Сквозь время

      Время идёт — привычки остаются. Внутренне содрогаюсь от одолевающей мысли и с силой вжимаюсь в ручку электрочайника, когда в своей съёмной квартире, в Уфе, (по привычке) разливаю кипяток по двум кружкам. Чёртов Нестеренко. Чтоб тебе пусто было.       Под ногами путается единственное живое существо, проживающее со мной под одной крышей и на одной территории — моя кошка, которая в последнее время слишком часто тёрлась о мои ноги, да и всячески ластилась ко мне. Заглядывала в глаза, будто спрашивая: «почему так пусто стало нам с тобой?». И я её понимала, и разделяла этот вопрос: у самой в душе после отъезда из дома и вследствие разлуки с ним образовалась пробоина, которую залатать было, отнюдь, не так просто.       Время лечит?.. Кто придумал эту чепуху. Не лечит, напротив — ещё сильнее изнывать без его родного тепла заставляет. Боль притупляется лишь изредка — когда загружаешь себя без права на отдых; когда не спишь по двое суток, в бешеном ритме дела решая, а потом отключаешься, не в силах задумываться о грузе тяжком, повисшем на душе. Легче стало лишь в одном: я перестала тешить себя пустыми надеждами. Приняла происходящее как данность; расценила как игру в одни ворота. Ту игру, где я проиграла.       По прибытии для себя решила, что отныне общение с ним сведу к нулю. И у меня получалось. Через боль, через страдания и грусть, непринятие придуманной собой же системы — но я это тщательно скрывала; получалось весьма неплохо. Видела его звонки пропущенные в баснословном количестве, и от немощи в ночи тихой, спустившейся, слёзы наружу выпускала. Голосовые сообщения его присланные не в силах прослушать была: сидела на холодной постели, взглядом застывшим впиваясь в экран телефона, с силами собираясь, чтобы нажать на воспроизведение — и не могла.       Два месяца понадобилось, чтобы с собой совладать и хоть минимальный отклик на его обратную связь давать, на сообщения скудно отвечать. Провела параллель, что будто сдерживала себя в тесных силках. Шаг влево, шаг вправо — и пропадёшь ведь, Сашка. А этого допустить никак нельзя. Дрожащими пальцами реже, чем того хотелось рвущемуся к нему на всех парах сердцу, набирала ему сообщения краткого содержания с основными известиями из моей жизни. Эти сообщения, больше похожие на смятые черновики, были слишком обрывочными; преисполненны были не эмоций бойких и красочных, а устойчивой краткости и сдержанности, выдавая тем самым каждым своим равнодушным словом мою отстранённость по отношению к нему.       Но так было не сразу — поначалу вовсе не отвечала, вызывая вспышки гнева и негодования со стороны Андрея.

— Чёрт бы тебя побрал, Каштанова! Прекрати моё терпение испытывать — ответь мне: к чему было такой расклад задавать?

      Сложнее всего было невозмутимо и безынтересно отвечать на его сообщения, несущие в себе посыл, передающий его тоску по мне. Казалось, в эти моменты тоненькая, слабенькая ниточка моего терпения, ткущая это терпение из самых последних сил, с треском разрывается; а моё сознание выпускает хлынувшим потоком наружу всё то, о чём так громко молчало сердце.

— Сашка, я так скучаю по тебе.

      А я лишь чёрство и безжалостно его игнорировала, унимая душевные порывы сказать, что скучаю я куда сильнее.       В Москву я возвращаться не хотела. Ни сегодня, ни завтра, ни через год. Уверенно жила с этим устоявшимся убеждением, пытаясь начать нормальную жизнь здесь. Пока телефон не начал разрываться от звонков моих квартирантов с малоприятной новостью о том, что затоплена моя квартира — заставляя метаться между порывами позвонить друзьям и попросить урегулировать все детали с соседями, пытаясь усмирить конфликт; и вновь устремиться в Москву, решая проблему самостоятельно. Разумеется, в страхе проходить по городу, боясь встретить его в толпе.       Жизнь в Уфе набирала свои обороты. После приезда я старалась сразу заявить о себе, как об актрисе, давая толчки к приглашению меня в действующие и развивающиеся кинопроекты. И, спустя три месяца, меня пригласили в один такой проект.       Сюжет складывался вокруг захватывающей детективной линии. Расследования, криминал и никакого намёка на любовные тяготы. Было немного непривычно, но это именно то, что на данный момент мне было нужно. Любовных заносов мне отныне хватило.       За душевным вечерним разговором мама поняла всё сразу, аккуратно прощупывая почву под ногами наводящими вопросами; а после лишь совет дала, который, как ей кажется, был мне необходим и кстати.

— Доченька, ты пойми: клин клином вышибают. Ты у нас такая умница! Ты только зелёный свет дай — и отбоя от парней не будет.

— Мам, да не нужно мне это. Карьера на первом месте сейчас, а потом уже время внесёт свои коррективы…

— Саму себя обманываешь, милая. Сама себе признаться боишься, что необходимость в этом чувстве с ним находишь. Своё сердце ему вверяя.

      И она права. В подтверждение этого были мои мурашки, бегущие по телу, и нарастающая сухость во рту. От одной мысли, от одного лишь представления меня с ним в отношениях, подкреплённых взаимной любовью, все внутренности сжимались.       Книга не поддавалась прочтению; строки расплывались перед глазами; а воспоминания, одни за другим, вытесняли все важные дела и насущные заботы. Прошло уже полгода, а я всё так же живу мыслями о нём, молитвами о нём; его мысленно обнимаю, когда спать укладываюсь. Всей душой надеясь, что с ней он нашёл свое пристанище; что Кате удалось его осчастливить.       Снимаю блокировку на телефоне, замечая уведомление о новых сообщениях:       «Спишь?»       Время — 2:30, а я предаюсь жалким мечтам и горестным воспоминаниям. Должна, но не сплю. Впрочем, как и всегда.       «Не спится» —       «Мне тоже. Слишком много мыслей в голове»       Откидываю голову назад, к изголовью кровати, восстанавливаю сбившееся дыхание. Спросить, какие мысли его тревожат — значит снова выйти с ним на открытый контакт; допустить отвергаемую близость; начать тревожиться о его самочувствии моральном, поддержку оказывать, выслушивая. Сблизиться. Вновь.       «Поделишься?»       Прыгаю в пропасть, зажмуривая глаза. Нервно выстукиваю пальцами по подлокотнику в ожидании ответа, в нетерпении кусаю губу.       «Так не выскажешь. Попросить только хочу: по приезду не лишай меня встречи с тобой, это важно»       Улыбаюсь окрылённой улыбкой, унимая дрожь в своём теле. Всё, что выстраивала по крупицам с таким трудом, проваливалось в пропасть, в пустоту.       «Важно кому?»       Ответ приходит незамедлительно:       «Мне»       И в душе, благодаря одному его слову, наступает весна. Всё вокруг становится неважным, концентрируется лишь на нём одном и на этом посыле. Чувствую себя как никогда глупой, но за последние полгода — наконец-то счастливой.