Aut bene, aut

Империю можно осуждать и обсуждать бесконечно, но одного отрицать нельзя: Изначальная система не знала покоя со времен Орокин. Хороши они были или плохи, они обеспечивали стабильность, мир и порядок, со всеми их постулатами и легемами. Сегодняшняя Изначальная система погрязла в конфликтах. Междоусобицы верхушки Корпуса, местные разборки Гринир, войны масштабом побольше, Владеющие… Ксанти нечасто слушала Ночную волну, в курсе событий пребывала нерегулярно, да и многого не могла понять в силу возраста. Дни на Заримане мерещились в коротких снах: блаженным забвением в игровой комнате, резким полимерным запахом одноразовой насадки на аппарат для прогревания миндалин, потом, при пробуждении, дни на Заримане оставались на губах привкусом зерномолового молока. Зато Ксанти очень хорошо понимала, что такое на самом деле война. Война – это дефицит. Технология Орокин была уж очень человечной, прямо-таки сентиментальной. Ксанти бывала как-то раз на Лисете Тэнно постарше; ей так понравился цефалон этого долговязого подростка. Цефалон Ордис, голубенький. Забавный, дружелюбный. Почему нельзя было сделать несколько копий? Почему Континуитет – сколько угодно, а остекленных никак не тиражировать? Ксанти могла бы задать вопрос напрямую, но что-то подсказывало ей, что делать этого не стоит. Нихил едва ли стал бы перед ней оправдываться. Опять бы начал свою мантру про то, что во всем должен быть порядок, а у нее до сих пор нет графика уборки на грядущий месяц – на стенках Темницы пыль, и куда ты смотришь, Тэнно, надежда Изначальной системы?! Так себе цефалон. Устаревшие данные по навигации, избыточный комментарий к Ночной волне, подготовка к межгалактической олимпиаде по юриспруденции безвозмездно – это, наверное, могло бы даже быть преимуществом, если бы оставшуюся в системе дюжину экс-Юван кто-то вдруг захотел бы прогнать по неактуальным легемам. Никто не хотел. Вообще-то Ксанти даже Нихил достался по наследству от какого-то незадачливого Тэнно. Он, кажется, Нихила в Темницу и засунул, или вроде того. Нихил не поднимал тему ни разу, и Ксанти просто приняла как должное эту его агорафобическую необходимость существовать в стекле. Юдико всучила в руки пыльную склянку – вот, мол, еще один нас покинул, но ты держись, выше нос, девочка. Бывают, дескать, в жизни огорчения. Вот нам знаешь как несладко? Знаешь, как Неф нас терроризирует?! На носу была Новая Война, кажется – новость такая же тухлая, как ежедневные сводки о распространении новой волны заражения. Какие-то новые штаммы, какой-то Деймос, какие-то цифры, и все это по кругу, по кругу, по кругу… На прошлой неделе Ксанти запихнула было склянку с Нихилом подальше, на полку со статуэтками руководящего состава Гринир и одинокой скульптурой Аятан; включила, наконец, Ночную волну – Нора вещала для какого-то своего любимого Сновидца. Передавали записи, якобы, прямиком из Тау – выступал некий Эрра, Ксанти мало что поняла сквозь полудрему. Голос приятный, не кричал, не то что Алад какой-нибудь или Вэй Хек. Спокойно, конструктивно. Вроде как сказал не бояться, капитуляцию предлагал или вроде того. Фоном кто-то еще говорил – голос чем-то знакомый, интонации или экстравагантный выбор лексики? Сон почти рассеялся от этого неуловимого сходства, Ксанти вцепилась в поручни операторского кресла, подтянула колени к плоской груди. Скрутила звук на минимум. – Кто это? Чей голос? – То есть, ты все-таки догадываешься, что я отлично слышу отсюда твою любимую Нору? – кисло уточнил Нихил. – И все равно смеешь ставить меня в один ряд с Капитаном Вором, у которого голова трясется, как у дряхлого старика, от каждой вибрации? – Он и есть дряхлый старик. Ему лет сто. – О да, – еще более кисло, – о да, невообразимо древняя сущность. Наверное, застал начало времен. Ксанти сморщила бесцветные брови. – Голос похож на твой. – Не похож. Никогда и не был, а сейчас тем паче. Звучит нездорово. Этот Эрра или действует ему на нервы, или подрезал ему связки. – Кому – ему? Нихил был, фактически, собственностью Ксанти. Типа переносного навигатора. И все равно с орокинским высокомерием подсовывал ей под нос ровно то же отношение, что и все вокруг – другие Тэнно, которые помнили, видели и участвовали, пока она на правах младшенькой мирно спала в криогробу, и занудный Тешин, и взвинченный Алад V, и безучастная голограмма Лотос. Тэнно, загрузи меня в терминал, да Тэнно, защищай экскаватор. С определенной долей вероятности у