По следам

      Малышка Рина родилась в тот день, когда проклятие титанов навсегда покинуло этот мир. Люди сражались и погибали, целые цивилизации были втоптаны в прах, а Хистория мучилась в родовых схватках и думала только о своем ребенке и ни о чем больше. Плохая из нее, видно, королева.       Хистория не была уверена, почему именно решила завести ребенка. Может, она и правда просто не хотела становиться титаном. Но Хистория была уверена, что любила малышку, и её муж, Калеб, тоже её любил. И еще Хистория любила мужа — наверное, поэтому решилась на этот шаг.       Наверное — потому что она не помнила точно. Видимо, ей настолько вскружила голову любовь. ***       — Прости меня… прости меня, ладно? Я не знала… — Хистория почти плакала и дрожала, и ветер разметал её золотые волосы.       — О чем ты говоришь? — Эрен посмотрел на нее. В закатных лучах он выглядел непривычно спокойным, и золотистые искорки в его зеленых глазах потухли. — Это не твоя вина. Рано или поздно я бы все равно вляпался в неприятности.       Хистория помотала головой. Ей слишком больно было слышать, что одно невинное прикосновение доставило Эрену столько боли. Болью пропитана была вся его фигура, весь этот тусклый взгляд, его молчаливость — он словно был другим человеком.       Всего лишь потому, что коснулся губами руки Хистории на церемонии награждения.       — Не твоя вина, что меня мучают воспоминания. Не ты их создала, да и ты не знала, что они настигнут меня. — Эрен смотрел в небо. Спиной он приваливался к деревянной оградке фермы. Они всегда разговаривали здесь, подальше от остальных, чтобы никто их не тревожил. На этой маленькой ферме не было строгих правил — потревожить могли даже королеву.       — Они… Что они говорят?       Эрен обернулся к ней и улыбнулся одними губами, усталый и тусклый, как фитилек потухшей свечи.       — Что мне очень многое нужно сделать. Что у меня мало времени. И что мне придется… причинить боль… — Эрен выдохнул так, будто слова давались с трудом, и взглянул себе под ноги. — Причинить боль очень многим людям.       — Почему?       Хистория правда не понимала. Она хотела понять, хотела пробиться сквозь завесу. Что-то будто отгородило Эрена — не только от Хистории, от всего мира.       — Потому что только так я могу защитить всех. — Эрен перевел на нее взгляд.       Повисла пауза. Хистория смотрела на него, плотнее куталась и шаль и ждала. Эрен смотрел в небо, будто пытался забыть, что приходится ходить по земле.       Как ни вглядывайся, Хистория не видела того, что видел он.       — Знаешь, я рад, что заговорил об этом. — Эрен улыбнулся, и Хистория постаралась улыбнуться в ответ. — Ты единственная, с кем я могу говорить открыто.       Краска бросилась ей в лицо — а вместе с тем и радость от таких слов, и удивление.       — Почему?       Она хотела спросить, почему он не может открыться и остальным. Но улыбка Эрена превратилась в горькую усмешку.       — Угадай. ***       — Что ты опять натворила? Принцессам не следует так баловаться. — Хистория уперла руки в колени, наклоняясь над дочерью. Маленькая Рина только надулась и повторила:       — Я просто хотела посмотреть на лошадок!       — Ты могла бы просто попросить. Небезопасно подходить к лошадям одной, тебе повезло, что они тебя не затоптали. — Хистория нахмурилась сильнее. Рина отводила взгляд, поэтому Хистория осторожно повернула её лицо к себе. — Я же просто волнуюсь за тебя.       Сегодня принцесса Рина Райсс самым неосторожным образом пробралась в конюшню и залезла в стойло к одному из жеребцов на службе гарнизона. Обнаружили их по беспокойному фырканью жеребца — уж больно настойчиво Рина пыталась его покормить.       — Мне не нужно твое волнение! — Малышка гневно нахмурилась. Её голосок был поразительно тверд для девочки шести лет. — Я захотела и я это сделала! И извиняться не буду!       Её взгляд тоже был поразительно тверд для такого маленького ребенка, и Хистория даже растерялась на пару секунд — до того пронзительными были эти зеленые глаза. Они требовали, настаивали, они тревожили — сильнее, чем Хистория сама хотела признать.       — Принцессам не положено лазить по стойлам, — заключила Хистория, распрямляясь и выпуская дочь. — Это на ферме можно всё — здесь, во дворце, так делать не надо.       — Мне всё равно! Я так хочу!       — В следующий раз обязательно говори мне.       Девочка насупилась, фыркнула ещё раз и попыталась уйти. Хистория могла бы сказать, что никуда её не отпускала, но почему-то казалось, что её маленькой Рине не будет до этого дела. ***       Зеленые глаза. Зеленые-зеленые глаза с янтарными искорками где-то в их глубине. В младенчестве цвет глаз может меняться, но Хистория все равно удивилась, только впервые увидев дочь — и у нее самой, и у её мужа глаза были голубыми, а у малышки — зелеными.       Хистория думала, что цвет изменится, но цвет не изменился. Её малышка так и осталась зеленоглазой.       Калеб, её муж и отец Рины, ничего по этому поводу не сказал, будто даже не заметил — просто пожал плечами и рассмеялся, и сказал, что это неважно, и что их дочь все равно самая лучшая.       Хистория не знала точно, почему так сильно её беспокоит этот цвет. То ли потому, что ни у кого в семье Хистории не было зеленых глаз… то ли потому, что она знала, у кого они были. ***       — Тебе за три года не наскучила жизнь королевы?       — Ну, это не так весело, как быть разведчиком, конечно, — Хистория пожала плечами, осторожно поставила чайник на застеленный скатертью стол. Потом нахмурилась. — Знаешь, я вам правда завидую.       — Завидуешь? — Эрен склонил голову набок. — Почему?       — Вы первыми увидели море. И правду узнали вы тоже самыми первыми. — Хистория улыбалась, пока разливала чай. Ей приятно было знать, что Эрену нравится проводить с ней время — она надеялась, что их встречи смогут помочь ему немного оттаять. Он рассказал ей в прошлый раз, как сильно его мучают воспоминания, и Хистория невольно чувствовала за это вину.       — Знаешь… — Эрен усмехнулся, подпирая руку щекой. — Ни в море, ни в правде нет ничего, о чем я мечтал.       Хистория обернулась к нему — чуть резче, чем нужно, и её волосы мазнули по его щеке.       — Но ведь вы же мечтали о море? Ты и Армин, и Микаса…       — Мы мечтали о свободе. — Эрен ответил твердо, и на чашку с чаем посмотрел неприязненно.       — Разве море — не символ свободы? От стен.       — Есть стены, от которых мы никогда не будем свободны.       Они пили чай, и Хистория чувствовала, что не может пробиться — что в Эрене есть то, чего она не понимает и не может понять. ***       Хистория проснулась, будто что-то вытолкнуло её из сна, и уставилась в пустое пространство перед собой. Потом протерла глаза, ворочаясь на кровати в темноте. Что разбудило её? И почему сердце так колотится, будто от кошмара?       В её сне не было ничего кошмарного, но отчего-то не получалось успокоиться, поэтому Хистории пришлось отдернуть балдахин постели и зажечь свет.       Ей снился Эрен. Она чувствовала тупую боль, когда думала об этом. Эрен умер много лет назад, так к чему сейчас этот сон?       Тогда, по первым новостям с континента, тяжело было поверить, что все это правда. Но дрожь земли от поступи огромных титанов остановилась, и тот, кто убил Эрена Йегера — элдиец с острова демонов Парадиса, его лучший друг Армин Арлерт. Это Хистория узнала лично от госпожи Азумабито, как только ей дозволили по-настоящему заниматься делами.       Только спустя долгих три года она узнала правду — тогда, когда о правде ей рассказала сама Микаса. Обо всей истории до конца, в которую поверить у Хистории так и не получилось.       Хистория схватилась за голову, сидя на своей постели и снова переваривая свой сон. Мирный сон — они всего лишь пили чай у нее на ферме, был солнечный день, и никто их не беспокоил. Кажется, в тот раз Хистория даже приготовила яблочный пирог — сама приготовила, и никто ей не помогал.       …       Яблочный пирог? Какой яблочный пирог?       По телу Хистории прошли мурашки. Ничего подобного никогда не было. В те годы Эрен не приезжал не то что на ферму, но и на Парадис — он был в Марлии. Поэтому ни чая, ни яблочного пирога быть не могло. Глупость какая-то.       Хистория поднялась, налила себе воды и долго стояла, так её и не выпив, раз за разом мыслями уходя в этот сон. Он был слишком реальным.       А между тем его никак не могло быть.