Под сводами Каситы.

      Джульетта Мадригаль казалась удивительно уравновешенной персоной. И нет, Камило не сравнивал ее со слишком эмоциональной матушкой. Джульетта сама по себе воплощала чувство зрелого спокойствия, без каких-либо посторонних лиц на фоне, однако, даже она, серьезная женщина с грустными глазами, пронеслась вдоль узкого коридора, прямо как девчонка и бросилась на шею мужу. Тонкие руки матери Мирабель обхватили сначала шею Августина, потом ладони накрыли почти отсутствующие щеки. С трудом сдерживая слезы, Джульетта осыпала поцелуями лицо благоверного, попутно приговаривая то, как же сильно она рада, что Августин вернулся домой. Живой и здоровый.       Интересно, что же должно было произойти такого, чтобы она думала в таком ключе? Вообще, что подслушивание, что подглядывание в семье считалось дурным тоном, но Камило просто не мог оторваться от созерцания странной картины. Ему казалось, что высокий худосочный мужчина, внешне похожий на сотрудника банка, приехал не из другого города, а с линии фронта. Не меньше. Настолько горячими слезами плакала его супруга, попутно расцеловывая его нос. — Мама. — Исабелла и умилялась, и чувствовала смущение. — Ты же знаешь, я была рядом всю дорогу. — Я так волновалась! — Джульетта перекинулась с мужа на старшую дочь. Исабелла на своей шкуре ощутила весь натиск родительских объятий. — Как дорога? Как колеса? Не заносило? Проблем с документами не возникло? Папа… Не перестарался?       Не перестарался с чем? Камило дернулся, стоило лицу Долорес протиснуться сквозь кудри, а голове Антонио пролезть сквозь ноги. Средний ребенок Пеппы оказался не одинок в своем желании прогреть уши. — Нет-нет-нет. — Длинноволосая красавица (Долорес завистливо вздохнула) отрицательно закивала. — Папа вел весьма… Приемлимо. — Так точно! — Августин потерся щекой о щеку Луизы. — Мы сменили всего лишь два колеса! Представляешь, родная?! Это всего лишь на одно колесо больше, чем в прошлый раз!       От сердца Джульетты отлегло. Мир перевернулся бы, доберись Августин без приключений. Да и вообще, несколько пущенных колес — это мелочи. Все могло закончиться куда хуже. Джульетта вновь поцеловала мужа, но на этот раз в губы, да так, словно это было в самый последний раз. Кто отвернулся, кто стыдливо уставился в пол, а кто с лицом полного отвращения взирал на дом, то и дело поджимая почти бескровные губы.       Мирабель в нерешительности замерла. Поглощенные счастьем от встречи, родители с сестрами и близко не замечали тяжелого, как подвешенный кирпич, взгляда бабулиты. Альма Мадригаль, мать Джульетты, вдова и просто глубоко старая женщина, тем не менее сохранившая в себе необыкновенную ясность ума, мрачно разглядывала новоиспеченное пристанище, где, чисто теоретически, ей предстояло коротать дни. Хотелось верить, что не до самой смерти. Большой желтый дом, глянцевая мечта пенсионерок за пятьдесят, но при этом тяжкая ноша для самой Альмы, совершенно не радовал женщину. На фоне старого дома, где благородная матрона оставила лучшие воспоминания о своей жизни, «Касита» (какое глупое название на табличке!) и близко не стояла. И да, пусть ее размер превышал размер старого места жительства, но, тем не менее, не только в лишних комнатах счастье! Любить это место Альма Мадригаль не собиралась. Угадав ее настроение, Августин, тем не менее, истолковал его на свой лад. — И как вам, мама?       