Лотос даже имя Ксанти не значилось в списках. Или где там она хранит имена своих любимых детей?.. – Ну? Кому – ему? Я что, должна помнить всех Орокинов наизусть, как легемы? – Орокин. Всех Орокин. – Нихил вздохнул. – Степень твоего невежества поражает меня. Чем ты, говоришь, занимаешься на миссиях? Добываешь криотик? – Много криотика, – Ксанти кивнула головой. – Имя Баллас тебе о чем-нибудь говорит? Маргулис?.. – Баллас? Тот, который, типа… Ну… Все сделал там? И потом все разрушил? Которого Лотос любит? – Все сделал и все разрушил? Альфа и омега Империи Орокин, безначальный, бесконечный Исполнитель Баллас? – Нихил усмехнулся неискренне, неприятно. – Нет, Тэнно. Он был просто Исполнитель. Приспешник Семерых. Паразит на наработках Архимедианов, в том числе и твоей «Лотос», какой она была тогда. И она никогда его не любила, я тебя уверяю. Это он ее любил. Посредственную, смертную… старательную, конечно. Но преступницу. Потом и сам стал предателем, впрочем. – Ну-ка, – Ксанти встала с кресла, вышла в коридор. Об заримановские леггинсы потерся склизкой спиной Форид-младший, и она похлопала его по холке, прежде чем пройти дальше. Все-таки закрыла дверь в личную комнату – Нихилу не нравились слюни и зараженная слизь. – Он же Варфреймы создал. Мою Протею, например. Ты бы так смог? В исцарапанных руках Ксанти Темница казалась больше. На передней стенке красовалось липкое пятно – она виновато потерла его слюнявым пальцем. – Не делай так. Не смей так делать. – Тебе слова не скажи, сюда не ставь, так не тряси, Форида не пускай, какие мы хрупкие! Прямо стеклянные! – Я никогда не считал Юван за стоящий материал для Континуитета. Если тебе интересно. У иллюминатора Ксанти села на полимерную циновку, скрестила ноги, положила Темницу на колени. Извинительно погладила толстую стенку. – Ладно, прости. Ответь лучше на вопрос. Ты бы мог придумать Варфрейма? Хоть одного, самого завалященького? – Я… это не имеет значения. Моя работа заключалась не в этом. Я же не Исполнитель Баллас. За окном чей-то Лисет безуспешно стыковался с Реле. – То есть, не смог бы? – Я придумал технологию производства цефалонов. Я систематизировал свод легем. Я что, должен совершенствовать вообще все? – Баллас же совершенствовал. – И где теперь твой Баллас? – в голосе Нихила раздражение опасно близко подступало к черте ярости. – В системе Тау, на поводке у Эрры? – Ну да. Наверное. – Ксанти пожала плечами. – Без понятия, если честно. Я не настолько фанатею от вкрадчивого голоса Ночной Норы. – Я не собираюсь разговаривать с тобой в таком тоне, Тэнно. Ксанти моргнула белесыми ресницами, уставилась в окно. Над ухом мерно жужжала скульптура Аятан в своем бесконечном вращении. Ксанти знала, что Нихил не выдержит и скоро заговорит снова – станет говорить, пока не будет восстановлена справедливость. Порядок. И Нихил заговорил. – Идея с Варфреймами, уж извини за напоминание, не закончилась ничем хорошим. И это, в конце концов, пытка. Живодерство. – Примерно как… – Нет. Сравни пожизненное заточение в одиночной камере и непрекращающуюся агонию полубессознательных остатков личности. Мои так называемые жертвы могут праздно предаваться живительной рефлексии годами, а его Варфреймы… Умбра? – Без понятия. – Не сомневался. Так вот, Баллас, да, у него были… оригинальные идеи. Но иногда мне казалось, что он их форсирует. Знаешь, как будто искусственно синтезирует, с трудом, чтобы выслужиться перед Семерыми. Складывалось впечатление, что он всегда хотел стать Восьмым. Это было просто смешно. – Инарос – отстойная идея, – согласилась Ксанти. – Ему претило слово Исполнитель. Он считал себя творцом. Исполнителем, в его понимании… – Был ты? – Выражение «понимать друг друга с полуслова» предполагает более раннюю догадку, Тэнно. – Ты общался с Балласом? – О, весьма часто. Ему нравилось напоминать мне, что я делаю грязную работу. Он с ритуальным кинжалом-безделушкой за поясом, весь в белом, в своих новых идеях, проектах, воздушных замках, и я – палач, как он говорил. Любил похлопать по плечу, не фамильярно, но еще неприятнее. Дескать, Нихил, что бы мы без тебя делали. Мы. Исполнитель Баллас и Семеро. Гордец-Баллас, в какой-то момент он окончательно утратил связь с реальностью. Ксанти утешительно покачала Темницу на руках, как младенца. – Ну-ну. Разве ты не Судья? – Ну что ты, Тэнно. – С горечью передразнил Нихил. – Я – палач, а Баллас, о, великий творец, идеолог Империи. Все сделал, все разрушил. А