Кровь за кровь

      Анатолию не нравился этот лес. А в промозглый зимний вечер — и подавно.       Когда в очередной раз заныла уже не единожды сорванная спина, он опустил и выключил бензопилу. Её резкий жужжащий звук действовал на нервы. Казалось, будто царапал кору головного мозга, чем безмерно раздражал. Вокруг было настолько тихо, что визг бензопилы, должно быть, разносился эхом над всем уснувшим полем до самой трассы метрах в двухстах от опушки. Там Анатолий и припарковал грузовик так, чтобы свет фар освещал лохматые молодые ёлки высотой ему где-то по шею. Хорошо, что они растут прямо здесь — заходить в тёмный ледяной лес не было никакого желания. Срубить ещё с десяток таких и наконец домой, в тепло, а с утра — на ёлочный базар. Должно быть людно, Новый год на носу. «Хочешь жить — умей вертеться», — часто повторял отец, пока не помер от алкогольного отравления. Хоть папаша и закладывал за воротник, сколько Анатолий себя помнил, но слова его были правдивы. Хочешь выжить — крутись, как белка в колесе, особенно если всю жизнь живёшь в занюханном посёлке у чёрта на рогах, где никакой работы не найти. Правда, жизнь такая нихрена не радует. Но об этом лучше лишний раз не думать.       Кинув бензопилу на брезент рядом со спиленными ёлками, Анатолий непослушными от перчаток пальцами достал пачку и зажигалку, закашлявшись, закурил. Зацепиться взгляду было не за что: вокруг только укрытое слоем снега поле да поодаль — трасса с редко проезжающими машинами, залитая рассеянной желтизной фонарей, которые едва развеивали густую, как дёготь, темноту. Вид нагонял тоску, но больше смотреть было некуда. Нужно было дать спине передохнуть, так что Анатолий курил, согреваясь дымом изнутри и то и дело притопывая ногами в валенках. Рядом почти уютно тарахтел грузовик. Отблески фар разливались лужами света. Только они да мощный фонарь служили Анатолию источником освещения. Чуть дальше первого ряда невысоких ёлок свет уже не достигал. Было так темно, что, отойди он чуть дальше, и не увидел бы даже стволов деревьев. Так темно, словно затопивший лес мрак поглощал свет, всасывал его в себя. От этой мысли лес стал вызывать у Анатолия ещё большее отторжение.       Ещё в детстве он слышал много баек про этот лес. В основном, от бабок-соседок. Они клялись и божились, что это не простой лес, что в нём кто-то обитает. Кто-то… или что-то, древнее и потустороннее, чуждое людям. Старики называли это нечто по-разному: кто-то лешим, как в сказках, кто-то чёртом, кто-то — уважительно — хозяином, а кто-то и вовсе ласково — батюшкой. Тогда маленький Толя слушал сказки про лес, развесив уши, а родители посмеивались и называли эти истории старухиными бреднями. Кого ни спроси, у каждого жителя посёлка была своя версия того, что творится в лесу. А там определённо что-то творилось. Потому что в лесу пропадали люди.       Анатолий передёрнул плечами. Не от этих мыслей, конечно, а от трескучего декабрьского мороза, ледяными змеями заползавшего в рукава и под заячий тулуп. Рядом с лесом воздух был ещё более студёным, чем в посёлке. Да и вечер уже, а работы ещё много. Хватит прохлаждаться, если не хочется околеть тут и вообще не добраться домой. Щелчком отбросив окурок в снег и слегка морщась от боли в спине, Анатолий подхватил бензопилу, оживил одним нажатием кнопки. Та неприятно взвизгнула, торжествуя, желая крови, и принялась вгрызаться в очередную молодую ёлку. Колючие ветки то и дело хлестали Анатолия по щекам, целили в глаза, будто желая отомстить за себя и выколоть их, оросить землю кровью убийцы. Убийцы? Что за дрянь в башку лезет…       То и дело матеря про себя чёртовы ёлки, Анатолий принялся за следующую. Еловый ряд заметно поредел. Больше спилит - больше продаст, хотя усталость уже делала тело тяжёлым и неловким. Вот и результат: колючая ветка вдруг прилетела в лицо, хлестнула пощёчиной, а он не заметил её вовремя, не отвёл подальше. Щёку обожгло болью. Анатолий инстинктивно зажмурился и отшатнулся, выронив бензопилу. Инструмент подавился снегом, захрипел и умолк. — С-сука! — гневно сплюнул Анатолий. Зубами содрав перчатку, потрогал небритую щёку там, где болело. Под пальцами ощущалось липкое и тёплое. Ссадина, но достаточно глубокая — крови много, настолько, что даже на снег закапало. Как бы зашивать не пришлось. Сучье дерево!       Внутри раскололась ампула с раздражением, быстро перешедшим в гнев. Анатолий резко схватил ударившую его ветку и сломал её. Кровь за кровь. Ветка, обламываясь, захрустела, и этот звук был так похож на хруст костей, что Анатолию вдруг стало не по себе от этой мысли. Но это чувство тут же перекрыла злость, заставившая бросить ветку под ноги и растоптать, разломать на мелкие кусочки. Он и так затраханный до предела, а тут ещё и это! А если бы ёбаная ель лишила его глаза?!       Дыхание немного сбилось от резких, быстрых движений. Зато согрелся. Выдыхаемый воздух густыми облачками устремлялся к небу. Отдышавшись, Анатолий поднял голову — и замер на полувдохе, так что стылый воздух застрял где-то в горле.       Лес обступал его со всех сторон. Колонны чёрных стволов с голыми ветвями, похожими на чьи-то костлявые руки, будто нависли над ним, наклонились ближе к нему, Анатолию. Лес — величественный, эпохальный, вечный, — вдруг показался ему… опасным. Деревья походили на деревянных идолов, которые давным-давно древние славяне ставили в честь своих грозных богов. Эти идолы будто присматривались к нему, Анатолию. Наблюдали за ним, смотрели, что он наделал. Осуждали. И гневались.       Да нет. Не могло такого быть. В темноте так кажется, не разглядел, не рассчитал расстояния между собой и лесом. А может, сам, увлёкшись работой, пошёл чуть дальше и углубился. Что ему там в темноте привиделось? Деревья же не могут… ходить?       Стоило подумать об этом, как он почувствовал на себе чей-то взгляд.       Анатолий поднял голову, огляделся. Никого. Местность вокруг открытая, если бы рядом оказался человек, он бы давно заметил.       «С чего ты взял, что это человек?»       Он не знал, откуда взялась эта мысль. Но после неё что-то вдруг изменилось. Ветер засвистел над полем заунывной песней, забавляясь, швырнул холодные крупицы Анатолию в лицо. Лес молчал, деревья не шевелили ни единой веточкой. Будто таились. Ждали чего-то. Предвкушали. Там, в глубине, словно тёмным навесом сгустились тьма и холод. Стоило подумать об этом, как Анатолий заметил ещё кое-что: тишину. Мотор грузовика перестал урчать, с шоссе не было слышно проезжающих машин. Только он, его громкое дыхание… и тишина. Тревожная, напряжённо всматривавшаяся в него тишина.       Там, под деревьями, кто-то был.       По телу вдруг пробежала ледяная болезненная щекотка страха. Кто там может быть? Голодный волк? Внезапно проснувшийся от спячки разъярённый медведь? Но в этих краях давно не видели никого опаснее лисицы, хищники в этом месте не водятся…       «Тогда почему оттуда не возвращались люди?»       И правда, почему?.. И кто тогда наблюдает за ним сейчас?       Анатолий не был уверен, что хочет знать ответы. Озноб начал очередью бить тело. Не вполне отдавая себе отчёт в действиях, он сделал шаг назад, к грузовику и фонарю, воткнутому в сугроб.       Во мраке деревьев что-то шевельнулось. Так быстро, что человеческий глаз едва мог поймать это движение. Но оно там было, Анатолий был готов поклясться. Оно точно там!       «Оно?..»       