Пять стадий

Существует пять стадий принятия неизбежного: отрицание, гнев, торг, депрессия и, собственно, само принятие. Судьба Марка Дэвида Хоффмана, бывшего детектива–лейтенанта и нынешнего последователя и наследника Пилы, была также неизбежна для него самого, как и такой естественный процесс как смерть для всего живого в мире, однако самым сложным испытанием для него стал не Разрыватель челюсти, призванный в свое время свершить правосудие, нет… Самым сложным для Марка было принять свою участь и раскаяться за содеяные злодеяния, а он этого сделать никак не мог в силу высоты своего эго и твёрдой уверенности в своей правоте. В любом случае, сейчас он, утолив свою жажду крови убийством Джилл, был слишком опьянен силой и властью, которая огнём циркулировала по его жилам, чтобы всерьёз задумываться о своём будущем. На данный момент, наспех скидав деньги и оружие в сумку и буквально сбегая из своего полыхающего логова, Хоффман хотел лишь одного: смыть с себя чужую кровь вместе с воспоминаниями об этом дне, об этой игре, в которой, по сути дела, не было никакой необходимости. Если бы сучка Так не испортила его планы, то спасла бы не только себя, но и всех погибших сегодня виновных и невинных, чьи смерти теперь висели на Хоффмане. Закончив игру Уильяма Истона, он бы благополучно покинул Штаты, стёр бы с лица земли все воспоминания о себе и зажил бы совершенно другой жизнью, обманывая себя и общество до самой своей смерти. Возможно, он бы даже женился, создал полноценную семью и смог бы заслужить почётное звание примерного семьянина, однако теперь все это было невозможно, поскольку лицо детектива сейчас пестрило во всех новостях, он потерял драгоценную анонимность, и все его надежды на светлое, чистое от крови будущее были безжалостно уничтожены. Стремительно идя среди заброшенных гаражей, Хоффман мог думать только о том, чтобы поскорее сесть в машину и уехать подальше из этого чёртова города, однако и здесь его планы были нарушены. Судьба, или может быть сам Крамер с того света, словно заново испытывала его на прочность. Внезапный захват за шею, резкий удар под дых, и полная дизориентация на пару секунд. Отойдя от шока, Хоффман схватился в одного из нападавших, однако тут же с ужасом уставился в чье-то лицо, скрытое свиной маской. Страх и непонимание сковывали движения, поэтому бороться практически не получалось. Тут из-за одного из самосвалов вышел ещё один в маске свиньи, и Хоффман скорее услышал, чем увидел его появление: стук трости по асфальту сейчас казался бывшему детективу набатом, оглушаюм и парализующим не только движения, но и мысли. Человек резко стянул маску, и вот на Хоффмана смотрит уже не безликий хромой, а насмешливо ухмыляющийся Лоуренс Гордон. Зрачки расширились от ужаса. — Ты?! — полным шока и ярости голосом вскричал Хоффман. Гордон ничего не ответил, взглянул на одного из двоих в масках, и брезливо ткнул детектива тростью в грудь, в результате чего тот повалился на дорогу. Одна из шестерок Лоуренса резким движением вколола Хоффману какое-то наркозное вещество, и все: дальше была только пустота, глухая и всепоглощающая…

