Месть и милосердие

      …иллюстрации кажутся мешаниной из ярких пятен, а начертанные строки – лишь совокупностью слов.       С раздражением Геллерт Грин-де-Вальд откладывает книгу. Что с ним такое? Почему он ни на чем не может сосредоточиться? Стоит ему остаться в тишине, как разумом завладевает одно и то же воспоминание.       Ох уж этот Хьюго! Мало ему потасовок – еще и в замке устроил спектакль!       Но все же почему он думает о Криденсе – причем думает так, как никогда раньше? Со стыдом он вспоминает свой беспощадный удар – юноша даже не понял, за что получил его. Внезапная вспышка гнева, так же внезапно сменившаяся неким горьким, но светлым чувством.       Неужели жалостью?       Вскочив с кресла, темный маг подходит к раскрытому окну. Небо подернуто закатом – заснеженные вершины золотит сонно клонящееся солнце. Но даже восхитительный горный пейзаж не может затмить те плачущие глаза, заглушить те отчаянные мольбы…       С тяжким вздохом Грин-де-Вальд склоняет голову и впускает в нее навязчивые мысли. Криденс… снова Криденс! Но только другой: не жестокий и самоуверенный юнец, а сломленный, отчаявшийся юноша, что приносит себя в жертву ради гнусного предателя. Какая слепая любовь! А впрочем, ему ли не знать, как любовь слепа? До сих пор он хранит то злосчастное письмо с инициалами «А.Д.».       И все же, как один и тот же человек может быть таким разным? Как его палач смог обратиться в кроткую жертву? Те карие глаза – он же помнит, какой они горели ненавистью. Но сегодня, как он в них не вглядывался, в них не было и ее тени…       Этой ночью Грин-де-Вальд не может уснуть – впервые за долгие годы. Таинственная «струна» звенит в его душе, наполняя ее раздражением и необъяснимой тревогой.       Так проходит пять дней. На шестой же день к темному магу является тюремщик и сообщает, что «состояние узников резко ухудшилось». Персиваль оправился от пытки, но впал в меланхолию. Криденс часами лежит без движения, глядя в одну точку. Оба пленника начинают отказываться от еды и потому «если у господина есть на них какие-то планы, стоит привести их в действие как можно скорее».       С изумлением Грин-де-Вальд подмечает, что сообщение тюремщика ввергло его в растерянность… планы? У него были планы: он собирался убить своих узников, причем вначале Персиваля и только потом Криденса. В этом и должен был заключаться последний акт мщения – заставить юношу пережить смерть любимого человека.       Но теперь что-то в плане мести кажется Грин-де-Вальду неправильным. В памяти его всплывают слова Ньюта Саламандера:       «Я думаю, если бы не влияние Грейвса, Криденс никогда бы с вами так не поступил. Встреть он другого человека – и он сам был бы другим…»       Тот Криденс, которого он вырвал из когтей Хьюго Монтье, и был другим. Что, если магозоолог прав и Персиваль виновен в его страданиях гораздо больше, чем Криденс?       Еще одно воспоминание, тревожащее темного мага – это воспоминание о том стыде, что он увидел на лице мракоборца. Чего стыдился Персиваль – того, что его «ручной обскур» сделался столь жалким или же своего предательства?       Измерив шагами свой личный кабинет, Грин-де-Вальд замирает подле письменного стола. Пораздумав, он выдвигает один из ящиков и вынимает цветной, свернутый в несколько раз лист бумаги. С усмешкой положив его в карман, он начинает спуск в нижнюю часть замка.       Он должен разобраться в себе! Пламя мести, что горит внутри него, начинает угасать, и он уже не знает, что подливать в него – масло или воду.       

