Нептун

— Пора идти… — Тоширо встал и потянулся, затем круговыми движениями размял плечи, чтобы облегчить всю тяжесть рабочего дня, навалившуюся на них. Он глубоко вздохнул и покачал головой, закрыв глаза. В конце концов, капитан десятого отряда обнаружил, что его лейтенант все еще сидит за столом, сосредоточив свой взгляд на документах, лежащих перед ней, потому он подошел к ней. — Я еще не закончила с этим, ты можешь идти, — сказала она, даже не удосужившись взглянуть на него. Тоширо приподнял бровь. — Когда бумажная работа мешала тебе уйти отсюда как можно скорее? — он подошел ближе, туда, где стоял ее стол. Мысль о том, что он уйдет раньше этой ночью, была немыслима; этого никогда не случалось за все десятилетия, что они работали вместе. — Я просто хочу закончить эти отчеты, чтобы завтра прийти позже, чем обычно, — ответила Рангику. — Хорошо, позволь мне перефразировать, — Тоширо взглянул на нее, заметив, что Рангику, казалось, отказывалась смотреть на него. Мацумото облокотилась на свой стол так, что ее руки прикрывали документы, над которыми она работала, словно скрывала это: — Когда твоя бумажная работа мешала тебе уходить и приходить в любое время? — это было вовсе не претензия; Рангику, возможно, всегда плохо справлялась с бумажной работой в офисе весь день, потому что она была человеком, который любил общаться и заниматься физическими упражнениями на свежем воздухе, что было полной противоположностью ему, поэтому в большинстве случаев Тоширо оставался в кабинете, чтобы закончить все отчеты и документы, тем временем Мацумото всегда заботилась о тренировках, а затем возвращалась к своему капитану с отчетами о слабых и сильных сторонах членов их отряда. Ее глаза были довольно остры в этих вопросах. Ее игривый характер облегчил их офицерам поход к ней с вопросами вместо того, чтобы держать их при себе и препятствовать прогрессу. Она также была довольно хороша в разрешении споров и следила за тем, чтобы со всеми в их отряде обращались одинаково. Тоширо всегда был требовательным, но спокойным капитаном, и хотя ему нравились физические нагрузки, он не был общительным человеком. Члены его отряда глубоко уважали его, но Хицугая чувствовал, что им всегда было легче подойти к Рангику, чем к нему, когда нужно было спросить совета или разрешения. В конце концов, для управления его отрядом не существовало особых правил, поэтому капитан десятого отряда смирился с Рангику и отсутствием помощи в оформлении документов много лет назад. Было бесполезно заставлять ее делать то, что ей не нравилось, и тратить впустую другие ее навыки и способности; мысль об этом заставила Тоширо вспомнить годы учебы в академии и то, как бывали случаи, когда учителя презирали способности некоторых его одноклассников только потому, что они не казались важными для их предмета… вместо того, чтобы направить эти навыки в нужное русло. Это также было одним из факторов, из-за которых у него возникли некоторые проблемы в академии; дело в том, что Тоширо был превосходным во всех предметах, поэтому большинство учителей хвалили его, что вызывало недовольство одноклассников, которые не были особенно талантливы в некоторых практиках. Хицугая никогда не испытывал гордости оттого, что его называли гением или вундеркиндом, если эти титулы также подразумевали, что другие люди недостаточно хороши. Тоширо не мог полностью винить своих преподавателей — не всегда легко, когда приходится учить много учеников. Здесь они были только вдвоем, так что он не собирался стыдить Рангику за то, что она не уделяла должного внимания бумажной работе, когда она была такой умной во всем остальном. Тоширо знал, что если попросит ее позаботиться о других обязанностях в их отряде, Рангику с удовольствием сделает это — эффективно и идеально. Вот почему в настоящее время капитан десятого отряда не возражал, если Мацумото оставляла свою часть бумажной работы незаконченной, при условии, что она