The Last Strand

B как BB… [ ББ ] Он вряд ли сможет забыть тот первый раз в пустом крематории, когда присутствие Тварей покалывало кожу, а янтарное стекло капсулы холодило руки. BRIDGES хотели, чтобы он сжег живого ребенка. Даже тогда он понимал всю дикость приказа, пусть бутилированные зародыши и пугали его до жути. Оно казалось жалким. Больным и вялым. Наполовину мертвым. Но когда он поднял его и посмотрел на просвет окна, оно тихо перекувыркнулось и уставилось прямо на него, словно точно знало, о чем он думал. Он принял решение, распутал пуповину и недовольно поморщился при виде иглы на конце. Наверно, существовал какой-то правильный способ, но у него не было времени выяснять. Он прицепил капсулу к костюму и пропустил иглу насквозь, почувствовав, как та ткнулась в него с тошнотворным звуком. И потом… ничего. — Работай же, кусок дерьма, — проворчал он, пихнув капсулу. — Может ты и правда того... И потом… сразу все. Окружающие звуки затихли, доносясь теперь приглушенно, словно сквозь толщу воды. Зрение смазалось, затемнилось по краям и пропало вовсе, давление стремительно падало, а его будто прошило зарядом тока. Только это не электричество, смутно понял он, покачнувшись в попытке удержать равновесие, когда все чувства вернулись одной вспышкой — это второе сознание, сознание ББ, подключившееся к его собственному. В тот первый раз он пошатнулся, мозг был перегружен попыткой стабилизироваться после внезапного проникновения, слишком мощного, чтобы постигнуть. Они не делили мысли друг друга, но чувства ББ словно наслаивались на его собственные, дублировали его страх и напряжение, и адреналиновый всплеск в ответ на присутствие Тварей снаружи крематория, как искаженное изображение на экране — призрачный двойник, отстающий от оригинала на долю секунды при каждом движении. И за всем этим уже хорошо знакомое ощущение. Будто связь с другой стороной… Похоже на плавание по Шву — на границе между теплым и холодным, между сном и ходьбой, между этим миром и следующим. Но в Шве он всегда был один. С ББ у него хотя бы появилась компания. Было что-то до странного уютное в возможности иметь кого-то рядом, так близко, но без прикосновений, без обычного дискомфорта. С кем можно столкнуться с Тварями. С кем можно продолжать шагать. С кем можно поговорить. По началу это не сильно отличалось от его разговоров с самим собой, просто мысли вслух, случайное рефлекторное бормотание. Но ему казалось грубым хотя бы не признавать присутствия ББ, и потому комментарии теперь неизбежно адресовались капсуле. Точно так же, как он пытался переупрямить байк, если у того кончалось топливо. Точно так же, как люди ведут разговор с неодушевленным объектом. Отличие в том, что неодушевленные объекты не плачут, не смеются, не пускают пузыри и не визжат от восторга во время поездки по тросу. И хотя ББ не мог отвечать ему словами, он в полной мере возмещал это, таращась в ответ, ворча, когда они слишком долго находились в холодной воде, прижимая ладошки к стеклу, когда Сэм напевал или насвистывал. Он с самого первого момента, когда его в это втянули, знал, что ББ не просто инструмент. Человек. Маленькая душа, запертая в стеклянной бутылке. Которая пугается, устает, разглядывает расстилающийся перед ними ландшафт очарованно и невинно, узнает его лицо и улыбается в ответ, спит и посасывает пальцы, а он сам скучает по знакомому весу капсулы на груди, когда ББ с ним нет. До сих пор это ее любимое место. Он приноровился пристегивать ее спереди, безопасно помещать в собственный костюм, и, пусть ей и пришлось привыкнуть к тому, что плавать больше негде, она выглядит счастливой, хватается кулачками за его рубашку, пожевывает его плечо и пинает его маленькими ножками, если он трется о ее лоб щетинистым подбородком. И пусть у них нет больше общей пуповины, но связь остается. Ее сознание накладывается на его. Ее страх, боль, радость — он их тоже ощущает. Она все еще смотрит на него так, словно знает, о чем он думает. Возможно, так и есть. …и B как Beach [ Берег ] У него нет собственного, но ему до сих пор иногда снится, что он вновь на Берегу Амелии. Застрял там. Бежит, пока легкие не начинает жечь, а ноги не подкашиваются, а потом снова находит себя на том же самом черном песке в самом начале. Его кожа чистая и серая, и его будто не существует. Он не знает, сколько времени там провел. Судя по отчету Хартмена — месяц, но для него одновременно и дольше, и меньше. Миг и вечность. Это не описать категориями времени. Словно прошлое перестало существовать, будущее никогда бы не наступило, и даже настоящее оказалось ложью. Иллюзией. Ни света, ни цветов, ни тени, ни глубины, ни звуков, только шелест прибоя и топот ног по песку. Бесконечность и ничто. И Амелия до сих пор там. Хиггс тоже, на своем Берегу. В