Оно точно было там. Потому что через несколько бесконечно долгих секунд Анатолий увидел его. Исполин ростом с самое высокое дерево в лесу, он двигался, как в замедленной съёмке, но Анатолий знал, что впечатление неповоротливости обманчиво: это существо схватит его быстрее, чем он моргнёт. Всё, что оставалось — не двигаться. Он не смог бы, даже если бы захотел. Страх ударил в живот, лишая сил и воли, а тишина окутала то ли могильным саваном, то ли смирительной рубашкой, приморозив к месту. От этого было ещё страшнее. Это существо не издавало звуков. Ни рычания, ни дыхания, ни хруста снега под бесконечно длинными тонкими ногами, терявшимися в темноте. Его здесь будто не было вообще. Но Анатолий чувствовал всей кожей: оно здесь. И смотрело прямо на него.       Если бы его спросили, он не смог бы описать то, что увидел. На фоне тёмного неба существо казалось бесконечно высоким. Только когда оно вступило в круг света от фонаря, Анатолий смог лучше разглядеть его — и сдавить рукой рвущийся крик.       Существо было огромным голым скелетом — не человечьим и не животным, а может, и тем, и другим одновременно. Руки, кончавшиеся то ли костяными фалангами, то ли звериными когтями, волочились за ним по снегу, пропахивая в нём глубокие борозды. Ноги, полусогнутые в коленях, кончались чем-то, больше всего похожим на паучьи конечности. Полукружия рёбер щетинились костями и казались оскаленной хищной пастью. Все беззвучные движения существа были полны опасной силой. Но больше всего Анатолия напугали его глаза: круглые глазницы без глазных яблок, наполненные потусторонним светом, сиявшим так же ярко, как фары грузовика. На голом волчьем черепе с хищно изогнутыми оленьими рогами эти глаза будто заставили Анатолия окаменеть. Арктический, уничтожающий, убивающий всё живое холод, исходивший от существа, уже проникал в тело, медленно замораживая его. Он не мог двинуться. Только руки, измазанные в липкой дрожи, неудержимо тряслись, как и он сам под взглядом лесного хозяина. Это был именно он, Анатолий знал это. Он чётко представил, как летом этот скелет порастает мхом и цветами, как в рёбрах вьют гнёзда птицы, а рога превращаются в цветущие тонкие веточки с нежной зелёной листвой. А зимой от всего этого остаётся только голый скелет, как сейчас, символизирующий смерть природы и голод самого тёмного времени года.       Лесной хозяин пришёл, потому что он, Анатолий, нарушил его покой. Потому что посмел причинить вред его лесу. Пришёл, чтобы наказать.       Если бы Анатолий мог шевелиться, если бы чары лесного хозяина отпустили, он бы рухнул перед ним на колени. Не только от благоговейного ужаса, но в мольбе. — Пощади, — только и смог выдавить он помертвевшими губами. — Пощади, отец. Никогда больше ни одно дерево, никогда к твоим владениям не подойду, клянусь…       Лесной хозяин услышал и понял его слова, Анатолий был уверен. Но по-прежнему не шевелился, застыв древним, вселяющим ужас изваянием. Вот медленно, без единого звука наклонилась вперёд тяжёлая волчья голова с белоснежными клыками. В голове Анатолия словно возник кинокадр: эти клыки, без всякого усилия разрывающие его тело пополам, и кровь, капающая с еловых веток. Кровь. Кровь за кровь. Лесной хозяин не пощадит его. Так же, как Анатолий не пощадил его ёлки, часть его леса, его территорию. Так же, как прочие человеческие существа не щадили природу, травили, вырубали, терзали, уничтожали её из года в год. Кровь за кровь. Таков закон природы. Его не волновало, что Анатолий просто хотел заработать на жизнь. Отметить новый год и купить подарки детям. Кровь за кровь. Таков закон природы.       Таков закон.       Анатолий успел подумать только об этом, прежде чем волчья пасть распахнулась, и для него наступила вечная зима.