Со вкусом лжи

- Антидот сыворотки правды – это беспроигрышный способ обезопасить агентов от случайного или же намеренного предательства на допросе, - самозабвенно бормотал будущий мракоборец Стоун, сверкая толстыми стеклами своих огромных очков и размахивая руками. – Ведь, как логично будет предположить, моментальное самоубийство, распространенное у немагических шпионов, все-таки серьезно ударит по кадровому составу Конгресса. А если заморочить врагу голову и сбить с толку при помощи моего зелья… Словом, это громадный шаг вперед под знаменем прогресса! Персиваль шумно вздохнул и нетерпеливым жестом остановил поток объяснений. Вот Мерлин, чтобы он еще хоть раз согласился принять под свое крыло протеже Серафины Пиквери! Юный служитель науки со своим наигранным цинизмом и неумеренной болтливостью порядком вывел Грейвса из равновесия. А ведь еще даже и полдня не прошло… - Я все прекрасно понял и настоятельно прошу отнести образцы антидота в отдел экспериментальных зелий. Это прямо напротив хранилища улик, неподалеку от малого архива. И достаточно уточнений, пожалуйста, время не ждет! – с этим последним распоряжением Персиваль оставил ошалевшее юное дарование в пустом коридоре и позволил себе тихо выругаться лишь переступив порог кабинета. Не любил он многословие, пафос и самоуверенность, ой, не любил. Но иногда приходилось собирать волю в кулак и переступать через собственные антипатии. Даже если в итоге Пиквери воспринимала это как должное. Пожалуй, всегда держать свое слово – это его единственная настоящая слабость. Или почти единственная, если быть честным с собой до конца.

***

Тина Голдштейн порхала по Конгрессу легкокрылой птицей: срок ее временного понижения истек день назад, и теперь ей безумно хотелось оправдать все ожидания и избежать всех мыслимых ошибок. Как результат, половина важных дел оказалась переделана с великим тщанием, а вторая половина – рассортирована в порядке убывания по приоритетности. Все как ее учили. «Знаете, мистер Грейвс, я не безнадежна, и я вам это докажу!» Покончив с обеденным перекусом, Голдштейн с быстротой молнии умчалась в хранилище улик. Тамошний перманентный хаос всегда раздражал начальство, и плевать, что это не прямая ее обязанность – все равно хранители либо дремлют за скучной книгой, либо играют в заколдованные карты. Надо же хоть кому-то поддерживать должный порядок в чрезвычайно важном отделе Конгресса! Тина раздраженно нахмурилась, когда ее руки на автомате поймали маленький гладкий предмет, грозивший спикировать со средней полки прямо на пол. Плоская прямоугольная скляночка с сине-зеленым веществом была закупорена коричневой пробкой и никак не подписана. Это показалось неподобающим упущением, и Голдштейн предусмотрительно нащупала в кармане маленький справочник-определитель запрещенных зелий. Ей нужно было только слегка вдохнуть запах и свериться с таблицей в самом конце… Пары мгновений вдыхания зелья хватило, чтобы впасть в полное недоумение и резко запечатать флакончик понадежнее. Грейвс бы назвал это неоправданным риском. Голдштейн препочитала определение «инициативный подход». Вот только, кажется, у нее начинала слегка болеть голова, и почему-то тянуло прилечь…

