этого мощного разряда пальцы разжались и Бриар упал спиной на каменную мостовую двора мужской части клежже. Он повредил копчик о вывороченный булыжник и до утра полз на руках подальше от окон Брира, это уже не розыгрыши и он может крупно влипнуть. То, что при повреждениях позвоночника не следует двигаться, Бриар знал, но гнев Серебриса, узнай он, что собирался сделать Бриар, был страшнее возможных последствий. Домой Бриар попал спустя два месяца, уже крепко прикованный к инвалидному креслу. Отчим весьма прохладно приветствовал его, и мать тоже, сосунок откуда-то взял Благодать и щедро ею поделился с родителями, да еще наплел наверняка чего лишнего про него и его похождения. Ну да, большей частью, кроме приема ар-когра и благосклонности Бринны, они были им придуманы, но раньше-то верили ему, а не сосунку. Бринна тоже не отработала своих денег, не совратила сосунка, и честно в этом призналась. На требование вернуть деньги Бринна глумливо посмотрела на лежащего в Главной лечебнице Бриара и расхохоталась, давай, жалуйся кому хочешь, позорься. Серебрега Брирта благополучно разрешилась двойней, мальчиками, очередь наследования сдвинулась для Бриара еще дальше, да и кто теперь согласится назначить Серебрисом калеку, причем не рыжего-огненного, как настоящие потомки рандов, а белокурого. Воспарение своими силами ему теперь тоже не светит, оставалась одна возможность достичь его, и он постарается изо всех сил ее не упустить. Девки, алкоголь и прочие радости жизни, даже возможность воссесть на Серебряный престол, не идут в сравнение с возможностью получить белые крылья, это глупцы из Бририи думают, что необходим праведный образ жизни для Воспарения. Вовсе нет, возможность нарастить мощность напитки и вырастить крылья дает только Ядро Силы, а он два таких у Миртсоррен вычислил. Зря она не приняла его ухаживания, зря, на следующий год он, как пропустивший переводные испытания, будет учиться на одном курсе с сосунком, предательницей Бринной и той самой Миртсоррен, пора надевать маску прилежного и старательного ученика. *** Брир отложил в сторону воспоминания двоюродного брата, взятые у Бриара самописцем. Он что-то подобное подозревал, когда увидел, что металлический диск посреди комнаты, спрятанный под половицей, превратился из серого в черный. Но до начала учебы возможности подобраться к Бриару и нацепить на того сонор-самописец не предоставлялось, а в толчее первого учебного дня успел под колесо каталки подложить мягкий комочек. Комочек расплющился в лепешку и впитался в кауч колеса, потому что и сам в основе имел такое же происхождение. Ему опять пришлось обращаться к Миртсоррен и обрисовывать задачу по обходу риттовских артефактов, и всю последнюю десятицу перед началом учебы они расплетали линии у одного такого. Мачеха позволила взять сломанную деревянную решетку от вентилятора и попытаться починить ее. Они трудились у Миртсоррен в ее снятом на летние каникулы чердаке над магазинчиком амулетов, там Миртсоррен ваяла простенькие хранилки и светильнички, сзади торгового помещения уже три года, и вставала за прилавок, если хозяйка магазинчика, Криста, уходила по делам. У Брира впервые получилось сменить цвет глаз и волос, из сапфировых радужек сделать карие, а из рыжих волос черные, и выпрямить их, но Миртсоррен сразу его узнала и улыбнулась при виде входящего в магазинчик Брира. Вход на чердак был по отдельной лестнице позади магазинчика и Брир входил в комнату Миртсоррен никем не замеченным, что, впрочем, девушку с рассеянным взглядом не волновало. Про этот взгляд ей говорили многие, теперь и у Брира стал такой появляться, из-за частого обдумывания двух и более вещей сразу. Потому что разделение потоков сознания крутая штука, но не всегда получалось переключаться быстро между ними. Глава пятая. Мирта и Брир. - Это строение мягкого неба у них такое - заметила Мирта, когда в очередной раз все смеялись над говором рандов - Они с самого детства не произносят букву Л. В преддверии Перехода за Завесу все сидели на земле и трепались о разном, разбившись на кучки. Мирта и три девушки из стражей в самом последнем ряду разговаривали о диалектах Рунны, и Мирта объясняла, почему ранды так коверкают слова, заменяя Л на Р. Брир лежал совсем рядом подложив под голову заспинный мешок, но в новом облике его не узнавал никто, а пока он молчал, никому и в голову не приходило, что один из тех, над кем они смеются, слушает и потешается. Тренировки, которые он делал по книгам Миртсоррен, он был полностью с нею согласен, что не нужно путешествующему по разным мирам иметь такую явную отличительную особенность, уже помогли, и Брир сумел сказать Л, но в некоторых словах Р все-таки прорывалась. Но самым главным успехом была не эта победа по логопедической упражнялке, найденной Миртсоррен в одном из своих путешествий за Завесу, и не разделение потоков сознания, а то, чем Миртсоррен с ним поделилась и что он сразу освоил, перемещением Гранью в Тень. Бриру удалось с ее помощью подставить Бриара перед этими каникулами, и он не прошел отбора для прохождения Завесы. Тут Миртсоррен была с ним заодно, прочитав с самописца мыслишки Бриара, хищно раздула ноздри и кивнула, да, она поможет. За прошедшие полгода они здорово сдружились, сидели за одним столом везде, и в аудиториях и в библиотеке, и потому на предложение Миртсоррен помочь ему в овладении Гранью, Брир ответил немедленным согласием. Зерно Дара, что Миртсоррен скопировала на отрезанный у него кусочек ушного хряща, прижилось мгновенно. Миртсоррен это объяснила тем, что у него аура подходящая, развитая Видением потоков эфирии, и Брир ждал окончания копирования второго подарка. Понц-огонь ему поможет в достижении мастерства по артефакторике, да и перспективы теперь вырисовывались такие, что захватывало дух. Копирование Зерен Даров Мирта освоила в предпоследнее посещение Зазавесья и сегодня они вдвоем попытаются попасть в Грань к Учителям. Мирта смогла ему передать ощущение спокойного и размеренного течения жизни в школе Призмы, нарисовала летающих бок о бок Стражей и риттов, и Брир надеялся, что не потеряется в Гранях. Их ритты почти все потеряли способность к Воспарениям, даже те, кто сумел заполучить какое-нибудь из Зерен Даров. Мирта многое ему рассказала о варварских способах риттов заполучать Дары, ее копирующий способ сработал и после возвращения они попробуют еще кому-нибудь внедрить. Брир знал, что для этого понадобится помощь и разрешение отца, но уже сейчас взял под протекторат практически безлюдную местность и переименовал ее в сопред Призмы. Именно там, после завершения учебы в Ар-Рунне, они вдвоем откроют монокву, аскетизм являлся непременным условием для развития силы воли и духа. Конец первой части второй книги о мирах Тессеракта.