Marked with a Yōkai Sign

***

— Неужели ты готов разверзнуть между нами пропасть куда опаснее и глубже, чем уже есть? — В пустом, после долгого рабочего дня погружённом в темноту кабинете прозвенел вопрос, который так и норовил сорваться с языка уже очень давно. Инспектор Игнатов даже удивился слегка, почему же он был не озвучен ранее. — Не заговаривай со мной больше, — сдержанный холод в голосе истязает своими острыми когтями до самой крови, превращающуюся в тёмно-алую корочку, и устрашает куда свирепее. Кей это великолепно осознавал. Металлический отблеск в глубине серо-голубых глаз заставлял кровоточить неискушённое тьмой и безумием сердце юного японца. — Кей! — Взмолился Арата, зная, что это был его последний шанс вернуть друга, — ты не можешь просто так…! — Похоже, эта должность проклята, Арата. Ты… — инспектор Кей Михаил Игнатов невозмутимо поднял невидимый пистолет и прицелился прямо в сердце своего бывшего лучшего друга, который не сводил умоляющих глаз с молодого человека, который с каждым словом, жестом, промелькнувшей на ожесточённом лице эмоции, отдалялся от Шиндо Араты на шаг — … следующий. Знай, что если я сойду в страну теней, боюсь, безумен буду я, не боле. Кей догадывался, что Арате стало известно некое зловещее «нечто», но этот взбаламученный мальчишка никому не расскажет. Даже не заикнётся. Это — слишком личное. Быть может, оно и было тем самым, что роднило сейчас их мечущиеся души. Но не исключено, что это было ничем, даже хуже — беспроглядной погибшей пустошью, затягивающей в тенёта одиночества и грозной ловушки, предвещающей громогласные последствия.

***

Они могли похвастаться полным взаимопониманием. Зачастую они ловили себя на том, что их мысли сходятся, исключая всякий коэффициент на погрешность. Видимо, великие умы и правда думают одиноково, но это точно не про них. Они читали мысли друг друга точно драгоценный свиток древних времён, магию которого понимали лишь эти двое. Один легко угадывал даже малейшие изменения эмоций на таком знакомом и родном лице другого, от зорких ястребиных глаз не мог укрыться даже малейший жест. Видимо, у дураков мысли сходятся, но это точно не про них. Их связь была куда крепче тех, которые связывали Синью Когами и Сёго Макисиму или Синью Когами и Набутику Гинозу. Кей не мог выносить это анафемское погружение. В сердце расцветал отравленный миазмами прокажённый цветок зла, он обжигал и сводил с ума, заставлял ощутить это грязное ощущение бессилия, пока Арата замирал, вслушиваясь в капли дождя, срывающиеся с небес лишь для него. В те моменты в затылок Арате дышал зубастый сорвавшийся с цепи зверь — пережиток настоящей природы первородного человека, пока его не укрыла под своим крылом Сивилла. Инспектор Игнатов ощущал, как под сердцем стыл лёд, как воображение нещадно писало на пустом холсте монохромный мир душ, которых покарал их цифровой неоновый бог.

— так горек он, что смерть едва ль не слаще

Они были связаны друг с другом ещё с раннего детства. С ними была Майко, которая разделяла их лучезарную улыбку. Они втроём поклялись защищать друг друга. Клялись раз за разом. Они вновь дали клятву на закате того дня, когда молодые супруги прощались с Аратой лишь на время. Они жили ради друг друга в стране, где никогда не гасло солнце с единственной лишь целью — освободить от оков первородные ужасы ночи, ведь именно так и было за пределами мирной Японии. У них никого больше не осталось. Неразлучные друзья детства, подаренные друг другу судьбой. — Это — обещание. — С ними была юная Майко, которая разделала их лучезарную улыбку и блестящие живые глаза, с теплотой взирающие на дарованный Сивиллой мир и друг друга.

