Голод

      …Кирилл не мог вспомнить точно, как из слежки за потенциальным объектом их ночная прогулка с Евой превратилась в поход по самым дрянным питерским ночным клубам. Впрочем, он даже не мог сказать, почему вдруг взялся помогать Еве в деле, которое тот, очевидно, делил со Стасом, как это обычно и бывало. Хотя, наверное, самым удивительным было то, что Кирилл в принципе ещё помнил, как его зовут.              Они выпили? Они много выпили?..              Всё, что Кирилл мог сказать точно, заключалось в одной фразе: он голоден. Чертовски голоден, так голоден, что можно было бы заподозрить — они не только пили, они ещё и что-то курили.              — Жрать хочется, — сообщил Кирилл в воздух. Легче не стало. Ева взглянул на него осоловевшими глазами и принялся копошиться с замком и ключами с удвоенной скоростью. Похоже, они стояли в до боли знакомом подъезде, но из памяти Кирилла испарилось, как они сюда добрались, а главное — зачем.              — Почему ты всё время жрать хочешь? — возмутился Ева, и дверь, словно ответив на это, с неприятным скрипом распахнулась.              — М… ме… метаболизм хороший, — нашёлся что ответить Кирилл, сам недоумевая, как вообще сумел вспомнить такое слово в своём совершенно к тому не располагающем состоянии. Внутри снова прокатилось требовательное: «Жрать!»              — Ленка говорила, что ей там родственники банку холодца передали, — Ева шмыгнул к холодильнику. — Щас посмотрим.              — Ленка? — Кирилл тяжело привалился к стене и наконец сообразил: — Мы типа… типа в штабе?              — Ага, — донеслось из холодильникова нутра. Лампочка там перегорела уже с месяц назад, заменить её ни у кого не дошли руки, а включить ещё какой-то свет ни Ева, ни Кирилл даже не подумали, так что поиски холодца, если такой действительно был, затягивались. — Я тут… вроде ночую.              — Какого хрена? — Кирилл отлип от стены и рухнул на ближайший стул. От голода хотелось жевать даже столешницу, и он едва сдерживался, чтобы не проверить её на вкус. Мысли ворочались неохотно, то и дело подкатывала голодная тошнота, и голос Евы отчего-то был единственным элементом, привносящим в раздрай, захвативший Кирилла, каплю спокойствия. Что само по себе могло служить плохим знаком. Но так глубоко Кирилл не вдумывался.              — Ну… вот такого хрена, держи! — Ева поставил перед ним банку, закрытую видавшей виды пластиковой крышкой. — Походу, оно. — Явно собирался переключить внимание Кирилла с того, что ему в очередной раз негде жить.              — Он, холодец, — почему-то решил поспорить Кирилл, подцепил крышку и сунулся в банку пальцами. Холодец, как удосужился сообщить Кириллу его почти отправившийся в отставку мозг, должен был представлять собой подобие плотного мясного желе, но в банке оказался бульон? — в котором плавали невнятные куски. Пахло отвратительно, но Кириллов голод давно уже не поддавался на такие провокации. Внутри всё вопило: «Жрать, жрать, жрать!» Выцепив кусок побольше, Кирилл бездумно сунул его в рот и начал жевать, сознавая, что это пусть и не вкусное… но, кажется, всё-таки мясо. Точно не овощи, а это было, пожалуй, главным. Наверное, родственники сбагрили Ленке холодец именно потому, что тот отказался выглядеть достойным приличного стола.              Ева отвернулся. Они редко совпадали в своих желаниях — когда Кирилла тянуло поесть, Ева обычно воздерживался от всего, кроме алкоголя. Вот и теперь его, похоже, мутило от того, с каким аппетитом Кирилл вгрызался в предложенный холо…              — Слушай, а разве он не должен быть застывшим? — раздался удивительно здраво прозвучавший голос Евы, и Кирилл осознал, что отвлёкся и даже не заметил, как тот пересёк пространство и оказался прямо у него за плечом.              — Кто? — зачем-то уточнил Кирилл. Первый голод был почти удовлетворён, но возможность мыслить здраво так и не вернулась. Кирилл тут же подцепил пальцами ещё один кусок и впился в него зубами. — Чтотененратся?              — Блядь, что ты ешь?! — вот теперь Ева отобрал у него банку и подсветил зажигалкой, будто надеялся, что Ленкины родственники или кто там ещё оставляют на банках с домашними заготовками этикетки, как в магазинах. — Блядь! Это не холодец нихуя!              — А? — и тут Кирилла обуяла такая тошнота, с какой он, пожалуй, не сталкивался никогда в жизни. Он был готов, что его вывернет прямо на пол, а потом придётся, матерясь, отмывать всё, чтобы с утра не прилетело от Глеба, Егора или той же Ленки, но, как ни странно, рвотные позывы не приносили результата. Он словно пытался выблевать воздух, чёрную пустоту, внезапно образовавшуюся внутри. Голод растворился в подавляющем чувстве тревоги. Ева носился вокруг, невнятно матерясь и, похоже, пытаясь дозвониться до Стаса.              Кирилл уцепился за столешницу, ощутив, что мир вокруг начинает то ли вращаться, то ли раскачиваться, последний раз попытался опорожнить так недавно наполнившийся желудок, и тут немилосердная тьма залила всё вокруг.                     

***

             — …огарка… жрать… додуматься, блядь, надо, — ворчание Стаса прорвалось сквозь пелену. — Я хуй знаю, что теперь делать, Женёк.              — Да он вроде оклемался, — сразу стало ясно, что это именно Ева бесцеремонно тянет за нос. — Он мясо сырым жрёт, видимо, и от этого огарка ничего ему не будет.              — Блядь, даже не напоминай, что именно он съел! Как ты вообще довёл его до такого состояния?!              Снова они собачились как престарелые супруги. Кирилл сделал над собой усилие, разлепил слишком тяжёлые веки и сел, попытавшись понять, почему Ева и Стас предстали перед ним исключительно в виде ног. Внутри что-то взбунтовалось, и в воздух громогласно вырвалась чудовищная по силе отрыжка.              — Эй, ты как? — с деланной заботой склонился к нему Ева, тут же забывший про Стаса.              — М… — Кирилл прислушался к себе, но не заметил ничего подозрительного. Он сидел на полу, откуда-то нещадно дуло, пахло чем-то тухлым. И только одно чувство снова обнимало его и требовало внимания к себе. — Жрать хочу…