***

Отрицание

Постепенно Хоффман начал приходить в себя; его воспаленный мозг уже практически не соображал от усталости, думать не хотелось, и единственным желанием было лечь прямо на грязный кафельный пол и заснуть под тихий, убаюкивающий звон цепей… Нет… Именно этот звук и привёл Хоффмана в чувство: быстро вскинувшись, он бегло окинул взглядом помещение, в котором находился. Липкий ужас снова пробежал вдоль позвоночника табуном мурашек. Гордон стоял недалеко от выхода из этой злополучной ванной комнаты, опираясь на свою дурацкую трость, и выжидающе смотрел на Хоффмана. Тот понимал, что прямо здесь и сейчас вершится его судьба, кто-то свыше решает — жить ему или оставаться гнить в этой комнате, постепенно превращаясь в высохший труп и присоединяясь к местной компании мертвецов. Краем глаза Хоффман засек лежащую недалеко от него старую ножовку, оставшуюся здесь еще со времен испытания Лоуренса, и быстро пополз в её сторону. Он уже выжил однажды, пройдя испытание Наследием, что оставило ему уродливый толстый шрам во всю щеку, поэтому лишиться одной из ног для него было не проблемой. Гордон, видимо, тоже прекрасно понимал это, поэтому поспешил поднять хорошо знакомый инструмент, прежде чем до него дотянулся Хоффман. — Я так не думаю, — с насмешкой произнёс он и, круто развернувшись на каблуках, направился к выходу, по дороге задержав взгляд на своей собственной высохшей ноге в кандалах, лежащей на том самом месте, где он оставил её лет 6 назад. — Что, по-твоему, ты делаешь? — бесновался Хоффман. — Что, черт возьми, ты делаешь? А?! Гордон молча дошёл до двери, выключил свет в комнате и, повернувшись к заключённому, ещё раз взглянул на него. На этот раз лицо его было серьёзным, а во взгляде даже читалось сочувствие. — Ты не можешь так поступить со мной! — продолжал вопить Хоффман, с ужасом смотря на то, как Лоуренс протягивает руку, чтобы закрыть дверь, и на этот раз уже навсегда. — Ублюдок! Нет! — Игра окончена, — торжественно произнёс Гордон и задвинул железную дверь, похоронив в один миг и Хоффмана, и собственные воспоминания о пережитом за эти несколько лет. — Твою мать, Гордон, клянусь, я достану тебя, даже если сдохну здесь! — разразился Марк, оставшись один на один с трупами и собственными внутренними демонами. Он был на грани срыва, хотелось разбежаться, на сколько это позволяла цепь кандалов, и хорошенько приложиться головой о стену, чтобы поскорее оборвать свою отныне никому ненужную жизнь. Мысли буквально разрывали черепную коробку. Как он мог забыть об этом инвалиде? Это был самый идиотский промах из всех, которые только мог допустить Марк, и от этого было ещё хуже. Просто он совершенно не ожидал подобного от Гордона, поэтому и не стал рассматривал его как вероятную угрозу. Этого всего просто не могло быть. Всё шло как по маслу и оборвалось слишком быстро, чтобы поверить в это. — Блять, все из-за этой суки Джилл! — взревел Хоффман. Первородный гнев медленно поднимался из самых дальних уголков души Марка, с каждой секундой затуманевая его разум все больше и больше.

Гнев

Сейчас Хоффман был целиком и полностью источником чистой, ничем не прикрытой агрессии. Спертый воздух в ванной был насквозь пропитан его яростью, которая буквально сжигала Марка изнутри. — Горите все в аду, сволочи! — взревел он, и в этом нечеловеческом вопле было слишком много всего: гнев, боль, отчаяние, осознание собственной беспомощности и никчемности. И была кровь. Снова. Хоффман разбивал кулаки о загаженую плитку ванной, мешая свою собственную кровь с дерьмом, осколками стекла и кафельной пылью. Он кричал, исторгал из себя такие звуки, которые не мог издавать человек. Со стороны могло показаться, что он пытается выхаркать все свои внутренности, только бы ушло это отвратительное чувство. Осознание собственного проигрыша… Марк был слеп в своей ярости; ничего в этом мире больше не существовало для него, а он, по сути дела, больше не существовал для мира. Гордон мог собой гордиться, как и ненавистная Джилл Так — они золотые люди, исполнили волю Конструктора; Лоуренс наконец-то сможет спокойно спать по ночам, зная, что благодаря ему жестокий и самовлюбленный ублюдок Марк Хоффман больше никого не убьёт. Как же… — Даю слово, — из последних сил прохрипел Марк, прежде чем обессиленно упасть на грязный кафель, — вы, суки, ещё услышите обо мне… Черта с два я сдохну раньше кого-то из вас…

