Хогвартский комиссар

Солнечная Италия Рексу не понравилась. Он плохо переносил жаркий климат юга, а немецких овчарок как-то не принято брить, как, к примеру, пекинесов. И уж на что Рекс был вынослив, но жара оглушала его нехило, он даже в обморок свалился несколько раз. К тому же годы сказывались, Рекс служил в полиции уже седьмой год, а это — солидный, пенсионный возраст служебной собаки. Да и хозяева в Италии что-то уж больно часто менялись… В Вене его вожатые годами работали с ним, не считая Михаэля, самого первого после мальчика Бенни хозяина: Мозер, Брандтнер, Хофман… эти люди были с ним целую вечность, ведь для Рекса время текло без осознания такового. А в Италии? В ней Рекс в первую очередь обозначил для себя две неприятные вещи: во-первых, здесь не было чудесных, вкусных и таких обожаемых булочек с колбасой, а во-вторых — непостоянство. Люди не задерживались подолгу на одном месте, и после погибшего Лоренцо Фаббри Рекс ненадолго оказался под опекой Давиде Риверы, мрачного и склочного типа, «не терпящего вшивых собак». Он и Рекса так называл — Собака. «Эй, Собака, пошли!» или «Что смотришь, Собака?» — вот его обычные обращения к Рексу. Потом Риверу перевели на какую-то спецслужбу, куда псам путь был запрещен, и в дальнейшем перед Рексом промелькнула череда новых вожатых, из которых более-менее запомнились только двое — Марко Терцани и Андреас Миттерер, то ли шестой, то ли восьмой вожатый, пёс уже сбился со счета. Ну а когда и Миттерера перевели в Интерпол, над головой Рекса прозвучало страшное слово — «списанный». То, что слово страшное, Рекс понял по отношению к себе: его перестали замечать и брать на выезды. А когда о него в очередной раз споткнулся очередной шеф полиции, был поднят истеричный крик, за которым последовал приказ — убрать собаку из здания. И вот снова служебный приют. Но приют особенный — для списанных собак. Его отличие Рекс заметил сразу: из него не брали на тренировки, даже побегать не выпускали. В вольерах собак только держали и кормили. Ну, по крайней мере, тех, кто соглашался есть, а Рекс прибегнул к своей обычной при депрессии тактике — отказался от еды. Зачем набивать брюхо, если он ни на что больше не пригоден? А то, что он не нужен больше людям, Рекс вынес из того, что его перестали брать на работу. Логика простая, собачья, и от того — очень точная. А так как пса никто не хотел брать на поруки, то Рекс, считайте, был похоронен заживо. Слава-то его осталась в Вене, где он был по-настоящему известной личностью, да и заводчики его ещё помнили, щенка вислоухого… А здесь что? Ну раскрыл пару дел-преступлений, ну поймал скольких-то жуликов и был даже подстрелен, ну удивил начальников тем, что умеет смотреть телевизор, ну и что? Всё это уже не имело смысла, ибо со смертью Лоренцо он утратил единственного человека, который знал его ещё там, в Вене, знал как Комиссара Рекса. Для местных людей он стал всего лишь собакой. «А, этот, пёс из Вены? Да, он смешной, любит смотреть в телевизор, как будто что-то понимает»… К счастью, начальник римской полиции Филиппо Корри был под сильным впечатлением от странного таланта Рекса и никогда не уставал громко кричать, якобы возмущаясь: — Черт возьми, собака снова смотрит в телевизор! На самом деле он страшно гордился, что знает такую необычную псину, но не признаваться же?! Но главное было не в этом, а в том, что Филиппо помнил, откуда прибыл Рекс. И помня восторги Лоренцо по поводу ума и талантов пса, остро переживал, что Рекс оказался не у дел. В конце концов, это же просто-напросто глупо — списывать умную овчарку только из-за того, что она, видите ли, в обморок хлопнулась. Ну ещё бы, попробуйте не запариться, когда у тебя такая толстая и теплая шуба! Получив очередной звонок из приюта и выслушав жалобу о том, что никчемная псина только место зря занимает, ничего не жрет и ни на что не реагирует, Корри принял решение. Позвонил в Архив и запросил дело Лоренцо Фаббри. Заполучив требуемую папку, этот полный пожилой уже человек, седой и порывистый, имевший взрывной, но отходчивый нрав, свойственный всем итальянцам, принялся