* * *

      Когда отворяется дверь камеры, Персиваль Грейвс вздрагивает, но не от неожиданности, а от страха. На сей раз, когда Грин-де-Вальд входит в темницу, у него возникает такое чувство, что она делается теснее: исходящая от темного мага сила электризует воздух, окружает и точно сдавливает его. На губах Грин-де-Вальда нет былой усмешки, а в его разномастных глазах застыл холодный гнев.       «Он пришел убить меня», – думает мракоборец, обреченно глядя на грозного гостя.       Он хочет было приподняться на локтях, но темный маг жестом останавливает его. Что странно, в голосе его не звучит ярость:       – Лежите, мистер Грейвс. Мы вполне можем поговорить и так.       Присев на край матраса, Грин-де-Вальд пару мгновений всматривается в лицо узника – бледное, с потухшими глазами, в которых не осталось и тени былого нахальства.       – Вы ничего не хотите спросить у меня, мистер Грейвс? – интересуется он затем.       – Разве я имею права на вопросы? – тихо отзывается Персиваль.       – А разве вам для этого нужно право? Раньше вы обходились без него… итак?       Опустив глаза, мракоборец нервно облизывает губы. Не услышав от него ожидаемого вопроса, Грин-де-Вальд презрительно фыркает:       – Да, мистер Грейвс, вы не перестаете меня разочаровывать… что ж, если вам нечего спросить, в таком случае вопросы буду задавать я. Итак, мой первый вопрос: скажите, мистер Грейвс, считаете ли вы себя героем?       Устало вздохнув, Персиваль чуть приподнимается на локте:       – Я не считаю себя героем, мистер Грин-де-Вальд. Но я считаю, что всю свою жизнь я делал все, что в моих силах.       – И то же вы делали?       – Все для того, чтобы улицы Нью-Йорка стали спокойнее.       – О! – саркастически восклицает темный маг, – не могу сказать, что ваш ответ меня не смущает, но… пожалуй, я оставлю разборки на потом. Ну а пока – мой второй вопрос: совершали ли вы когда-нибудь преступления, мистер Грейвс?       – Да.       – По отношению к другим людям или только к самому себе?       – К людям…       – И какое же из ваших преступлений было самым тяжким?       Несмотря на всю безысходность своего положения, Персиваль не удерживается от сарказма:       – Вы, конечно же, ожидаете, что я покаюсь перед вами, мистер Грин-де-Вальд?       – О, нет, – качает головой темный маг, – вовсе не этого я от вас жду, мистер Грейвс.       – А чего же?       – Как я уже говорил, я ожидаю от вас вопроса… касательно одного человека… как раз-таки того человека, перед которым вам следовало бы покаяться, раз уж вы заговорили об этом. Скажите, мистер Грейвс, вам абсолютно безразлично, в каком состоянии сейчас пребывает Криденс Бэрбоун?       Мракоборец вздрагивает. На его бледном лице отображается уже знакомое Грин-де-Вальду чувство стыда.       – Ваше предательство, мистер Грейвс, очень меня впечатлило – даже несмотря на то, что я его предугадал… но знаете, только сегодня я понял одну простую истину: вы предали Криденса гораздо раньше, чем я думал. Вы предали его, когда приняли как человека, но при этом видели в нем лишь обскура, лишь разрушительную силу, что можно использовать в своих целях. Вы говорите, что делали все, чтобы улицы Нью-Йорка стали спокойнее? Тогда объясните мне, мистер Грейвс: почему, когда вы с вашим феноменальным питомцем взялись за это благородное дело, американские волшебники стали бояться выходить из дому? Вы знаете, что говорят про вас в волшебном обществе? Я бы вам рассказал, но… думаю, картина будет лучше любых слов.       Запустив руку в карман мантии, темный маг вынимает сложенный лист бумаги. Развернув его, он демонстрирует своему пленнику искусную карикатуру: холеный чародей с седеющими висками самодовольно вздергивает уголок рта. В правой руке он держит министерский ордер на арест, в левой – натянутую цепь. На ней неистово бьется Криденс – страшный, с горящими белыми глазами и окровавленной зубастой пастью. Картину дополняет беспощадный заголовок:

«Фас, мой мальчик!»