***

Торг

Сам бы Хоффман не смог сказать, сколько времени он пробыл в отключке, так как Гордон позаботился и об этом, хорошенько обчистив карманы Марка, поэтому у того не было при себе даже часов. Разумеется, это было сделано для того, чтобы он сходил с ума ещё больше, оставаясь в неведении и теряя счёт времени. Хоффман уже привык к запаху мёртвых тел, он уже не вызывал у него рвотный рефлекс, а сами трупы стали своеобразной компанией для Марка. Незаметно для себя, он начал разговаривать с ними, причём говорил абсолютно обо всем: о своём детстве, рассказывал об Анджелине, о том, как любил её и любит до сих пор, как ему жаль, что не сумел уберечь её, хоть и пошёл в полицейские, чтобы оградить её от опасностей еще больше. Дальше обычно шёл многоэтажный мат в адрес Сета Бакстера и пожелания гореть ему в аду до скончания времен, а после — банальное нытье по поводу того, как несправедливо обошлась с ним, с Марком, жизнь. И дальше все заново, по кругу: Анджелина, Бакстер, Крамер и все, что с ним связано. Всё это было чем-то наподобие своеобразной исповеди мёртвым. Во время одной из таких бесед Хоффману показалось, что у него начались галлюцинации, хотя он и не был удивлён этому: глухую и давящую тишину за дверью ванной комнаты внезапно разрезал резкий шорох, похожий на шарканье ботинок по бетонному полу. Хоффман подумал было, что это крысы, так как никто больше не знал о его нахождении здесь, да и кому он теперь был нужен, кроме голодных грызунов? Однако шорохи возобновились, и чем ближе они были, тем больше становились похожими на человеческие шаги. Хоффман изо всех сил вглядывался в кромешную тьму и лихорадочно делал выбор: подать голос и дать себе тем самым шанс на позорное спасение или продолжать гнить в гордом одиночестве. Обстоятельства, к счастью, все решили за него: железная дверь с жутким скрипом стала отодвигаться, впуская в помещение тусклый свет и сырой, но более менее свежий воздух. Спустя пару мгновений на пороге показался силуэт, однозначно человеческий и, скорее всего, женский. Хоффман, щурясь от непривычного света, силился опознать непрошенную, но несомненно желанную гостью, что выходило из рук вон плохо: рыжая копна волос была совершенно ему незнакома, и это напрочь сбивало с толку, нагоняя ещё больше паники на Марка. — Ты кто еще такая? — грубо выкрикнул он.— Откуда здесь? Гордон, скотина, подослал? Если так, то катитесь все к черту вместе с вашими испытаниями, убью каждого! Девушка, словно пропустив эту гневную тираду мимо ушей, невозмутимо подошла к Марку и присела перед ним на корточки. Плавным движением она извлекла ключ из принесенной с собой сумки и вставила его в замочную скважину на кандалах, все ещё обвивающих правую щиколотку Хоффмана. Почувствовав, что груз металла больше не давит на ногу и ничто больше не стирает её в кровь, он с облегчением выдохнул, чтобы тут же гневно уставиться на свою новоиспеченную спасительницу. Та уже встала на ноги и сейчас сверху вниз смотрела на него улыбающимися зелёными глазами, подведенными чёрным карандашом. Она протянула Марку свою правую руку, от самого плеча забитую татуировками, и произнесла, не скрывая торжества и восхищения в голосе: — Господин Пила, моё имя Элеанор Бонневиль, — Хоффман с презрением смотрел на неё, — и я Ваш друг… Все это казалось каким-то бредом: внезапное освобождение, невесть откуда взявшаяся девица, до тошноты пафосные речи… Даже её волосы казались ненастоящими, они словно были нарисованы ярко-оранжевым фломастером в детской раскраске. Марк тряхнул головой, пытаясь привести мысли в порядок. — Что за хрень ты тут несёшь, дура? Как ты вообще меня нашла? Да и нахрен искала? Элеанор ухмыльнулась и достала из той же сумки уже использованный шприц. Повертела его в пальцах перед носом Хоффмана и ответила: — Узнаете, детектив? — он полоснул её ненавидящим взглядом. — Да, я та самая дрянь, что отправила Вас набоковую. Забавно, правда? Что именно я и стала Вашим спасителем. — Пошла к черту! — снова взбесился тот, однако помощь все же принял. Крепко схватившись за ладонь Бонневиль, он с трудом поднялся на ноги. — Раз уж взялась за спасение, тогда доводи дело до конца. — Так-то лучше, — самодовольно произнесла Элеанор. Снова запустив татуированую руку в глубь сумки, она достала оттуда какие-то тряпки. — Я тут принесла Вам пару вещичек на смену, подбирала на глаз, так как не знала размера, поэтому, если не подойдут, не обессудьте. Хоффман выхватил у неё одежду, развернул, окинул брезгливым взглядом и спросил: — Ты где это взяла? На помойке у бомжей? — У тебя ещё есть силы припираться? — раздражённо ответила Элеанор. — В общем, я жду за дверью.