*** — день уходил, и неба воздух тёмный земных тварей уводил ко сну от их трудов; лишь я один, бездомный, приготовлялся выдержать войну и с тягостным путём, и со состраданьем, которые неложно вспомяну

Удар сыпался за ударом. Пока кулак не начало саднить. Пока на коже не расцвёл багряный след первородного гнева. Настоящая кровь, пролитая как при лихорадке. Такая терпкая и горячая, как угольный мазут, и подобная греховному семени, затмевающему сознание и распаляющему преступную страсть в душе. Даже не страсть, а преступное вожделение причинить боль человеку, доверие которого инспектор Игнатов утратил. Инспектор первого подразделения превратился на глазах своего лучшего друга в животное, пусть лишь на мгновение. Это не прошло бесследно. Шиндо Арата не возражал против самозабвенного наказания, но он не ожидал, что оно вот так затянется. Больше Кей на него даже не взглянул, отказавшись идти нога в ногу по тропе, которую они оба выбрали ради того, чтобы защитить свою семью. Они были с детства верными товарищами и лучшими друзьями. Оба потеряли семьи.

***

— Вы… поссорились? — В голосе Майко звенела душераздирающая скорбь, потому что им троим было ясно как день, что по неосторожности Шиндо Араты она угодила в лапы преступников. — Я… — еле уловимые нотки печали в голосе кучерявого и слишком юным лицом для своих лет японца достигли тонкого слуха Майи Стронской, пока видящей слишком слабо, тем более через коммуникатор связи. — Сейчас пока не время, нам ещё только предстоит понять то, что произошло. Я понимаю, почему Кей винит меня… — Он сам не свой в последнее время, Арата. — Майко лишь проникновенно улыбнулась на слова Шиндо Араты, склоняя голову к плечу и позволив щекам окраситься мягким персиковым румянцем. — Я тебя не виню ни в коем случае. Мы ведь живы. О, благодаря операции я могу теперь время от времени видеть этот мир. Так, как видите его вы. — Я рад. — В душе Араты после её слов точно расцвёл завядший бутон камелии, навсегда утратившей свой аромат. Что-то никогда не способно изменить свою природу, вот как камелия — нежно-кораловый цветок без аромата. — Как твой фон? — Арата! — Д-да? — В груди японца закололо. Он содрогнулся в страхе и изменился в лице, уже сетуя сам на себя за такой неосторожный, лишённый такта вопрос. Но он тут же успокоился, потому что улыбка на лице девушки померкла, и она произнесла осторожно, тщательно подбирая слова: — Ты понимаешь Кея лучше кого бы то ни было. У меня неспокойно на душе. Я верю, ты поймёшь. Возможно, мне не следует этого говорить, но…

***

Когда они встретились в светлой гостиной, которая Михаилу Игнатову без Майко казалась такой мёртвой и незнакомой, он первый бросился в её объятия с замиранием сердца и с самыми неутешительными мыслями. Ему казалось, что он вот-вот потеряет её вновь. Сколько раз уже они теряли друг друга? Сколько раз их уже разлучали друг с другом? Не счесть. Кей не верил, что их судьба должна вот так закончиться. — Кей, мой цветовой фон… Они позволили мне покинуть то место. Кей, ты смог повлиять на них… — Я ничего не сделал. — Успокаивал её молодой человек, на извечно гладком лице которого за долгие годы их совместной жизни появилась совсем лёгкая щетина. — Это естественно… то, что ты здесь. Майко не могла заглянуть в его охваченные духом человечности и благодарности серо-голубые глаза, но по спине у неё пробежал холодок от его тихого и хриплого голоса.