      Точно по раскрытой книге, Грин-де-Вальд читает по лицу мракоборца то, что происходит в его душе. Вначале – возмущение и попытка переспорить свою совесть, вслед за этим – понимание, стыд и наконец – тяжкое, горькое признание.       Теперь и Персиваль Грейвс избавлен от своей слепоты. Теперь он понимает, что ни для кого не был героем – этим титулом он наградил себя сам.       – Еще одна истина, что сегодня открылась мне, – продолжает Грин-де-Вальд, складывая глумливую картину, – это что вы виноваты в моих страданиях гораздо больше, чем Криденс. Ведь это вы воспитали в нем монстра, вы же и сказали ему «фас»…       – Так убейте меня! – неожиданно восклицает Персиваль.       Впервые в его голосе звенят слезы.       – Избавьтесь от меня, а Криденса пощадите! Он больше не обскур – теперь он для вас безвреден… найдите ему дом! Если вы считаете, что вы лучше меня, то… отпустите его!       Слеза стекает по щеке мракоборца, прокладывая на ней соленую дорожку. С легким изумлением темный маг провожает ее взглядом, пока она не теряется в воротнике рубашки:       – Значит ли это, что вы признаете свою вину передо мной и другими магами, мистер Грейвс?       – Да…, – выдыхает Персиваль.       – И вы готовы понести удвоенное наказание – за себя и за своего бывшего питомца?       – Да.       – А готовы ли вы отдать за Криденса свою жизнь?       – Если вам нужна моя жизнь – берите.       – Хм…, – изображая раздумье, Грин-де-Вальд щиплет себя за подбородок.       Вслед за этим он поднимается с койки:       – Я подумаю над вашим предложением, мистер Грейвс. И так как я вполне могу его и принять, то… будьте готовы.       Не оборачиваясь, темный маг покидает своего узника. Уже по ту сторону металлической двери он останавливается и тяжко, досадливо вздыхает. Он хотел разобраться в своих мыслях, но вместо этого запутал себя еще больше…       Значит, лицемерный мракоборец раскаялся в своем предательстве – так, что готов пожертвовать жизнью, лишь бы хоть немного искупить его. Теперь он, Геллерт Грин-де-Вальд может заставить его страдать не меньше, чем Криденса. Вот только…       Только что-то мешает ему это сделать. Странно: раньше он четко знал, чего хочет – сейчас же противоречит себе. Он ненавидит Криденса и Персиваля, но теперь к ненависти примешивается и жалость. Их смирение и обреченность прокрались к нему в душу, задели ту самую «струну», которой коснулись слова магозоолога.       И зачем только он поклялся Ньюту? А впрочем, что ему клятва – разве кто-то сможет призвать его к ответственности за ее нарушение?       Ненависть и жалость вступают в новую схватку. Изнемогая от этой внутренней борьбы, темный маг шагает по длинному, украшенному гобеленами коридору, изо всех сил стараясь не думать о том, что он оставил внизу. Но где молчит желание, там подает голос ответственность: тюремщик не лгал, говоря, что с участью пленников нужно определиться как можно скорее. Если в ближайшие дни он не примет какое-нибудь решение, то судьба может принять его сама.       Неожиданно Грин-де-Вальд замирает посреди коридора. Внимание его привлекает один особо красивый гобелен. На нем изображена сцена из сказки, хорошо известной как среди волшебников, так и маглов: счастливый принц ведет под руку прекрасную принцессу, на дальнем плане – ветшающая стена замка и разросшиеся кусты роз.       С минуту темный маг задумчиво хмурится, переводя взгляд с принцессы на принца. После же в его разномастных глазах вспыхивают огоньки, а доселе мрачное лицо светлеет.       Рывком Грин-де-Вальд преодолевает оставшуюся часть коридора и вихрем взлетает по лестнице. От принятого решения он ощущает небывалую легкость. Жалость еще настойчивее играет на злосчастной «струне», искра ненависти разрастается в пламя, но главное – между этими чувствами больше не идет борьба. Оба они удовлетворены, пусть и не полностью.       В своем личном кабинете Грин-де-Вальд нажимает на скрытую панель. Слышится скрежет: несколько стенных камней раздвигаются, открывая его взору маленький сейф… что ж, он заключал пари с Судьбой – теперь же он поставит Судьбу перед выбором.