***

Стадия торга была, наверное, самой сложной для Марка. Он понятия не имел, как отделаться от этой малолетней* язвы, которая постоянно ошивалась рядом, надоедая своей назойливостью и услужливостью. Такова была плата Хоффмана за свое спасение, за которое он так и не поблагодарил девушку и, видимо, не собирался. После того, как они покинули ванную комнату, Эл отвезла его в свою студию, которая в будущем будет хранить коллекцию трудов Джона Крамера. Оставив Марка там и дав ему небольшие инструкции, Бонневиль уехала домой, пообещав навестить его следующим утром, на что Хоффман раздражённо фыркнул. Несмотря на это, девушка все же сдержала свое обещание. — Доброе утро, — приветливо произнесла она, выходя из лифта с пакетами в руках, — я купила еды, сейчас будем устраивать застолье, у меня у самой еще крошки во рту не было. Хоффман ничего не ответил, только кивнул, и Элеанор восприняла это и как приветствие, и как согласие с её высказыванием одновременно. Спустя некоторое время они уже сидели и уплетали мясные сэндвичи. — Что ж, Бонневиль… — произнёс Хоффман, — расскажи о себе. Только вкратце, я уже понял, что ты любишь потрепать языком. Она удивленно уставилась на него. — Ну, я должен знать, кто помогал гаду Гордону и кого скрывал от меня Крамер, — пояснил Марк. — Ну что ж, я начинающий судмедэксперт, — начала Элеанор, — с доктором Гордоном меня познакомил приятель, Логан Нельсон, ты должен его знать — он когда-то работал на Пилу. Хоффман перестал жевать. — Да, и по сути с Ларри я знакома не так давно, он привлёк нас с Логаном примерно месяц назад, видимо, чтобы осуществить задуманный план против тебя, детектив, — продолжила Эл. — Чёртовы ублюдки… — тихо выругался Марк. — В таком случае, если ты работаешь на Гордона, зачем тебе понадобилось спасать меня? И кстати, не называй меня детективом, тошнит от этого слова… — Хорошо, без проблем, — с энтузиазмом отозвалась Элеанор, — тогда как мне к тебе обращаться? — Как угодно, только не господин Пила, — раздражённо отмахнулся Марк, — слишком пафосно… — Хоффман? — Чересчур фамильярно, мы с тобой никто друг другу. — В таком случае, Марк? — Слушай, Бонневиль, — агрессивно оскалился Хоффман, — я еще раз повторю: мы с тобой друг другу никто, и никогда не станем чем-то большим, поняла? — Значит, Марк, — миролюбиво подытожила Элеанор, вставая с софы и отходя к столу с какими-то бумагами. — Ты все ещё не ответила на мой вопрос, — огрызнулся он. — Ну… Среди мирного населения много поклонников Пилы и всех его трудов, — заговорчески ответила Бонневиль, — я одна из таких людей… Я нахожу каждое его изобретение произведением искусства: каждый болтик, каждое лезвие и каждая пружинка — все вместе они создают совершенство… Я изучала биографии Джона и всех связанных с ним людей, и твоя история, Марк, была прочитана одной из первых… Маятник, который ты собрал в одиночку, и благодаря которому обвел вокруг пальца полицию и ФБР — это нечто, я аплодирую стоя! Хоффман только хмыкнул и насмешливо ответил: — То есть, другими словами, ты одна из сумасшедших фанатов, конченая мазохистка, которая ловит кайф от мыслей