Давай, я напишу тебе письмо!

«Здравствуй, мой дорогой Соул... Нет, не так... Привет, Эванс! (Я же не благодарственное письмо писать собираюсь). Да, это твоя Мака, эта вечная зануда, любящая читать книги, и которая, по твоему мнению, перечитала все книги в нашей огромной библиотеке. Но это не важно, называй меня как хочешь, хоть плоскодонкой, хоть книжным червем, мне пофиг. Но это только сейчас, и до тех пор, пока ты не прочитаешь это письмо. И как ты уже понял, я хочу с тобой серьезно поговорить... Нет, я хочу тебе серьезно сказать, а ты сам решай переводить это письмо в разговор, или нет. Я не собираюсь писать тут что ужасно тебя люблю, или страдаю от этого, совсем нет. Это глупо, ну и не в моем стиле. Я хотела лишь сказать, что я устала. Устала так жить, устала от того, что мы не видимся, мало того, что ты приходишь совершенно пьяный в пять утра и заваливаешься спать. Меня достало что мы перестали разговаривать, а помнишь как нам было хорошо? Мы смеялись, мы веселились. Я могла рассказать тебе все что угодно, помнишь как мы конфеты на перегонки ели? Ты же должен это всё помнить! А сейчас ты ложишься, не раздеваясь, на кровать, от тебя пахнет дорогим коньяком и сигаретами... Хоть я сто раз просила тебя бросить курить — бесполезно, ты меня не послушаешь... Ты никогда меня не слушаешь! Соул, прости за этот бред, что ты прочитаешь, а может быть и нет, просто я давно тебе хотела все это высказать, но сил и смелости не так уж много во мне, увы. И что бы ты не думал, я очень слабая. Так что, прости за мою робость и это дурацкое письмо. После того, как я отдам тебе его, мне надо бежать, бежать как можно дальше. Только что бы ты не пришел и не увидел мои красные щеки, заплаканные глаза и трясущиеся руки. Да, да, ты прав... Я пьяна. Конечно для тебя это шок! Как такая зубрила, могла выпить хоть грамм? Я же прекрасно знаю насколько это вредно, но сейчас мне насрать на свое здоровье. "Как же так?", — спросишь ты. А вот так, просто. И тебе я постоянно говорю, насколько это плохая привычка. Знаешь почему? Нет, не потому что я безумно волнуюсь о твоем здоровье. Ах-ха-ха! Как глупо так думать. Ты вообще очень глупый, невнимательный, самодовольный тип, который только и думает что о себе! А знаешь как мне бывает плохо, знаешь как я плачу по ночам? Без звука, что бы никто не понял, что душа рвётся на части. И мне не плохо, мне ужасно. Знаешь что такое давиться воздухом? Нет, конечно же, ты никогда не впиваешься ногтями в подушку, так чтобы до боли... Тебе меня не понять, а когда ты говоришь, что я могу рассказать тебе всё, мне это просто бесит, я никогда не расскажу всё! Как же ты не понимаешь?! Я не смогу спокойно рассказать тебе как же мне бывает плохо, я никогда не смогу рассказать что же я чувствую. Соул, ведь я тебя так сильно...». В кромешной темноте квартиры, освещаемой только слабым светом ночника, раздался звук в коридоре. В дверную скважину, с черт знает какой попытки, попал ключ и повернулся. Когда дверь была открыта в коридоре послышались шаги, пятиминутная возня и всё затихло. Не включая свет, Соул вошёл в потонувшую в темноте комнату, и заметив тонкую полоску света из комнаты повелительницы, поспешил туда. Зайдя в комнату Маки, он обнаружил девушку за столом, в руках у нее была ручка, а голова лежала на тетрадном листке. Девушка спала, глаза были сомкнуты, а волосы разметались по столу. Эванс, улыбнувшись увиденной картине, подошел к повелительнице, взял её на руки и понес на кровать. От Маки пахло алкоголем, значит она пила, а на щеках остались мокрые дорожки, которые так хотелось вытереть, значит она плакала. Положив девушку, и накрыв её одеялом, Соул подошёл к столу, на котором заметил стакан с недопитым напитком, и разбирать что же там не имело нужды, Эванс увидел листок, и взял его в руки, чтобы прочитать. До него доходило, что на листке написано про него, и то что она просто выложила чувства на бумагу. Не такой он и дурак, давно ведь заметил, что повелительница, начала частенько заходить в алкомаркет и сидеть ночами напролет у окна. — Соул? — Мака открыла один глаз. — Чего? — Ты, ты чего здесь забыл... — захотела проорать повелительница, но вместо этого, лишь тихо сказала. — Спи, давай! Завтра поговорим, — улыбнулся парень, положив письмо на место где секунду назад оно лежало. А Мака, поправив одеяло и повернувшись на другой бок, сладко уснула.