сам-то вышел сухим из воды. Как и все предатели, впрочем. – Кого он предал? – Всех. Империю, народ… Даже себя, если подумать. Того себя, которым он хотел быть, конечно. Гения, благодетеля Орокин, провидца. Он все бросил ради Маргулис… Хотя нет, знаешь, Тэнно, Маргулис ведь тогда уже не было. Зачем он выдал тайну Варфреймов Хунхау – может, чтобы уничтожить таких, как ты? Вполне в его духе. Чудовищный масштаб, никаких мыслей о последствиях, никакого уважения к закону. А главное, совершенная иррациональность. Он весь был такой – слабый, порочный, движимый страстями. – Порочный? – Да, и перестань меня трясти. У Балласа были извращенные вкусы, недаром же он выбрал Маргулис, а не одну из Орокин. Уверяю тебя, Тэнно, не было среди Орокин женщины, которая не хотела бы стать его избранницей. Да что уж там, многие готовы были и не связывать себя обязательствами. Баллас был ксенофилом по сути своей. И не только ксенофилом. Один из вас, Тэнно, ослепил ее – о, я видел Маргулис с вытекшими глазами, пустыми глазницами, с вывернутыми веками. Думаю, Маргулис бы обрадовалась, что не видит, как Баллас смотрит на нее. Извращенец. Сибарит, гедонист, как и все мы, Орокин, но прежде всего извращенец. Впрочем, он сам же и убил Маргулис – может, тоже в порядке фетиша. – Что такое фетиш, а, Нихил? Нихил прозвенел в ответ что-то неопределенное. – Исполнитель Баллас привел в исполнение приказ о казни Маргулис – о, это был хороший, солнечный день. Помню как сейчас. Семеро, другие официальные лица, палач Нихил, конечно – все на рядах амфитеатра, и бледный Баллас недрогнувшей рукой запускает луч нефритового света. Кстати говоря, сам же и спровоцировал бедную смертную Маргулис на хулительные слова в отношении Семерых. Точно не вспомню, но он любил… как это ты говоришь… доводить до ручки? – Ну да. – Баллас не мог без этого. Я подошел к нему после казни, не удержался, знаешь, Орокин слаб. Похлопал по плечу, сказал, да, тяжело бремя сие, Баллас. Не каждый сможет казнить людей. Но что бы мы делали без правосудия, да? Ксанти поджала тонкие лягушачьи губы. – Злой ты. Это же была любовь всей его жизни. – О, он любил ее и после. И даже не ее. Вообще все, что примерно называлось Маргулис. Мимика, например. Он был готов упасть в объятия мимика, стоило тому сымитировать параметры Маргулис. Даже под другим именем, получается. Как ты ее называешь? Лотос? – Ну да, Лотос. И ты говоришь, она никогда не любила его? Все женщины любили, а она нет? – Я не говорил – все женщины. Слушай внимательнее. Я говорил – все женщины-Орокин. Я бы сказал, что их мотивы были во многом корыстны, но это будет несправедливо в отношении Балласа. – Ты очень справедлив к Балласу, Судья Нихил. – Я знал Балласа, в отличие от тебя, так что сделай милость, помолчи. Баллас был красив. Даже по меркам Орокин. У него было все – внешность, харизма, талант, амбиции. Баллас мыслил широко. Но если для него границы между расами и видами были стерты – просто поверь мне, Тэнно, я свидетель тому, что светлая любовь к Архимедиану Маргулис не сподвигла Балласа блюсти целибат, и женщины-Орокин были далеко не первыми в списке его предпочтений, – так вот, для Балласа, может, границ и не было, но они были для Маргулис. У нее были коротенькие ручки, темная кожа – пахла медом, насколько я помню, – а потом она еще и ослепла, и окончательно перестала ценить то, как Исполнитель застенчиво прячет правую руку за спину, провожая ее на Совет. Трогательно. До слез. – Ты ему завидуешь. – Я выше этого. – Нихил, ты ему страшно завидуешь до сих пор. – Ксанти говорила безапелляционно. Констатировала факт. – У тебя даже голос изменился. – Как и у него. Нора передавала, что Баллас уже не тот. Амальгама? – Нора – тоже человек, – в полумраке личной комнаты блеснули влажные зубы Ксанти. – Знаешь? – Я слышу только голос. – Ты знаешь. И я вижу историю запросов голосовой активации Ночной волны. – Будь ты заточена в стеклянной безделушке, неужели не хотела бы быть в курсе последних новостей?! – Даже если они про Балласа? – уточнила Ксанти. – Особенно если они про Балласа. – Нихил выдержал драматическую паузу, потом продолжил. – Я надеюсь, что ты, наконец, завершишь свою ответственную миссию по добыче криотика и примешь участие в Новой войне наряду с другими Тэнно. Я никогда не видел живую Амальгаму на цепи, а Нора скупится на описания. – Я не поскуплюсь, – Ксанти постучала указательным пальцем по стенке. – Война Новая, а лица старые, да?..