выполняла другие свои обязанности лейтенанта, что она всегда делала. Ее хорошая работа всегда экономила ему много свободного времени. — Я просто хочу закончить это. Пытаюсь сделать что-то новое. Тоширо наклонил голову. Он собирался сказать что-то в ответ, пока не заметил, что на деревянном полу, где он стоял, были небольшие чернильные пятна. Хицугая поднял голову, чтобы получше рассмотреть стол Рангику: она все еще склонилась над ним так, что невозможно было разглядеть, что она делает. Тоширо глубоко вздохнул, и его большие и крепкие руки легли на плечи Мацумото, сразу ощутив, как его лейтенант напряглась, почувствовав его прикосновение. — Дай мне посмотреть, — попросил он ровным, но мягким тоном. Рангику покачала головой. — Просто иди уже домой, — ее голос был едва слышен. — Мацумото, пожалуйста, — капитан Хицугая немного крепче прижал ее к себе. Это заняло у нее несколько мгновений, но она молча выпрямила спину, позволив Тоширо увидеть свой стол: он был испачкан чернилами, включая некоторые документы. Ее рука все еще держала кисть, пальцы были напряженными и грязными от чернил, запястье сильно дрожало, а кожа на руке выглядела морщинистой, как будто ей было тысячи лет, прямо как у бабушки Тоширо. Его лейтенант, вероятно, пролила чернила, когда пыталась контролировать свое реяцу. У Мацумото только что случился рецидив. В последнее время они стали более частыми, и поэтому она казалась в этот момент отстраненной; ясно, что Мацумото не была рада рецидивам. Эти недуги начались около семи или восьми лет назад, но они не были такими частыми, как сейчас. В конце концов, это были побочные эффекты после их зомбирования, и капитан Куроцучи ясно дал им понять, не скрывая, что они потеряли довольно много лет жизни, и что побочные эффекты этого не будут приятными и с ними будет довольно нелегко справиться. Последствия состояли в том, что их тела испытывали те же недуги и болезни, что и пожилые люди без сильного реяцу; они могли иметь белые пряди волос (это не было проблемой для Тоширо или Кенсея, но для Рангику или Роуз это было… ужасно), физические недуги и даже развить временное слабоумие или потерю памяти. Они годами посещали терапию у капитана Исане, чтобы научиться контролировать свое реяцу таким образом, чтобы эти побочные эффекты не брали над ними верх каждый раз, когда они чувствовали приближение рецидива. Для этого им также нужно было лучше контролировать свое душевное состояние и быть во взаимопонимании со своими занпакто; другими словами, банкай очень помогал. В этом и заключалась проблема Рангику. Она достигла своего банкая всего два года назад, но это… привело ее в ужас. Банкай — это отражение сердца их хозяина, и она боялась его. Если она боялась того, что было в ее сущности, было вполне ясно, что у Мацумото возникнут проблемы с реяцу, когда наступят рецидивы. Поэтому Рангику предпочла не обращать на это внимания. Каждый раз, когда Тоширо предлагал им тренироваться вместе, чтобы помочь ей лучше овладеть банкаем, она всегда отказывалась. Он не был уверен, как ей помочь, когда Мацумото, казалось, просто отрицала тот факт, что пробудила его. Да, Тоширо мог понять ее страхи: ее банкай был красивым и ужасным, элегантным, но в то же время пугающим; в любом случае, он не думал, что этого стоит бояться, но чувствовал, что у Рангику было больше причин бояться этого, чем могло показаться на первый взгляд. Он вздохнул. — Все в порядке, Мацумото, мы позаботимся об этом завтра. Давай пока пойдем домой. — Нет, я должна закончить хотя бы это! Мацумото была в ярости, расстроена и опечалена. Она могла говорить все, что угодно, но ее тон всегда говорил правду. Снова воцарилась тишина. Тоширо посмотрел через ее плечо на отчет, который она заполняла. На нем были чернильные пятна, из-за которых он уже был бесполезен, но Хицугая заметил, что на самом деле это был последний лист ее документов и что Мацумото действительно закончила заполнять бланки