собственном чистилище. Оба пытались найти способ все закончить. И оба убедились, что могут это изменить. Иногда ему снится иной Берег — где он никогда не был, но тот все равно кажется знакомым, словно он и его тоже. Лу тоже здесь, неодетая и вопящая под серым небом. Он сгребает ее с песка и прижимает к себе. Она затихает, шмыгает носом у его шеи, а он начинает шагать к воде. Не холодно. Не тепло. Никак. Волны окутывают его лодыжки, и нет необходимости задерживать дыхание, когда прибой накрывает их с головой. Иногда он надеется, что это по-настоящему. Что существует Берег для них обоих. Что, может, они с Лу смогут быть как все. Непримечательные. Бессмысленные по своей сути в масштабной схеме всего. Два пшика на фоне Вселенной. Две связанные истории с началом, серединой и концом. Он долгое время стремится к финишу. Ему никогда не хотелось быть особенным. Это не значит, что он хочет умереть. У него еще ни разу не было таких веских причин жить. Но все заслуживают остановки, передышки, когда подойдет срок. — Но не сейчас, — бормочет он, глядя, как Лу обхватывает его указательный палец. — Еще не скоро. …и B как BT [ Твари ] До Лу он их никогда не видел, лишь ощущал. По коже покалыванием разбегались мурашки, заставляя ее вспыхивать пурпурно-красным как после ледяных ожогов. Он умел ощущать движение воздуха, если они подбирались слишком близко, приступ тошноты и сковывающий холод, вонь гниющей рыбой и спертого воздуха с океана. Похищенный прямо из легких вздох. И потом черные следы в доказательство того, что ночной кошмар реален. Но с появлением ББ добавилось целое новое измерение. Изогнутые фигуры болтаются в воздухе, сверкают некротическими частицами, голодно вытягиваются, если он подбирается слишком близко. Он мог их слышать. Хищное рычание, заставляющее стискивать зубы. Временами далекий, мучительный крик. Все жуткие истории про дьяволов, ад и демонов слились воедино. Первобытный, парализующий страх за гранью самоконтроля. Страх смерти, что встроен по умолчанию, знакомый каждому животному, и не важно, что технически ты умереть не можешь… Сейчас он воспринимает их иначе. Их образ все еще пугает до усрачки, но теперь он по крайней мере знает, что они такое. Потерянные ка в вечном поиске своих ха. Выброшенные души, жаждущие соединиться с телом. Они не просили такой участи, как и он не просил способности возвращаться. Если бы Амелия не сделала того, что сделала, возможно, он бы стал одним из них. Теперь хиральные дожди встречаются все реже, но, кажется, иногда он все равно различает отблески черных частиц, слышит эхо заунывного голоса, чувствует холодное покалывание от проносящейся мимо тени. Он уверен, Лу тоже их ощущает — та знакомо хнычет и утыкается лицом в его грудь, а его старый одрадек дергается, словно они втроем разделили одну галлюцинацию. Призраки все еще попадаются на их пути. Возможно, теперь они стали тем, чем и должны. Какими и были до Выхода. Всего лишь духи. Безобидные, плывущие во времени, ожидающие конца. …и B как Bridget [ Бриджит ] — Она твоя… бабушка? — говорит он, но теперь это не смешит. Про Амелию говорить было проще. Здесь же больше трудностей. Бриджит всегда была почти как мать. Для того были причины — теперь он о них знает. Возможно, часть ее сострадания отошла Амелии. А, возможно, у той было больше времени на проявление чувств. Амелия жила в мире снов, пока Бриджит боролась с грубой реальностью. Трудоемкая работа. Не только пытаться спасти мир, но и жить в нем в то же время. Он вечно ощущал себя частью ее плана. Пешкой на политическом поле, даже до того, как узнал об угрозе человечеству. Ей был нужен мост, а не сын. Она любила его. В это он верил. Чувствовал. Но было и что-то еще. Нечто, что он смог идентифицировать только увидев разыгравшуюся в больничной палате сцену через глаза Юнгера, через собственные воспоминания. Холод ее голоса под маской. Ее вопль, когда она увидела его лежащим на полу, безжизненным. Все, что она совершила. И пусть даже она — Амелия — позже попыталась все исправить, обида никуда не исчезла, даже после того, как она вернула ему жизнь. Погубив в процессе весь чертов мир. Он не представляет, как это все укладывалось в ее голове. Как ей удавалось изображать, что все в порядке, играть просто маму и делать вид, что он просто сын. Потому он не винил ее за то, какой матерью она была. Ему бы хотелось узнать хотя бы часть правды до того, как она умерла. Спросить, что означал тот вопль. Оплакивала ли она тогда потерю оборудования или человеческой жизни. По-настоящему они никогда не говорили. В его детстве она вечно была слишком занята, — слишком напугана перспективой сближения, — а потому он шел со своими страхами к Амелии. Позже, когда он вырос, и она поняла, как много упустила, было поздно. Между