ужин?

винтом прокручивается внутреннее желание вырваться, в чём есть. руки дрожат почти критично, но это напряжение скоро пойдет на спад. Артакова действительно волнуется – за фигуристок, за подругу, за сына. за себя, в конце концов. пусть это и выражено в менее яркой экспрессии, но ведь и сама она – холодная, как сталь. нужно поддерживать то, что создавалось годами. самой последней уходить из школы стало давно делом привычным и ясным, здесь нет никаких белых ниток на чёрном полотне. здесь есть только сплошная усталость и чувство долга. она прячет лицо в шарфе, пока поправляет его. на улице прохладно. преодолев несколько ступеней, она замирает – хмурится, словно не понимает; губы поджимает, словно не рада. и в какой-то степени, взглянув невооружённым глазом, такое можно сказать. но Виноградов, закрывший хлопком дверь машины, уверен в обратном. расплывается в лёгкой улыбке, ему необязательно проговаривать всякие «соскучился», «сегодня ты дольше обычного». — м, какие люди, – на выдохе произносит, когда оплетает руками его шею, – в чём дело? — хотел позвать тебя поужинать, – оборачивает ладони, накрыв ими её поясницу, – приём разрешённый? Марина закатывает глаза. Лёня ей – уже не тот мальчик с едва отросшими волосами по плечо, который одним своим «Мариш!» заставляет её либо свернуть в противоположном направлении, либо льнуть ближе. да и она-то тоже знатно изменилась, но когда он делает точь-в-точь то же предложение, что-то в груди ёкает. и пусть раньше в его голосе был коктейль робости и надежды, то сейчас ему словно нельзя отказать. скажешь «нет» – он придумает нечто другое и получит стопроцентное согласие. а может Артакова себе напридумывала, надышавшись повторно заученным одеколоном Виноградова. иногда ей кажется, что его запах уже просочился в её голову и надолго засядет. снова. ( декартовские духи – правда или миф? ) бывшая фигуристка прижимается щекой к плечу, когда чувствует, что по спине мурашками заходятся чужие прикосновения. — предпочту ужин в стенах дома, – сама выбирает правила принятой игры. — тогда что-нибудь закажем, – кивает и отстраняется. Леонид склоняет голову задумчиво и будто оценивающе, Артакова бы оскорбилась, если бы не знала заранее, что это обозначает, – Лео по каким-то своим подсчётам высчитывает её состояние. от этого многое зависит в его поведении. воссоздать мягкие подушки комфорта после жёстких трибун. — пойдем в машину, – целует в скулу, прежде чем развернуться. она соглашается молча и следует за ним. внутренние натянутые струны ослабевают, давая ей возможность откинуться на спинку кресла, а не выдерживать осанку. это же позволяет ей закрыть глаза и расслабиться. ей необязательно видеть, когда на неё – через зеркало, периферическим зрением или поворотом головы – смотрит Виноградов. только на мгновение собирается снова, когда чувствует прикосновение к руке. ладонь с руля мягко скользит ниже, а после накрывает её – маленькую и аккуратную. Виноградов и сам бы назвал Артакову таковой, но шанс услышать в ответ одну насмешку периодически останавливал. но неуловимое изменение в его поведении становилось очевидным. он все понял. давно. и смог принять, осознать, не мучиться от вины и идти дальше. даже если для этого потребовалось сделать петлю. Марина не вводит его в заблуждение, – «я давно простила» – но даёт возможность искупления. это не второй шанс и даже не третий, это – их эксперимент, о котором знать кому-либо необязательно. она поворачивает кисть и теперь имеет возможность чуть сжать чужую руку. и она всё ещё чувствует, как дёргается уголок рта Леонида. но уже не от восхитительных бабочек в животе, а потому, что он тоже знает – руку не выдернет, не отпустит. когда они заходят в его квартиру, первым делом включается не свет. внутренняя лампочка где-то посередине грудной клетки вспыхивает сначала у него, а потом заражается и она сама. а простоять в коридоре, обнимаясь в тишине – тоже своеобразное избавление от тревоги. им полезно. — у нас ужин, – сипло после молчания подмечает Артакова. — ужин, – также негромко соглашается Виноградов. дополнительная реплика «а у меня – ты» одинаково чувствуется на губах друг друга.