***

— В этом мире технологии могут в считанные секунды определить наличие у человека психосоматического расстройства… — подал голос Арата, прислонившись к стеклу и всматриваясь в черноту истинного величественного Метрополиса и представляя, как на морозе из его рта будут вываливаться огромные и клубистые облака пара. — Неужели так было невозможно… многие десятилетия назад? За стеклом пестрящий разноцветной палитрой мегаполис окрашивала сумрачная ночь в глубокую водянисто-угольную боевую раскраску. Раскалённый, горящий огнём диск древнего небесного светила давно сгинул за почерневшими словно копоть силуэтами верхушек башен, что медленно рассыпались в пыль над водной гладью, напоминая новому миру о единственном отголоске минувшей далёкой цивилизации, которую ещё не сковывало всемогущество цифрового неонового бога. Горящие, светлые, оттенка благородной охры, глаза молодого инспектора взирали с высоты птичьего полёта на тонущие в неоновом флёре и забранные мрачной пеленой подступающей ночи небоскрёбы, улочки и движущиеся точки людей и машин вдоль раскрашенных по волшебному и по-рождественски магистралей и аллей. — Патология, даже незначительная, даже на единицу… вызывает отклонения от общепринятых норм, а это карается системой. Но для тебя это работает в обратную сторону, верно? Поразительно, что сейчас тебя заботит именно это… — Я же извинился, Кей… Но его напарник даже не слушал, продолжив с мерзким скрежетом в голосе, который огрубел как голая каменная глыба и похолодел точно мёртвая звезда в безлунную ночь: — Ты безукоризненно чист, как стёклышко, белее снега… нет… так бел, что снега не найти такого. — Кей… — Взгляни, — безэмоционально произнёс Кей и предупредительно поднял руку, чтобы японец замолчал. Одетый с иголочки инспектор Игнатов держался от своего коллеги на внушительном расстоянии, в наступившей тишине наблюдая за размеренно падающими снежинками за окном их офиса, почти опустевшего в такой поздний час. Затем тишину нарушил его не требующий возражений голос, — как дельный воздух мёрзлыми парами снежит к земле. На лице юного японца застыло изумление, когда его горящие пьянящим и в тоже время успокаивающим янтарём глаза встретились на мгновение с пронзительными орлиными глазами натурализованного японца во втором поколении. Арата потупил взгляд, когда понял, что Кей его даже не замечает, а смотрит сквозь него. Японец впервые после их ссоры ощутил на бледно-карминомых губах металлический привкус. Где-то под кожей забилась жилка, скрываемая небрежно вздёрнутыми лацканами деловой рубашки и синей рабочей куртки с гордой нашивкой Бюро. Арата так и не решился заговорить, хотя знал, что у него была уважительная причина чуть ли не насильно удержать Кея здесь и убедить услышать что-то из ряда вон выходящее. Поэтому первым вновь заговорил полностью собранный и контролирующий свои мысли и эмоции Михаил Игнатов: — Я верил, что нас с Майко приняли в этой стране. Даже после того, как мы родились на этой земле. Разве этого мало? Наша историческая Родина утонула в крови. Мы не выдержали, и вновь вернулись в Японию. Мы смотрели в будущее, тогда когда наше прошлое казалось таким далёким и чужим. Япония оказалась такой величественной, что я не ведал, где я оказался. Даже спустя то время, пока нас не было здесь, она изменилась. Да, я вырос в этой стране, но я никогда не забуду тех ужасов, про которые мне рассказывали брат и родители, и которые я видел собственными глазами. Поверь, мир за пределами Японии, по большей части, это гиблое место, погрязшее в войнах и пропитанное до корней вредными и грязными миазмами. Он не стоит того, что бы его защищать… Как и этот, как оказалось. Игнатов не мог передать словами, насколько ему вместе с Майко страшно было находиться под тем грозовым, окрашенным в цвета алой крови и мрачной непроглядной копоти небом. Мало кто мог себе представить, что такое государство, раздираемое неконтролируемым хаосом анархии, войнами и лишённого всяких ограничений людей. Ведь за подобные мысли гневалась Сивилла, а её гнев был подобен ярости самого материального бога, если таковые существовали.

— там вздохи, плач и исступлённый крик во тьме беззвёздной были так велики, что поначалу я в слезах поник обрывки всех наречий, ропот дикий, слова, в которых боль, и гнев, и страх, плесканье рук, и жалобы, и всклики сливались в гул, без времени, в веках, кружащийся во мгле неозарённой, как бурным вихрем возмущённый прах