пролистывать бумаги в поисках записных книжек и блокнотиков, выискивая хоть какие-нибудь контакты погибшего сотрудника. Наконец нашел адреса и телефоны венских коллег: Эрнста Штокингера, Леонарда Графа и Фрица Кунца. Глубоко вздохнув, Корри снова взялся за телефонную трубку. По счастливой случайности Кунц ответил сразу. В течение следующих нескольких минут итальянец и австриец пытались договориться: дружно орали друг на друга в трубку, силясь совладать с незнакомыми иностранными глаголами. Но тема — Рекс несчастен — была понята и обсуждена. Положив трубку, Кунц горестно уставился на гипс. Гипс был намотан на его правую ногу от ступни до бедра. Перелом нижней конечности хоть и был двойной, но он не мешал работать в офисе на почетной должности диспетчера — работка непыльная, сидячая и не сложная: отвечать на звонки и рассылать коллег по вызовам. И кого послать в Италию за Рексом? Подумав, Кунц мудро решил переложить проблему на того, у кого были здоровые ноги и кто знал Рекса лично. Из таковых в настоящее время был только один, широко известный ветеран, краса и гордость патологоанатомического отдела, Лео Граф. Вытащив из кармана платок, Фриц отер пот с лысины, это несложное действие придало ему храбрости, и он решительно снял с рычага трубку. Лео тихо чертыхнулся, отставил пластиковый стаканчик с кофе на цинковый стол рядом с трупом и заторопился к телефону. Так как он успел откусить булку, то в трубку смачно чавкнул, брызнув крошками: — Да, чавк… Алло? — Лео! — укоризненно вздохнул педантичный Фриц, которого всегда передергивало от странной привычки Графа перекусывать в морге рядом с трупами — и как только аппетит держится?! — А, да, слушаю… — Лео громко заглотил полупрожеванный кус. — Так, ладно, — Кунц мужественно проигнорировал булькающий звук глотания. — Из Рима звонили. Насчет Рекса. — А что там с Рексом? — патологоанатом посмотрел на оставшийся кусок булки, но решил воздержаться от кусания. — Его списали со службы, — сухо доложил Кунц. — Поставили на очередь на усыпление. — А-а-а… — недоеденный кусок булки всё-таки отправился в рот. Сосредоточенно жуя, Граф спросил: — А с чего такие кардинальные решения? Рекс что, сильно пострадал во время выполнения задания? — Да если бы! — досадливо поморщился Кунц. — Нет, пёс здоров, просто он оказался не на своем месте, не у дел, и никому не нужен. — Понятно, — протянул Лео. Покосился на стаканчик с кофе, прикинул, хватит ли телефонного шнура до него, и вздохнул — не о том он думает. — Рекса надо забрать домой. Я позвоню Штокингеру. Нажав на рычаг, он задумался, вспоминая код Зальцбурга, вспомнил и завертел диск, продолжая телефонную эстафету. — Да, господи, алло! — голос Штока торопливо-запыханный. Интересно, откуда он бежал, из душа? — Привет, Эрн! — бодро гаркнул Граф. — Ты слышал, Рекса-то того, усыпить собираются! — Так и… Что?! Чего, кого, Рекса?! — Вот и я думаю — а чего это они нашего Рекса на колбасу решили пустить? — продолжал надрывать глотку Граф, оглушая Штока басом. — Совсем итальяшки зажрались — чебурек им из немецкой собаки подавай?! — Ты чего? Этого не может быть… — вполне ожидаемо заволновался наивный Эрнст. — Где он там, Лео? Я немедленно еду за ним! Добившись нужного результата, Лео продиктовал адрес нынешнего местонахождения Рекса и повесил трубку с чувством выполненного долга. Главное, за нужные ниточки дернуть, а уж Шток сам из шкуры выпрыгнет, горы свернет и тоннели пророет, но любимую собаку он теперь из геенны огненной выцарапает. Что бы он там ни говорил. Узнав, что за вон той дохлой овчаркой едет человек из Вены, волонтеры спохватились и стали выволакивать сдохшую псину на прогулки, чтоб хоть как-то привести его в нормально-товарный вид. Так как кобель отказывался от еды, его поставили на капельницу, задним числом спасая от обезвоживания. Пытались с ним играть, тормошили, завлекали мячиками, пищалками, ароматизированными резиновыми «костями», на которые Рекс, впрочем, никак не реагировал, откровенно не понимая возникшей вокруг него шумихи. Но люди не сдавались. Начали разговаривать с собакой, чувствуя себя при этом малость