и всю документацию за день. Единственным, что осталось заполнить, было ее имя: все, что ей нужно было, чтобы закончить — это написать свое имя, но затем она остановилась на этом; черные капли посыпались дождем и испортили всю ее работу. Ее рука все еще дрожала, а пальцы были сухими и хрупкими, тощими до костей. Капитан десятого отряда ласково обнял ее, взял за руку, в то время как другая его рука все еще лежала у нее на плече. Его челюсть была близко к ее щеке, и Тоширо заметил, что ее светлая челка закрывала большую часть лица. — Давай закончим это вместе, — сказал он, освобождая часть своей реяцу, которая наполняла ее, растворялась в ней. Его пальцы накрыли ее, повторяя позу и взяв ее запястье в свое. Медленно, осторожно Тоширо начал двигать рукой, и Рангику сделала то же самое, в то время как его духовная энергия работала в гармонии с ее и помогала ей контролировать рецидив. Чернила начали прокладывать себе путь по листу: Мацу-мото. И прежде чем они продолжили, Рангику заговорила снова, ее голос на этот раз был ровным и ясным. — Главнокомандующий Кёраку говорил со мной. Возможно, я скоро уйду из отряда. Ран- — Могу я узнать причины? -гику. Тоширо посмотрел ей прямо в глаза, половина ее лица все еще была скрыта волосами. Его рука крепче сжала ее. Его пристальный и хмурый взгляд пронзал ее насквозь. Голубое и широкое небо врезалось в глубину бирюзовых прудов. — Я такая обуза, капитан, и вы это знаете. — Не проецируйте свои чувства на меня, лейтенант. Я никогда не думал, что ты обуза. Мацумото нахмурилась, и Тоширо понял, что бросить ей вызов таким образом сработает лучше, чем проявить жалость. Это заставило ее действовать, заставило ее ответить, забыть о своих страданиях и стоять на своем. Он любил ее во всех ее проявлениях, был влюблен в нее в течение многих лет, хотя она и не подозревала о его чувствах. Он любил ее и знал ее. Тоширо не владел ее сердцем и ненавидел, когда обстоятельства захватывали власть над ним. Капитан хотел, чтобы упрямство его лейтенанта было таким же сильным, как тогда, когда она отказывалась заниматься бумажной работой, но, опять же, разве она не закончила свою бумажную работу в кои-то веки из-за этой ситуации, которая привела их к такому концу? — Ты позволяешь своим чувствам мешать, — ее голос был холоден и мертвым, и Тоширо задался вопросом, как, черт возьми, она могла так говорить: — Ты застигнут врасплох только потому, что это я. За десятилетия мы установили удобный распорядок, и я знаю, что тебе нелегко его изменить, но… — Но это тебя застали врасплох, Мацумото. Я знаю, что ты можешь больше, я знаю, что ты лучше этого, и тебя уносит неуверенность, — прервал он, его голос передавал власть, но также и заботу, интимную и мягкую заботу. — Ты не можешь решать это за меня! Я работала с тобой много лет! Следовала за тобой, оставалась рядом! Разве я не заслуживаю перерыва, чтобы поработать над собой? — Ты знаешь, — Тоширо переплел свои пальцы с ее, — ты заслуживаешь гораздо большего, и я бы позволил тебе уйти, если бы не знал, что ты просто сбегаешь. Скажи мне хоть раз, Мацумото, чего ты хочешь? Я знаю, что ты не хочешь уходить, вот почему ты даже занимаешься своей бумажной работой. Ты пытаешься быть полезной для бумажной работы, потому что думаешь, что скоро будешь менее квалифицирована, чтобы справляться с рецидивами, и это не позволит тебе командовать отрядом. Мацумото открыла рот, колеблясь, ее голос был подобен хрупкой нити, ее язык не мог пошевелиться, чтобы что-то сказать, а затем она сжала губы, вероятно, чувствуя себя загнанной в угол, незащищенной. Рангику сглотнула и снова нахмурилась, сосредоточив свой взгляд на нем, словно пытаясь избежать слез. — Просто скажи мне, чего ты на самом деле хочешь, Мацумото? Рангику горько улыбнулась и заправила за ухо выбившийся локон. С улыбкой, отдающей желчью и обжигающей кислотой, она заговорила: — Поцелуй меня, я хочу, чтобы ты поцеловал меня. Это был