Из водоворота мыслей, подводящих инспектора Игнатова к опасной черте, вырвал тоненький, но твёрдый как кремень голос Шиндо Араты: — Кей, я сожалею, мне искренно больно слышать… — Не надо, Арата. — Пригрозил ему Кей, оскалившись и мысленно приготовившись нажать огрубевшим от натёртой мозоли пальцем на спусковой крючок. — Больше не слова. — Неужели ты готов разверзнуть между нами пропасть куда опаснее и глубже, чем уже есть? — В пустом, после долгого рабочего дня погружённом в темноту кабинете прозвенел вопрос, который так и норовил сорваться с языка уже очень давно. Инспектор Игнатов даже удивился слегка, почему же он был не озвучен ранее. — Не заговаривай со мной больше, — сдержанный холод в голосе истязает своими острыми когтями до самой крови, превращающуюся в тёмно-алую корочку, и устрашает куда свирепее. Кей это великолепно осознавал. Металлический отблеск в глубине серо-голубых глаз заставлял кровоточить неискушённое тьмой и безумием сердце юного японца. — Кей! — Взмолился Арата, зная, что это был его последний шанс вернуть друга, — ты не можешь просто так…! — Похоже, эта должность проклята, Арата. Ты… — инспектор Кей Михаил Игнатов невозмутимо поднял невидимый пистолет и прицелился прямо в сердце своего бывшего лучшего друга, который не сводил умоляющих глаз с молодого человека, который с каждым словом, жестом, промелькнувшей на ожесточённом лице эмоции, отдалялся от Шиндо Араты на шаг — … следующий. Знай, что если я сойду в страну теней, боюсь, безумен буду я, не боле. Кей догадывался, что Арате стало известно некое зловещее «нечто», но этот взбаламученный мальчишка никому не расскажет. Даже не заикнётся. Это — слишком личное. Быть может, оно и было тем самым, что роднило сейчас их мечущиеся души. Но не исключено, что это было ничем, даже хуже — беспроглядной погибшей пустошью, затягивающей в тенёта одиночества и грозной ловушки, предвещающей громогласные последствия. — Говори же! — Приказал Кей, точно перед ним был не инспектор равный ему по званию, а очередной отброс того общества, которое Сивилла кормит тошнотворными иллюзиями о величайшем благе и светлом будущем для всего человечества. Ладони Араты сами собой сжались в кулаки, в полукруги ногтей впились в нежную молочную кожу, которая от света за окном точно светилась изнутри. Японец строго посмотрел на своего друга и уколол ледяным голосом, слегка поддавшись отчаянию и своему долгу инспектора: — Я не стану скрывать от тебя то, что тебе и так известно, ёкай. Разве ты не видишь, что ты наделал? — Что? Как ты…? Михаил остолбенел, по его виску прокатилась испарина. Он слишком хорошо знал Арату, чтобы вот так запросто не разрешить эту головоломку. Кей себя выдал, пусть он и был хорош очень во многом, однако… — Я ведь тебя предупреждал, чтобы ты не использовал погружение на мне или Майко! — На лице Кея Арата прочитал зловещие признаки трансформации в нечто дикое, необузданное и… тёмное. — Тебе было поручено схватить некого человека… Но ты приказал ребятам ждать… И да, они мне сообщили. И Майко… я сначала не догадался, как мог её фон так быстро улучшиться, ведь мгновенная реабелитация невозможна… Кей, прости, я волновался… и прости за то, что не сдержал обещание… опять. Лицо Игнатова потемнело, он сдержанно кивнул, повторяя в приступе удушающего гнева слова Араты: «не сдержал обещание… опять». — Сравниваем меня с ёкаем? Что ж, раз так, что ты предпримешь? Арата выдержал паузу, в последний раз посмотрев на своего друга умоляюще и как-то по-детски наивно. Со сталью в голосе он угрожающе произнёс, уже приравняв своего бывшего лучшего друга к разряду латентных преступников. Его голос отскочил от стен прямо как в камере изолятора для преступников, для которых невозможно подо брать курс реабилитации. — Сдавайся, иначе на лиса Бюро спустит всех своих ищеек. Кей надменно оскалился, сверкнул глазами и, развернувшись на каблуках к выходу, бросил небрежно и самоуверенно: — Этому не бывать, ты никому не расскажешь. Я слишком хорошо тебя знаю. Ты ведь ожидал от меня подобной реакции, так почему бы тебе не собрать доказательства и не начать на меня охоту? — Потому что мы — лучшие друзья, Кей! — Больше нет, Арата. Нас больше ничего не связывает. Теперь мы сами по себе. Он оставил Арату в глухой комнате, пронизанной одиночеством и жгучем чувством вины, окончательно оборвав нить, которая связывала их все эти годы.

***