***

Персиваль перечитывал личное дело одного из новых сотрудников и параллельно пил крепкий кофе без сахара. Последнее парадоксальным образом свело на нет его искрящее раздражение. Однако резкий стук в закрытую дверь заставил его вернуться к прежней сварливости. «Если это идиот Стоун, я просто пошлю его к василиску!» - решительно поджав губы, мысленно поклялся мужчина. - Сэр, я к вам по сущему пустяку, - пролепетал знакомый женский голос по ту сторону порога. - Простите, что? А, Голдштейн. Разумеется. Заходите. Только, пожалуйста, быстро, и… Когда Тина не дождалась окончания речи и протиснулась в кабинет со странно бледным лицом, Грейвс шестым чувством понял, что что-то тут нечисто. - А кто вам, позвольте спросить, разрешил дергать меня по пустякам? – холодно спросил он и буквально пригвоздил ее к месту тяжелым взглядом. Голдштейн импульсивно всплеснула руками и потрясающе нахально ответила: - На самом деле, я ваше личное время ни во что не ставлю, потому что уважения у меня к вам ни малейшего! - Что вы несете?! – Персиваль понял, что сейчас взорвется и со всей дури стукнет кулаком по столу (возможно, с уроном для стола). - Так, если это проклятые заколдованные карты, то несите их сюда, и я их покрошу в бумагоизмельчителе вместе с пропуском виновного. И немедленно. - Я отношусь к азартным играм с большим пристрастием – до чего приятно было проиграть сестре на прошлое Рождество! – испуганно протараторила Тина. – Вот это была радостная неожиданность! Честное слово! «А вот и последствия моей доброты. Ну спасибо, Серафина»… - с усмешкой подумал Грейвс и спокойно отложил бумаги на край стола. - Сядьте, пожалуйста, напротив, и ответьте на пару моих вопросов. Это будет несложно, - мягко проговорил он и пощелкал по ногтю своего большого пальца (что выражало обычно внезапную догадку и озадаченность ею). - Я с радостью, - совершенно убито прошептала Тина и села на стул с видом форменного мученика. Ну угораздило же ее проявить инициативность именно в этот день! - Скажите, вам нравится работать в Конгрессе? – спросил Грейвс с искренним участием, странно контрастировавшим с паническим состоянием девушки. - Совсем нет. Иногда, бывает, терплю, но в целом отвратно, - выпалила Тина и мучительно покраснела. - Понятно. Пункт второй. Ваша сестра миловидна, довольно умна и добросердечна, верно? - Манипуляторша, эгоистка, дура и страшная уродина, - сообщила Голдштейн, уже бледнея от собственной неспособности взять себя в руки. - Вот и разобрались. А теперь последний вопрос, - почему-то Персиваля обуяла странная жажда озорства, а на ум некстати пришел один классический роман немагической английской писательницы* Тина прерывисто вдохнула и приготовилась умирать на месте. Но все оказалось еще ужаснее, чем она могла вообразить. - Я некрасив, мисс Голдштейн? Резюмируйте, пожалуйста, со всей возможной честностью, - Грейвс как бы невзначай отвел взгляд в сторону окна и постарался выглядеть серьезно. Тишина была мучительной и интригующей одновременно (в плане эмоциональной оценки атмосферы все зависело от пристрастности взгляда!) - Вы некрасивы, сэр, насколько это возможно вообще в отношении внешности… и души, - наконец выдавила Тина и тут же спрятала лицо в ладонях. - Да уж, вот это действительно сильный эффект, - пробормотал Персиваль и удовлетворенно сцепил руки в замок. – Пожалуйста, отправляйтесь прямиком в Лазарет и передайте им от меня небольшую записку. Если будет нужно, можете пойти домой в любое время. И даже завтра не приходить. Голдштейн издала тихий звук истинного отчаяния, и Грейвс поспешно оговорился: - Вы просто не вполне работоспособны и подверглись небольшому стрессу. Неприятно, но не смертельно. Поверьте. Не стоит так себя корить и переживать. - Я просто в экстатическом восторге, до свидания, - буркнула Тина с явными нотками пассивной агрессии и исчезла за дверью со стремительностью кометы. Кажется, теперь ей хотелось понизить себя в должности самостоятельно, не дожидаясь, когда это сделает кто-то другой.

***

«Уважаемая мадам Президент, ваш племянник - осел, потому что отравил своим зельем моего лучшего мракоборца и вел себя, как навязчивый кретин», - написал Грейвс на самом хорошем пергаменте самыми красными чернилами. Потом он старательно уничтожил эту служебную записку и, тяжело вздохнув, отправился к бывшему стажеру Стоуну. Мрачная улыбка на его лице относилась к справедливому убеждению, что не все эксперименты проходят неудачно. Например, теперь он знал, что кое-кому нравится в нем практически все. И этот кое-кто определенно заслужил хороший ужин и небольшой подарок в качестве утешения. Потому что для всего на этом свете есть предел!