ними разверзся залив, и ни один мост не мог через него протянуться. Он до сих пор видит, как она тянется к нему с больничной койки, падает в его руки, опутанная проводами и дыхательными трубками. Обжигающие прикосновения. Пятно некроза на ее коже. В тот момент он бы отдал все на свете, чтобы сбежать на Берег, к Амелии, свернуться как в детстве и кричать. Вместо этого к его спине пристегнули ее мертвое тело и отправили выполнять работу. Она едва ли что-то весила и вместе с тем была тяжелейшим грузом, какой ему приходилось доставлять. Столько лжи, даже после ее ухода. Ее лицо на каждом терминале: Спасибо за ваш вклад… Да. Он желал бы спросить ее о многом. Узнать, что она сказала Люси в тот день. В день когда… в тот день. Бриджит была счастлива, когда он поделился с ней новостями. Кажется, единственный раз, когда он видел ее плачущей. В этом была и грусть. Словно бы она уже тогда знала, чем все закончится. Какую роль сыграет Люси. Ему любопытно, какой бы она была бабушкой. Какой матерью могла стать, если бы на ней не лежала ответственность за судьбу всего мира. Ему любопытно, как бы она поладила с Лу. Ему не удается решить, дар ли это проницательности или извращенная ирония судьбы, что в итоге он становится таким же случайным родителем, как и она. С другой стороны, кажется, он начинает понимать, кем она была на самом деле. Это до сих пор слишком сложно, но по крайней мере он обещает себе, что будет рассказывать Лу все. Будет говорить с ней так, как Бриджит никогда не говорила с ним. Он хотя бы может быть благодарен за урок. Выученный вот так. И, может быть, однажды он ее простит. …и B как Boots [ Ботинки ] Ну хоть в этом он эксперт. Большое облегчение —для разнообразия иметь возможность рассуждать о чем-то с позиции опыта. Он наставляет Лу по поводу важности хорошей обуви, прочной обуви, водонепроницаемой обуви. Хиральные ботинки, конечно, были лучшими, но ему вряд ли удастся в ближайшее время заполучить новую пару. И, очевидно, B и как blisters, волдыри. Ботинки должны сидеть безупречно, или их не избежать. Держи их в сухости. Крепко шнуруй. Всегда носи запасную пару на карабине. Бережное отношение к обуви — первое правило доставки. Длинного путешествия. Или того, чем они занимаются теперь. Он ни разу не остановился с тех пор, как они покинули крематорий вместе, и мили все копятся. Его ботинки долго не протянут, а новой пары у него нет, но он что-нибудь придумает. Раньше ему приходилось ходить босиком. Спасаться сандаловой травой. Кроме того, неважно, где он окажется, в почтовом ящике всегда можно обнаружить пожертвованную пару, словно покровитель всех доставщиков никогда не перестает за ними приглядывать. Он разглядывает крошечные ступни Лу и думает, что пройдет какое-то время, прежде чем ей тоже потребуется обувь. Возможно, он сделает ей пару из сандала. И это будет невыносимо очаровательно. Он пробует вообразить ее, топающей рядом самостоятельно, но время для W как walking, ходьбы, наступит еще нескоро, и он к этому пока не готов… …и B как Bubbles [ Пузыри ] Он до сих пор не имеет понятия, как в капсуле ей удавалось делать из пузырей сердечки, но теперь она в основном обходится тем, что размазывает слюни и малину по его щекам, что, как ему кажется, может считаться за поцелуи. Не слишком умелые, но он не жалуется. Однажды ночью она пытается выхватить у него флягу с водой, и тогда он наливает немного ей в чашку, а, когда она моментально переворачивает ее себе на лицо, с любопытством думает, чего он еще ожидал. Оправившись от шока, она дуется, словно это и его вина тоже, и он терпеливо наливает еще воды, тщательно направляя вторую попытку. Она покусывает край чашки, полагая, что та будет работать как и бутылочка, пытается жевать ее, потом вдруг вдыхает полные легкие. Он уже готов отказаться от эксперимента и переодеть ее в сухое, когда она опускает в чашку нижнюю половину лица и раздувает шторм из пузырей, будто так и планировала с самого начала. Он не может удержаться от смеха. И снова, когда она поднимает мокрый подбородок, безумно улыбается и выпускает идеальный пузырь слюней прямо на него. Работает ничуть не хуже любого искусственного лайка. Особенно когда она завершает представление отрыжкой, слишком громкой для такого маленького создания. Он не совсем уверен, стоит ли похвалить ее за отличную работу или укорить за плохие манеры, но, как и в случае с большинством вещей, что делает Лу, он способен только наблюдать, как она заново познает мир и восхищаться крошечному совершенству. Теперь пузыри, может, и не в форме сердец, но он открывает для себя, что абсолютно все, что она делает — маленькое чудо. Как и она сама. B как BRIDGES — смотри U как UCA (скоро) B как Blood [ кровь ] — смотри G как Guns & Grenades [ пистолеты и гранаты ] (скоро)