Сухие губы Альмы, выкрашенные в бледно-фиолетовый, едва заметно дрогнули. Трудно было сказать, что сильнее задело женщину в лиловом платье. Само обращение, или дом, что предстал перед ее чуть слеповатыми глазами. В любом случае, Альма ответила гордым молчанием. Первый ее шаг по дощатому полу отозвался чудовищным скрипом. Камило был готов поклясться, что даже со своего места он отчетливо слышал, как жалобно прогибались доски под старческой ногой. Высокая и статная, загадочная женщина с седыми волосами разительно отличалась от своей родни. Особенно сильно она контрастировала с Мирабель. Удивительное величие и смехотворная, почти оскорбительная простота. Каменная твердость и осязаемая мягкость. Растрепанная молодая девчонка с целой гривой буйных кудрей и идеально вычесанная старица в строгом платье, чьи прямые волосы оказались мертво закреплены в скучную прическу. Совсем разные. — Но, а так, как поездка? — Мирабель заискивающе улыбнулась, смотря в глаза бабушки снизу вверх. — Как виды?       Тонкие губы, вдоль и поперек покрытые сетью морщин, едва заметно дрогнули. Вопрос внучки Альму не устроил. Женщина приподняла полы лилового платья, оголяя тупые носы дорожных башмаков. Долорес сглотнула и Камило понял, что обувь на ногах странной женщины с некими особенностями, раз сестра с трудом удержалась от комментария. Впрочем, справедливости ради, странности кружили возле Альмы также интенсивно, как вороны кружат вокруг мертвого тела. Взять хотя бы одежду. Камило в моде разбирался крайне посредственно, однако, даже на его взгляд платье Альмы выглядело в лучшем случае — старомодным, в худшем — до безумия непрактичным. Длинные рукава до самого запястья, высокий ворот по шею, тяжелый материал… В подобной одежде под колумбийским солнцем гулять было опасно! — Мы скучали… — Луиза смущенно, прямо как маленькая девочка, потупила взгляд и, о чудо, напомаженные губы дрогнули в полуулыбке.       Камило взглянул в сторону зеркала, что висело неподалеку от вторых Мадригалей и нет, оно не треснуло, хотя, казалось бы… Альма покровительственно кивнула и даже чуть приподняла руки, чтобы обнять среднюю внучку. Дважды намекать не пришлось. Осторожно Луиза обняла родственницу. Мирабель, казалось, хотела втиснуться между ними. Камило явственно видел, как полы щедро украшенной юбки качнулись и новоявленная соседка сделала шаг вперед, но на этом все и закончилось. Альма прекратила обнимать Луизу, мельком взглянула на Мирабель, а после повернула худое, но хранившее остатки былой красоты, лицо в ту сторону, откуда наблюдали дети Пеппы. Камило дернулся назад, а вместе с ним отступили и остальные. Антонио вовсе не удержался на ногах и рухнул на пол.       Едва раздались шаги, как все кинулись врассыпную. Забыв о том, что у нее кружилась голова, Долорес выхватила несвежий выпуск журнала. Антонио и Камило бросились к мозаике. Старший брат даже взял одну детальку в руку, чтобы со стороны казалось гармоничней. Дети напряженно молчали, слушая скрип, что приближался к двери. Едва в дверном проеме возникли силуэты, Камило с умным видом произнес: — Нет, Тонито, ты не прав. Бабочки живут всего лишь день. — Средний ребенок Пеппы встрепенулся, стоило лицу Августина возникнуть перед глазами. — О, здравствуйте! — Здравствуйте. — Привет! — Салют, молодежь! — Муж Джульетты махнул в знак приветствия, после чего отошел в сторону, пропуская Альму. — А вот это гостиная! Смотрите, какая она большая!       Феликс не говорил о том, что здесь будет еще и бабушка. Про себя Камило вспомнил диалог на кухне в тот самый день, когда соседи въехали в Каситу. Семейная пара и три дочери. Никаких абуэл, бабулит и еже еси. Странно, забыл ли отец о ней или просто посчитал, что эта самая бабуля окажется заперта в одной из многочисленных комнат на втором этаже. В любом случае, если Феликс рассчитывал на тихую стереотипную старушку, любительницу повязать носочки сидя в уголке, то он ошибся. В гостиную Альма Мадригаль ворвалась с решимостью захватчика. Долорес спешно скрыла лицо за журналом, чья обложка оказалась перевернута.       