о смерти в очередной ловушке Пилы, — грубо бросил он растрерянной Элеанор, — ты тащишься от всего этого, потому что на голову больна! Никто бы в здравом уме не стал бы всерьёз интересоваться безумной деятельностью Крамера, но нет, в мире все же находятся такие идиоты. Что же ты лично не пришла к нему и не попросила стать его ученицей, м? Эл было обидно. Чертовски обидно и даже больно от его слов. Она рисковала своей безопасностью как сейчас, укрывая разыскиваемого убийцу, так и месяц назад, когда соглашалась помочь избавиться от этого же убийцы. Рисковала, но не отступала, потому что по-настоящему хотела помочь вновь подняться с колен тому, кем восхищалась последние пару лет. И что она получала сейчас? Плевок в душу, оскорбления и полное равнодушие к своему труду. Впрочем, на данный момент она списывала все это на стресс и усталость бывшего детектива, потому, натянув деланую улыбку, она ответила: — Думай, что хочешь, Марк, — ей удалось сохранить лицо и сказать это ровным тоном, — тебе нужно отдыхать, поэтому я поеду. Скоро увидимся! Она понимала, что просто непросто сбегает от проблемы, потому что в чем-то Хоффман был прав, и это её пугало. Так и проходили их будни: Элеанор приезжала, привозила Хоффману что-нибудь необходимое, например книги, еду или одежду, перебрасывалась с ним парой фраз и уезжала. На следующий день все повторялось, и так снова и снова, из недели в неделю. Марк всегда был без эмоционален и немногословен, а Элеанор всегда была отчаянной и упертой, поэтому в одну из таких встреч она решила попробовать разговорить Хоффмана, ну или, по крайней мере, вывести его на эмоции. — Привет, Марк, — дежурно поздоровалась она, скидывая сумку на кожаную софу и подходя к Хоффману, который сидел за столом и разбирал чертежи. — Опять явилась, — констатировал он очевидный и неизбежный факт, даже не поворачивая голову в сторону девушки. Та медленно приблизилась к мужчине и одним плавным движением огладила его напряженные плечи. — Чем занимаешься? — буднично спросила она таким голосом, словно рассказывала прогноз погоды, продолжая поглаживать и разминать твёрдые мышцы. — Тебя это, Бонневиль, касаться не должно, это во-первых, а во-вторых, убери руки, — угрожающим тоном отозвался Хоффман. — В чем дело? — театрально удивилась Элеанор, — проблемы с потенцией, а, Марк? Тот вскочил со стула и крепко схватил девушку за запястья, коршуном смотря прямо ей в глаза. Кадык нервно дёрнулся, желваки задвигались, а пульс незначительно ускорился. Отрицать очевидное он не мог: у него слишком давно никого не было, а Бонневиль была чертовски привлекательна. И сейчас эта рыжая стерва в наглую смела провоцировать его, даже не подозревая, с каким огнём играет. Хотя, может и подозревала и специально разыгрывала этот номер, учитывая её мазохистские наклонности. — Будешь нарываться, Бонневиль, познаешь силу моего гнева, — пророкотал он. — Ага, — насмешливо ответила та, — и силу твоей потенции? Издевается, сучка. — Что ж, считай, что ты доигралась, детка, — хищно оскалился Хоффман, припирая Эл к стенке и нависая над ней, словно лев над своей добычей.