идиотами… — Ну пёся, пёся, хороший ты, посмотри, какая вкусная косточка! Хочешь? Ну давай, скажи «ам!» Слушай, ты жрать будешь, кабыздох недоделанный?! Рекс любил общительных людей, любил, когда те с ним разговаривали, единственное, чего Рекс не любил, так это когда его спрашивали. Ведь вопрос подразумевал немедленный ответ, а Рекс привык отвечать на вопросы действием. Так что этот вопрос, заданный сейчас человеком, был для Рекса бессмысленным, ни к чему не обязывающим. Самым толковым вопросом по мнению пса являлся только один — «Понял, Рекс?», потому что на него он мог ответить сразу и без промедлений. Сколько раз было в его прошлой службе в венской полиции, когда любимый Рихард Мозер обращался к нему с просьбами: «Подкрадись и напугай, понял, Рекс? Подкрадись и напугай!» или «Отнеси это Соне. Рекс, ты понял? Отнеси это Соне!» Помнится, с тем заданием он не справился — Соня уже уехала, так что ему пришлось вернуться обратно с запиской и пожаловаться, что не смог выполнить приказ… В данном же вопросе прозвучала злость, и Рекс вздернул губу, обнажая передние зубы, нет, не клыки, упаси бог клыки показать, вмиг в бешеные запишут… Суматоху, поднятую вокруг его скромной собачьей персоны, Рекс понял только два дня спустя, в полуденную сиесту, во время которой он лежал пластом — от итальянского солнца никакая тень не спасала. Звук шагов и запах заставили его вырваться из тяжелого полубредового сна. Подняв голову, Рекс недоверчиво принюхался — неужели… Спустя две минуты он уверился точно — это Штоки! Только Штоки может так пахнуть и ходить. Родной, ни разу не забытый запах вдруг появился здесь, далеко-далеко от Вены. Рывком поднявшись, Рекс просительно заскулил и переступил лапами, явление человека из страшного Небытья было сродни чуду. Вместе с запахом Штоки перед глазами Рекса возник образ Мозера, но тут же пригас — им не пахло. Пахло Штокингером… А вот и он! Прижав уши и растянув губы, пёс заюлил перед сеткой, отчаянно приплясывая и припадая на грудь. Штоки! Штоки, я здесь, гав, гав-гав! Эрнст с шага перешел на бег, едва увидев верного Рекса. Подбежал, откинул защелку с калитки и распахнул её, чтобы тут же оказаться в объятиях наскочившего пса. — Рекс… Рекси, хороший, милый… я здесь, Рекси… Часом позже, уладив все формальности, положенные при изъятии собаки из приюта, Рекс и Штоки сидели в городском сквере, вернее, Штоки сидел на низенькой скамейке, а Рекс стоял на задних лапах позади мужчины и, облапив за шею, вдумчиво лизал доступную с такой позиции часть головы. Лизал, лизал и лизал, влюбленно и старательно зализывая волосы на обширную лысину. Штоки… люблю тебя… А Штокингер пытался понять, что это на него нашло? Ну забрал он собаку из питомника, ну спас от усыпления, а дальше что? Куда его теперь? В венскую полицию его теперь не возьмут, потому что выдана справка от ветеринара, в которой под строгой печатью вынесен вердикт — к полицейской службе не пригоден. Ну сам-то он бы и поспорил — Рекс в отличной форме, но спорить с бюрократической машиной — это… Без вариантов, короче. — Вот и что мне теперь с тобой делать, Рекс? — уныло спросил он. — В Зальцбурге мне тебя тем более некуда пристроить. Жена будет против, потому что у дочки аллергия на собачью шерсть. Рекс не ответил, он был занят — благодарил любимого друга, любил и лизал его лысину. Ещё час спустя Рекс и Штоки неспешно прогуливались по набережной Рима. Оба немного успокоились и получали удовольствие от совместной прогулки. Мысли Эрнста на сей раз были не столь паническими, а его небесно-голубые глаза внимательно оглядывали людей, рассеявшихся по огромной набережной. Его внимание вскоре привлекла семейная пара с ребёнком. Вообще-то их было немало, разных пар с детьми, но эта казалась весьма колоритной — очень полный мужчина с моржовыми усами, тощая длинная тётка и пухлощекий мальчик лет десяти. Глядя на них, так и хотелось посоветовать им заняться спортом, пробежкой по утрам и завести собаку для поддержания тонуса. Застигнутый врасплох этой мыслью, Эрнст остановился, оглядел семейку и, переведя взгляд на Рекса, оценивающе окинул