Стоило суровым карим глазам впиться в Камило, как тот понял одну простую, но очевидную в этой ситуации вещь — с этой дамой лучше не пересекаться. Впервые за восемь лет жизни в Касите старший сын Пеппы никогда не чувствовал себя настолько чужим. — Моя спальня была больше. — Альма резко повернулась и Августин выпрямился, прямо как струна. — Если это для тебя много места, то что касается личных комнат?       Отец Мирабель побелел, но выстоял. Старшая дочь, редкая красавица и потенциальная соперница, очаровательно улыбнулась и взяла бабушку за руку. — Они приемлемого размера. — Исабелла переплела свои пальцы с пальцами Альмы. — Да, сначала может показаться, что места мало, но все не так плохо.       Про себя Камило скривился. Это «все не так плохо» побуждало в Мадригале весьма мрачные чувства. В его памяти еще были свежи воспоминания восьмилетней давности, когда он, совсем ребенок вместе с семьей таскался из одного угла в угол, не останавливаясь на месте больше, чем на пару месяцев. Ему приходилось делить с Долорес не комнату, а кровать, что уже значило много! Те ужасные дни, окрашенные ужасной теснотой и спешкой, научили ценить все то, что давала судьба. Так как же смела неизвестная женщина столь открыто пренебрегать благом личного пространства?! Да, маленькая и тесная, но ведь ее же комната!       Сквозь зубы, но правила игры Альма приняла. Нежно сжав ладонь старшей внучки, мать Джульетты покачала головой и прикрыла глаза. — Августин, надеюсь наше финансовое положение выправится на новом месте. Я не хочу встретить смерть в стенах этого дома. — Мама, даже не говорите таких вещей! — Отец Мирабель побелел еще сильнее. — В ваши годы только жить, да жить!       От этой искренности ее затошнило. Напряжение в комнате усилилось. Антонио, сам не зная почему, прибился к боку братца в поисках защиты. Долорес сильнее натянула журнал на лицо, Камило интуитивно обнял жмущегося к нему Тонито, и даже начал поглаживать того по плечу. Жизнь в этих стенах замерла, как обычно замирала природа перед бурей. Каждый ожидал мясорубки. Полы старомодного платья колыхнулись. Альма стряхнула с себя невидимые пылинки. — В семьдесят пять каждая секунда на счету.       Бомба разорвалась. И если Долорес, все еще державшая журнал вверх тормашками, смогла скрыть свое удивление, Камило с задачей не справился. Особа перед ним тянула на пятьдесят или шестьдесят. Шестьдесят пять — максимум, но уж точно не семьдесят пять! У нее, наверное, и большая часть зубов была своя, но никак не протез! Сквозь серебряные нити волос пробивались ярко-темные клоки. Даже морщины и те не превращали кожу в подобие чернослива, а просто делили лицо на пусть и заметные, но не особо уродливые кусочки. Не человек, а мозаика!       Не поздоровавшись с новыми соседями, Альма вышла в коридор, уводя за собой остальную семью. Заскрипела лестница. — Семьдесят пять… — Потрясенно пробормотала Долорес, отбросив журнал на колени. — Камило, ты только подумай. Семьдесят пять… — Папиной маме было шестьдесят три, когда она умерла. — Воспоминания о бабушке вышли совсем мутными. Камило на тот момент не разменял и десяти, но меж тем она точно выглядела хуже. — А маминой? — Антонио с жадностью уставился на родственников.       