***

После того случая Элеанор замкнулась. На тот момент ей было хорошо, она получала удовольствие от ощущений и эмоций, ловила кайф от разделения власти, но это было всего на короткое мгновение. Уехав тогда из студии, она чувствовала себя максимально опустошенной, словно это не она несколько минут назад чувствовала небывалый приток сил и энергии. Её большой проблемой было то, что она всегда сначала делала, а потом уже думала, с сожалением пожиная плоды своих безрассудных поступков. Они с Хоффманом были совершенно разные: он был огнём, бушующим пламенем, которое, если дать ему волю, могло вмиг уничтожить все на своём пути; она была воздухом, вольным ветром, который никак не мог найти себе места и который распалял тот самый пламень. Казалось бы, эта совместимость, обладающая пугающей мощью, идеальна, так оно и было, однако ничего здравого из их союза, к сожалению, не получилось бы. Постепенно эти двое переходили от стадии торга к стадии депрессии. Они никак не обсуждали произошедшее, потому что в принципе ничего не обсуждали. Элеанор также продолжала заботиться о безопасности Хоффмана, а он продолжал полностью её игнорировать. — Марк, — тихо окликнула она мужчину в один из стандартных вечеров. — Что ещё? — был грубый ответ. Элеанор поджала губы и спросила, насколько это было возможно, равнодушным тоном: — Что-нибудь ещё нужно? — Нет. — Понятно… Бонневиль молча стала собирать свои вещи, чтобы уехать домой и заняться поисками нового убежища для этого мудака, поскольку сама она его больше терпеть была не намерена. Еле сдерживаясь, чтобы не разреветься от обиды, как маленькая девочка, прямо перед Хоффманом, она быстрым шагом направилась к лифту, вовсю громыхая каблуками по каменному полу. Только ничего не говори, прошу, только не говори ничего… Когда двери лифта отворились, Эл с облегчением выдохнула и уже собралась покинуть помещение, как её остановил грубый голос: — И что, даже не скажешь ничего на прощание, как обычно это бывает? — бросил ей вслед Хоффман. Элеанор застыла и медленно повернулась к нему, гневно сверкая глазами. — А тебя что, так это волнует? — ощетинилась она. — Может, тебя ещё в лобик поцеловать и пожелать сладких снов? Ты вроде бы не был особо рад, когда я была банально добра к тебе и старалась поддерживать. Сам не обращал на меня никакого внимания, а сейчас резко приперло? — У кого-то голосок прорезался, я смотрю, — ухмыльнулся Хоффман. — В чем дело, Бонневиль? Так сильно хотела залезть ко мне в штаны, а сейчас, не получив какой-то ответной ласки, бесишься? Ты что, думала, что теперь я буду бегать за тобой, как верный пёс? Детка, есть такая штука, как физиология, и она не имеет ничего общего с чувствами… — Заткнись, ублюдок! — выкрикнула Элеанор, наконец-то сорвавшись. — Я ничего от тебя не требовала и не ждала, ни-че-го! Всего лишь элементарной благодарности за помощь. А ты, мать твою, даже не удосужился мне «спасибо» сказать! Я устала от этого свинского отношения к себе, устала от твоих постоянных оскорблений и насмешек, с меня хватит! Hasta la vista! ** — И куда же ты пойдешь, оставив меня здесь, а? — К твоему сведению, у меня есть нормальный дом, куда я уезжаю отдыхать от работы и таких мудаков, как ты, — высокомерно отозвалась девушка. — К тому же, я приняла решение снять с себя ответственность за твою безопасность, отныне ты сам за себя. — Сначала