вызов. Тоширо знал, что она думала, что он этого не сделает; не потому, что это был он, а капитан всегда относился к ней с уважением, не потому, что она не знала, что он был влюблен в нее, это было из-за нее. Половина лица Рангику, как и ее рука, была подобна засохшему цветку; мертвая и грубая, жесткая, как почва печальной бесплодной земли. Ее губы были потрескавшимися и безжизненными; не те некогда восхитительные, которые желал попробовать каждый мужчина. Ее улыбка стала шире, и это только заставило ее губы кровоточить. — Видишь, ты не можешь, — ее голос был испорчен соленой победой. — Какой смысл знать, чего я хочу, если вы не можете этого дать, капитан? И он знал, что она не желает его. Рангику хотела вернуть свою красоту, свою ярость и силу, свою способность получать то, что она хотела, с помощью того, что делало ее привлекательной для остального мира, потому что эта сила была тем, что у нее осталось, чтобы выжить, когда она была всего лишь ребенком. Когда ей нужно было фальшивить голосом и улыбаться мужчинам, вызывающе и соблазнительно, как конфета, которая находится в их руках, полностью в их власти; так что в следующий момент, когда они ничего не подозревали, она крала их еду, воду и деньги, пинала их по яйцам и убегала, прежде чем они успевали прикоснуться к ней. То же самое было, когда она стала подростком, а затем и взрослой: прежде чем Рангику смогла овладеть своим реяцу, ее чары были всем, с чем ей приходилось бороться. Внешность никогда не бывает честной, и она знала это точно: кто бы мог подумать, что что-то красивое и великолепное на самом деле может быть опасным? Ее красота была ее самым первым оружием; не ее реяцу и не ее навыки боя, а ее способность дурачить окружающих ее людей. Тоширо раньше думал, что это печально, что она в таком юном возрасте узнала, как отвратительно устроен мир. В любом случае, это было в прошлом, хотя… что такое прошлое, как не сумма всего, чем она есть в настоящем? Ей больше не нужно было притворяться, и оба это знали. Рангику была сильной, ее уважали, некоторые даже боготворили. Но как она могла отказаться от своего самого старого способа защитить себя, выжить, продолжать жить? Тот механизм самозащиты, который заставлял ее думать, что для нее всегда найдется что-то, если она когда-нибудь все потеряет. Ее красота, ее энергия, ее гладкая кожа, которая не впитывает воду слез, губы, полные жизни, которые всегда улыбались ей в зеркале, когда все ее бросали. Точно так же, как это сделал Гин. Как капитан Шиба. Как и он когда-то тоже. И как только она снова останется одна, она все равно будет самой собой. — Я никогда не пытался воспользоваться тобой, Мацумото. Ты же знаешь, я никогда не пытался получить от тебя то, что хотели бы получить другие мужчины. Зачем мне пытаться поцеловать тебя на этот раз, особенно когда ты не можешь ясно мыслить? — Тоширо посмотрел на нее с заботой, ярко выраженной в его глазах, его рука сжала ее. Рангику на мгновение затаила дыхание, просто наблюдая за тем, как он смотрит на нее. — Я знаю, что не могу сравнивать тебя с другими, — наконец вздохнула она и отвела взгляд. — Но сейчас ты видишь мое лицо, это всего лишь временно, но видеть это в любом случае не очень приятно. А значит, будут вещи и похуже, и ты это знаешь. Сможешь ли ты позаботиться обо всем, что должно произойти? Я не хочу, чтобы ты целовал меня, подразнив тебя, я хочу, чтобы ты доказал мне, что готов вынести то, что грядет. Каждый мог оценить красоту; лишь немногие могли осмелиться поцеловать то, что темное и поврежденное, уродливое и неприятное. Но она никогда не могла быть уродливой и неприятной. Тоширо промолчал, и Мацумото улыбнулась, на этот раз на ее лице появилась печальная морщинка. — Ты прав, я плохо соображаю, — ее голос сорвался, тело начало трястись, а рука легла на грудь, в том месте, где лежало ее сердце. — И я знаю, что это будет не единственный раз, когда я не буду мыслить ясно; это