Камило и Долорес переглянулись между собой и тут же свернули тему с темы смерти на тему возраста. Камило потрепал брата по волосам, при этом пораженно смотря в пустоту. Заветная цифра мелькала в его голове с удивительной силой. В свои шестнадцать Камило не часто рассматривал тему старости. А что от него ожидалось, если даже взросление им отчаянно отодвигалось на второй план?! Однако, сейчас, в этот самый момент, Камило плотно засел в этой яме. — Семьдесят пять… — Повторила Долорес, словно пробуя слова на вкус. — Господи! Мне бы так сохраниться к этому возрасту! — Вы так и не сказали, когда мамина мама ум… — Кто знает, что именно она делает. — Камило сильнее почесал голову Антонио, сбивая ребенка с такой мрачной темы как смерть. — Вдруг она купается в крови девственниц как та, из фильма?       Холодок пробежал вдоль плеч Долорес. В магию или что-то такое дочь Пеппы не верила, хотя не без постыдного интереса тестировала всякие гадания и заклинания на удачу, но, с другой стороны, какая магия в двадцать первом веке?!       «Но что это, если не волшебство?!» — Долорес интуитивно пощипала себя за щеки, стараясь найти морщинки, первые «ласточки» скоротечного времени. К счастью, а может и к сожалению их найти не удалось. — Глупости. — Пробормотала Долорес, сглотнув. — Ну-ну, — Камило поднялся на ноги. Его пальцы в последний раз впились в шевелюру младшего брата. — Это ты сейчас так думаешь. Вот поглядим, как запоешь, когда эта бабуся по ночам будет мотаться на кладбище в компании внучек.       Долорес нахмурилась, а Камило накинул на голову руану, развел руки в стороны и страшно оттопырил пальцы. — И-и-и-или она по ночам будет ско-ко-кользить в наши комнаты и пить кро-ро-ровь. — Голос подростка сильно упал и по звучанию больше напоминал вой ветра в ненастные ночи. Не смотря на свет дня, Антонио кинулся к сестре, в поисках защиты. — Д-да, Тон-тон-тонито. Пить кро-о-овь. — Успокойся уже! — Долорес кинула в братца журналом. Корешок попал точно в лоб. — Антонио, успокойся, Камило просто пошутил. — Кто знает? — Средний ребенок Пеппы не придерживался столь оптимистичных прогнозов. Камило как бы невзначай пожал плечами. — Вдруг они все колдуны-чернокнижники?       «Иначе почему Тонито так легко привязался к этой в юбке?»       На ум Долорес пришла дьявольски красивая Исабелла. Видит Бог, настолько прекрасных женщин дочери Пеппы видеть не приходилось. Сказочное сочетание правильных черт, плавных форм и чего-то такого, что традиционно отсутствовало у большей части молодых девушек, формировали образ, который нельзя так просто забыть. На фоне этой диковинной красавицы Долорес чувствовала себя сущей дурнушкой. — В любом случае, увидим. — Камило задрал голову вверх. — Или услышим. — Так, стоять! — Она поняла его намерения с чудовищной скоростью. — Мы не будем их подслушивать! Даже не думай! — Но тебе ведь самой интересно. — Камило улыбнулся, а Долорес стушевалась.       Младший брат играл на ее струнах души с грацией настоящего маэстро. Да, Долорес было интересно, но ведь кроме этого интереса в ее жизни существовали правила приличия! Незыблемые, вечные и просто необходимые. — Лучше подумай о том, какой пример мы подаем Антонио! — Сказала Долорес вслух.       «Он может нас сдать» — Сказала она на самом деле.       Справедливо, но и этот аспект Камило предусмотрел. Опять напялив руану на голову, старший брат все также расставил руки в стороны и нарочито медленно бросился на Антонио. Тот завизжал и тут же рванул прочь, предположительно — в ванную комнату, туда, где стояли корзины для грязного белья. — У нас есть двадцать минут. — Проинформировал Камило сестру, едва самый младший член семьи скрылся прочь. — А если я потом и похожу рядом с ним, то выкроим целых тридцать. — Идет.