сама решила поиграть в спасателя, а сейчас сдаёшь назад? — спросил Хоффман. Было слышно, что после последней фразы Бонневиль он заметно занервничал. — В чем дело, Марк? — насмешливо ответила та, услышав эти истеричные нотки в его голосе. — Сердечко в пятки ушло от страха за свою поганую жизнь? Хоффман одним ловким движением схватил её за горло и приблизил к себе, буквально клокоча внутри от гнева. — Не смей шутить со мной, рыжая стерва, — угрожающе прорычал он, — иначе я вырву твоё крохотное сердце, которое сейчас заходится от страха за твоими хрупкими ребрышками, и раздавлю его прямо у тебя на глазах, наслаждаясь твоей предсмертной агонией. Хотя о чем это я… Ты была бы рада умереть именно такой смертью, да? Познать совершенство, что называется, потому что естественная смерть не для таких больных, как ты, верно? Вам бы хотелось истечь кровью среди холодного металла, испытать на себе все возможные виды боли, познать всю суть физических мук, сорвать глотку от криков, но это было бы только счастьем для вас, мазохистов, потому что вы любите унижения, страдания… Любите доставлять удовольствие садистам своей болью… — Что ж, видимо, я бракованная, — прохрипела Элеанор, — потому что я не потерплю унижений с твоей стороны, хоть ты и являешься первоклассным садистом! С этими словами она влепила мужчине звонкую пощёчину. Хоффман ошарашенно схватился за пылающую щеку: сила была не маленькая, да ещё и удар пришёлся прямо по еще незажившему шраму. — Если бы не я, ты бы давно сдох в той чёртовой ванне, — яростно выплюнула Элеанор, — поэтому, будь так любезен, прими это уже наконец и прекрати жаловаться! Ты сидишь здесь у меня на шее с руками по самое плечо в крови, да что уж там! Ты весь с ног до головы в ней, Хоффман! Если бы я хотела, то давно сдала бы тебя властям, и тогда тебя бы ждала ещё более худшая участь, чем вечное заточение в ванной с трупами: люди растерзали бы тебя живьём за все, что ты совершил, ни оставив ни единой косточки. — И что же ты предлагаешь? — с пренебрежением ответил Хоффман. — Сейчас я уезжаю домой и занимаюсь поиском твоего нового убежища… Перевозим тебя туда и расходимся, как в море корабли. Или: ты остаёшься здесь, но мы становимся чем-то наподобие напарников, я продолжаю укрывать тебя от правосудия, а ты перестаёшь вести себя как подросток и помогаешь мне с изучением трудов Крамера. — Черта с два я буду с тобой сотрудничать, чего бы это не касалось, — отвернулся от неё Хоффман. — В таком случае, Марк, — ответила Бонневиль, закрывая за собой решетку лифта, — готовься к переезду! Спустя некоторое время после этого разговора Элеанор нашла небольшую квартирку на окраине города в районе, где практически никто не жил, и помогла Хоффману перебраться туда. Отдавая ему ключи, она испытывала совершенно разные чувства: от разочарования до облегчения. — Что ж, полагаю, это наша последняя встреча? — спросила она. Марк сдержанно кивнул и спрятал ключи в карман. — Ну тогда бывай, — Бонневиль похлопала его по плечу, смотря в раздраженное лицо мужчины. Тот уже развернулся к двери, чтобы скрыться за ней, как вдруг Элеанор произнесла фразу, сумевшую задеть что-то в душе Хоффмана: — Эй, Марк, постарайся все-таки ни вот что не вляпаться, ладно? Меня тоже могут запросто привлечь за укрывательство преступника, подумай об этом, пожалуйста, если тебе не совсем все равно…

