Непременно

      Сентябрь бережно игрался с листьями во дворе, закручивая их в небольшие торнадо. Слышался смех солдат, идущих на поправку внутри стен, за кирпичным забором - топот ритмичных шагов, вскрики приказов, сменяющихся на первые нотки военных песен. Александру нравилось гулять в одиночестве, хоть и каждый раз голова гудела, переполненная воспоминаниями, бесконечным вопросами в духе "Что делать дальше?". На улице было свежно, пахло порохом, старой травой и пылью. Щеки слегка морозило, Белов невольно прятался в воротник халата. У крыльца послышался женский голос: - Саша, к вам посетитель. Не успел мужчина опомниться, как был схвачен за плечи уверенным хватом. Кажется, краем глаза он видел, как посетитель вырывался, почти сбивая на своем пути медсестру, а та, в свою очередь, недовольно ругалась, но встрече не препятствовала. - Йоганн! Друг мой! - Русоволосый офицер стоял перед "больным" и счастливо улыбался, все так же крепко сжимая его плечи. Саша не смог сдержать ответной улыбки, хоть и с опозданием - сперва удивленно вздохнув. - Генрих, - они тепло обнялись. - Как на службе? Шварцкопф воссиял: - И представить не можешь, как же все замечательно! - Он рассмеялся. - Война кончилась, Йоганн! Теперь я - опора немецкого народа, и будь уверен, они полагаются на меня не зря. - Мужчина шутя похлопал себе кулаком по груди. - У меня такие планы! Такие! Повезло же дядьке нажить себе врагов на прежнем месте - революция приняла меня с распростертыми объятиями. Молодой человек болтал без умолку и искрился, светился, светился тем боевым огнем, каким загораешься, когда с готовностью делаешь шаг в будущее. Белов давно не видел его таким, кажется, с первой их встречи. Признаться, смотреть на такого Генриха было куда приятнее, чем на того, кто бездумно шлялся по базе, одурманенный не одной бутылкой алкоголя, чей резкий запах тянулся за ним, куда бы тот не пошел. Интересно, как часто он пьет сейчас? В мирное время. Саша про себя усмехнулся. Мужчина выпрямился товарищу, поправляя халат. - Что же, я рад, что дела твои хороши! - Он похлопал дипломата по плечу. - Но что привело тебя ко мне, Генрих?       Приятель вдруг посмотрел на него с надеждой, посмотрел с предвкушением в глазах, улыбка на его лице приобретала нотки какой-то невиданной ранее мечтательной нежности, какие бывают у мальчишек, когда те рассуждают о недосягаемых звездах или о будущей профессии. От этого сердце сжималось. Не так должны смотреть на душевнобольного который еле как вспоминает свое имя, как угодно, но только не так. - Я пришел, чтобы забрать тебя отсюда. - Что-то внутри предательски дрогнуло. - Тебе не место на койке в развалинах, Йоганн! Работа поможет тебе снова вернуться в строй. - Русский почувствовал ладонь у себя на спине, теплую, какой держат с уверенностью на согласие. - Ты нужен стране. - "Ты нужен мне". Все тело как ледяной водой окатило. Рассудок заволокло пеленой, той, что Александр так старательно отгонял днями напролет. "Добро пожаловать домой, Саша!", "Он из наших! Герой, о которых не пишут в газетах", "Ничего-ничего, скоро ты снова все вспомнишь", "Саша, матушка ждет". Он отшатнулся, ноги вдруг стались такими слабыми, словно напоминая, что пострадавшему еще далеко до восстановления. Голос сдает. И где та уверенность, с которой он, Александр Белов, водил вокруг пальца верхушку рейха? Да только никто в рейхе не смотрел на него так: счастливо, с радостью и надеждой, с беспокойством и решимостью. - Я не могу, - в горле першит, что-то встало поперек - мне очень жаль, но я не могу. Генрих растерянно рыскал глазами по лицу товарища, словно только что ему выстрелили в лоб, и вместо пули вылетело конфетти. - Йоганн.. - Прошу, мое имя Александр. И, кажется, мое место здесь. - Война закончилась, твое место может быть где угодно. Разведчик понуро покачал головой: - Война еще не закончилась. Может, я этого и не вижу, лежа в больнице, но знаю - где-то там, в лесах, где раньше располагались наши секретные базы, сейчас сотнями расстреливают немецких солдат. - Он тяжело вздохнул и устремил взгляд в небо - "Все немцы - враги русского народа" - ответит любой, кого не спросишь. - Улыбка. Нервная, скорее. Горькая - Нет, Генрих, война еще не закончилась. Они ждут, что я буду с ними. Я вернулся туда, откуда пришел.       Тишина нависла над их головами. Казалось, одно движение, и воздух ударит разрядом тока. В голове гудело. "Я вообще верю в то, о чем говорю?". Шварцкопф смотрел куда-то в пустоту, не фокусируясь ни на чем конкретно. - Я тоже подлежу расстрелу, как враг русского народа? - Голос его сделался совсем уж безжизненным. Белов вдруг почувствовал жжение у себя на коже, как нечто абстрактное нависло над ним, готовое вот-вот рухнуть вниз. Так чувствуешь себя, когда стоишь лицом к стене: в ожидании выстрела, задержав дыхание. - По закону, все мы подлежим расстрелу. Да только судьи такого не найдется. - Рейх хорошо научил тебя увиливать от вопросов. - Генрих с горечью хмыкнул. Дипломат смотрел на него, то ли с грустью, то ли с гордостью, с какой-то глубокой тоской во взгляде. Он снова молча улыбнулся, едва заметно, но искренне и с чувством. Что-то потянуло в груди. - Ты ничуть не изменился, Йоганн. Все так же честен. - Смешок на выдохе. - Признаться, я бы сильнее удивился, если бы ты согласился. Генрих настойчиво протянул разведчику руку. Тот пожал ее, чувствуя, как сдерживаемая чужими пальцами ладонь трещит от крепкого хвата. Отпускать его не стремились, Шварцкопф смотрел в глаза приятелю с тем самым огнем в глазах, чуть хмурился, но как-то по-озорному. - Однажды, друг мой, ты увидишь новую Германию, заново построенную на развалинах. - Казалось, еще крепче сжать ладони было невозможно, тепло чужих рук обжигало кожу. - И когда это произойдет, ты снова сможешь проехать по улицам Берлина. Когда это произойдет, ты покажешь мне Москву. Александр широко улыбнулся, почти ощущая, как собственное замерзшее, ослабевшее тело снова заряжается тем огнем, что горел в нем пару лет назад. - Непременно, Генрих. Непременно.