ошеломляет, каждый день, когда я прихожу сюда, я начинаю беспокоиться обо всем, что может пойти не так, и да, это заставляет меня хотеть убежать! Это просто доказательство того, что это не сработает. Сможешь ли ты справиться со временами, когда я не смогу ясно мыслить? Ка… Тоширо… Я должна просто… Холодные губы заставили ее замолчать. Тоширо обвел ее губы своими, его нос ласково касался щеки, как кошка, трущаяся лицом о любимого партнера; его холодное дыхание проникло в ее рот, коснулось языка, как освежающий мятный чай, его глаза закрылись, потому что сейчас пришло время его коже увидеть, изучить и нанести на карту каждый дюйм ее лица; его кожа стала его глазами. Рангику глубоко вздохнула, когда Тоширо поднял лицо, чтобы поцеловать ее в висок, и начал медленно массировать губами темную сторону ее лица, поцелуи мягко касались ее морщин, и Мацумото не могла понять, была ли влага, которую она чувствовала под глазами, из-за его холодного дыхания или ее слез. Его прикосновения были нежными и полными заботы, и чем больше ее лицо становилось холодным от его поцелуев, тем больше ее реяцу, казалось, работало с ним в гармонии, и усталость и засуха начали исчезать, старость больше не властвовала над кожей, и ее лицо снова было чистым и мягким; кожа упругая и гладкая. Когда Тоширо закончил покрывать поцелуями щеку, он немного оторвался от ее кожи, и Рангику обнаружила, что поворачивается туда, где были его губы, их рты открылись, желая найти эту пьянящую связь раз и навсегда, как будто они хотели украсть души друг друга, на этот раз вращаясь вместе, нерешительно, но зная, что они никогда не хотели быть так близки, как раньше. — Поцелуй меня… — Мацумото выдохнула почти умоляюще. Их губы все еще боролись с желанием, бросая вызов друг другу прерывистыми движениями, приближаясь и отступая, а затем повторяя этот таинственный танец, их дыхание становилось все тяжелее. — Я не могу так поступить с тобой, Мацумото, не тогда, когда ты в таком… хрупком состоянии… — прошептал он с явным отчаянием и разочарованием. Рангику крепче сжала руку, которую Хицугая держал в своей, другая ее рука нашла его щеку и скользнула к затылку, ее пальцы вцепились в его белые волосы, держась за них, как потерпевший кораблекрушение за свою доску. — А ты бы сделал это, если бы все было по-другому? Ты бы все еще хотел поцеловать меня…? Он глубоко вздохнул и слегка приоткрыл глаза, чтобы посмотреть ей в глаза. — Да. Это все, что ей нужно было услышать, чтобы сократить расстояние между ними. Ее губы, наконец, встретились с ним и сразу же растаяли, тихие стоны выдают ее, обнажая ее потребность в нем или, может быть, ее потребность в этом. Ее свободная рука остановилась, чтобы схватить его за волосы, обхватить за шею и заставить его подойти ближе и углубить поцелуй, насколько это было возможно. Рука капитана Хицугаи скользнула к ее бедрам, пытаясь заключить ее в защитное объятие. Мацумото засунула свой язык ему в рот, и Тоширо придвинулся к ней ближе, его тело напряглось, прижимаясь к ней, с каждой секундой превращая страсть в желание, которое все труднее сдерживать, и он знал это; чувствовал свои инстинкты каждым дюймом кожи и ненавидел себя за это. Цепляясь за последнее ощущение реальности, он отделился от нее. — Мацумото… Ран, мы не можем… — Тоширо прижался лбом к ее лбу, их дыхание было тяжелым, их губы снова кружили друг вокруг друга. — Тоширо, пожалуйста… — Рангику поднесла к губам их руки, которые все еще были сцеплены, и поцеловала его руку со страстью. — Пожалуйста, просто… просто поцелуй меня, пока не перестанет болеть… — Мы заставим это выйти из-под контроля… — и когда он сказал это, Мацумото тихо рассмеялась и наклонила лицо, чтобы поцеловать его в челюсть, чтобы добраться до его уха. Хриплым шепотом она призналась: — Я уже давно хотела, чтобы все вышло из-под контроля, пока это с тобой… И если этим она намеревалась свести его с ума, то она победила. Тоширо сдался.