взглядом его стройное поджарое тело. — Слушай, тебя же всё равно придется пристраивать в приемную семью, как собаку-ветерана? — нерешительно начал он. Рекс, запрокинув морду, внимательно смотрел в склонившееся к нему лицо старого доброго Штока. А тот продолжил: — И разве не лучше будет, если это сделаю я, а не какой-нибудь член комиссии, который тебя совсем не знает и решит, что полицейской собаке нечего делать в семье с маленькими детьми? Но я-то тебя знаю, Рекс, и верю, что ты никогда в жизни не обидишь ребёнка. Так же внимательно Рекс слушал голос родного Штока и силился сообразить, о чем речь, пока он уловил и понял только два слова — свое имя «Рекс» и «ребёнок», постепенно набирался предвкушения, чувствуя, что получит какое-то задание. Эрнст тем временем прислушался к разговору туристов и, узнав в них англичан, обратился к ним на хорошем английском: — Здравствуйте, вы разрешите обратиться к вам с просьбой? — дождавшись ответного приветствия и приглашения занять свободный стул, Штокингер занялся запудриванием мозгов выбранных иностранцев: — Понимаете, я инспектор зальцбургской полиции и ищу компетентных людей для одного очень благородного дела. — Какого дела? — опасливо прогудел толстяк. Убедившись, что ему не посмеют возразить, Штокингер заструился дальше: — Я подыскиваю приемную семью для своего очень хорошего друга, провожаю его, так сказать, на пенсию… — здесь он любовно похлопал по загривку крупную овчарку. — Вот он. Его зовут Реджинальд фон Равенхорст, или Рекс, ему седьмой год и он списан за выслугой лет на пенсию. Собака очень героическая, спасла немало жизней за годы службы. Но дело в том, что в комиссии его недостаточно хорошо знают и могут определить на постой к каким-нибудь генералам в отставке, а это для него неподходящая компания: видите ли, Рекс очень любит детей, и мне кажется, что семья с ребёнком ему больше подойдет. — Но мы вовсе не… — запротестовала было тётка с лошадиным лицом, но её перебил пухлощекий отпрыск. — Мам! Хочу собаку! Ты что? Посмотри, какой он классный! — Ой! Ну конечно, Дадличек, конечно, такой славный пёсик, — тут же заворковала мамка. Штокингер тихо хмыкнул — похоже, детка из матери веревки вьет, вон как стелется… Н-да, не очень-то надежная семейка, в такую собаку опасно сдавать — ребёнок может в любой момент сменить свои капризы, и тогда у пса могут начаться неприятности. Но да Рекс тоже не лыком шит — с любыми неурядицами справится, главное, в госуслуги не влезать, а с гражданскими он всяко сладит. Или я не Штокингер! Повернувшись к собаке, он взял узкую черную морду в ладонь и внушительно проговорил: — Теперь это твоя семья, Рекс, следи за ними внимательно, особенно за ребёнком. Понял, Рекс? Глаза Рекса засияли готовностью служить здесь и сейчас: конечно, я понял! Следить за ребёнком! Отличное задание, Штоки! Приступать?! Штокингер утвердительно кивнул и рывком оттолкнул морду Рекса, отдавая последний приказ. Встал, отдал пузатому мужчине папку с документами и подписями о смене владельцев, приняв взамен от него визитку с телефоном и адресом, совсем без связи он не собирался оставлять собаку, передал поводок мальчику и ушел, не оглядываясь. Впоследствии Вернон и Петунья никак не могли объяснить самим себе, как так вышло, что они стали владельцами серьезной собаки, чистокровной немецкой овчарки по кличке Рекс? Уж чего-чего, а заморачивать головы Штокингер умел, натренировавшись в свое время под началом умелого инструктора, а им, как вы понимаете, был сам Рекс. Немало лет он муштровал и воспитывал Штока, добиваясь нужного для себя результата. Сейчас он, можно сказать, сдал экзамен, всучив собаку совершенно посторонним людям. Рискованный поступок, конечно, но лучше уж семья с ребёнком, чем старый обрюзгший генерал, который будет держать пса в ежовых рукавицах, на строгом поводке и в наморднике… Вот так поехал Рекс в Англию, навстречу новым приключениям, став членом семьи Дурслей, уже успевших сильно пожалеть, что съездили в этот чертов солнечный Рим. Кто же знал, что они вернутся оттуда с новым и совсем нежелательным приобретением — огромной псиной?