***

Депрессия

Как бы Хоффман не старался все отрицать, от правды и от самого себя сбежать было невозможно: после ухода Бонневиль жизнь стала ещё более невыносима. Призраки прошлого постепенно нагоняли Марка, как бы быстро он не пытался бежать от них. После смерти Анджелины и убийства Бакстера боль никуда не делась, она просто стала немного тише, и чувство вины уже не так сильно грызло внутренности. Как и тогда, сейчас ему казалось, что если он будет находиться в постоянном движении, то у него не будет времени на рефлексию, и старые кошмары не настигнут его вновь. Однако теперь у него не было ничего, что помогло бы справиться со стрессом и эмоциями, он лишился своего единственного источника серотонина — страданий других людей. Хоффман действительно был, как назвала его Бонневиль, первоклассным садистом; крики жертв были для него лучшей музыкой, каждое испытание он воспринимал как небольшую театральную постановку, предназначенную только для него. Игра действовала, как наркотик, и сейчас у него была ломка. Кстати о Бонневиль… Именно по этой причине он и пытался всячески вывести её из себя, чтобы питаться прущим из неё негативом, словно энергетический вампир. Хоффман чувствовал себя униженным и оскорбленным до глубины души тем, что его спасла какая-то дилетантка, безумная фанатичка, очевидно, не до конца понимающая, что творит. Находясь в одиночестве, он то и дело прокручивал в голове их разговоры, и гаденькое чувство вины тонкой иголкой задело Марка. Внезапно вспомнилась фраза Крамера: «Цини свою жизнь», и от этого стало ещё более тошно… Не ценишь жизнь, значит не достоин жизни… Хоффман уже дважды избежал смерти, и второй раз был именно благодаря Бонневиль, которая действительно заслужила большего, чем то, что получила от Марка. Он наотрез отказывался от неё, отворачивался от своего спасения как только мог, чтобы не ломать извинениями свою дрожайшую гордость. Сейчас связь была оборвана, и Хоффман понимал, что Элеанор уже не выйдет на связь, не смотря на то, что знает его адрес. Шанс был упущен, и сейчас единственной компанией Марка были страх за свою жизнь, одиночество, возобновившиеся кошмары по ночам и бесконечная апатия…

***

3 года спустя Логан Нельсон прибыл по указанному адресу. Глядя на мрачный семиэтажный дом, в котором толком не горел свет, он сильнее запахнул ворот своего осеннего пальто и взбежал по практически разрушенным ступеням, чтобы позвонить в домофон, однако дверь подъезда и без того была открыта. Поднявшись на нужный этаж и додойдя до самой дальней в коридоре квартиры, он еще раз задал себе вопрос: «А надо ли оно мне»… Решительно выдохнув, он резко постучал в чёрную, обтянутую кожей, дверь. Несколько минут ничего не происходило, и Логан начал заметно нервничать. Он стоял и думал, постучать еще раз или нет, но тут его размышления прервал грубый голос, внезапно раздавшийся из-за двери: — Зачем явился? — Есть разговор, — агрессией на агрессией ответил Логан. — Нам с тобой не о чем разговаривать, Нельсон, — прорычали из-за двери, послышался щелчок и она отворилась. Сквозь небольшую дверную щель и сдерживающую металлическую цепочку Логан смотрел на заметно осунувшегося и обросшего густой бородой Хоффмана, который был явно не рад подобному визиту. Это было понятно по направленному прямо в лицо Нельсона стволу пистолета в крепких руках Марка. — Так и не смог избавиться от привычек копа? — с усмешкой спросил Логан. — Научись уже разговаривать с людьми без пушек, Марк… — Говори, зачем пришёл и съебывай отсюда! — ответил Хоффман, только сильнее целясь в ухмыляющееся лицо судмедэксперта. — Я хочу начать игру… — тихо ответил Логан. Руки Марка заметно дрогнули, что не укрылось от внимательного взора Нельсона. Он ещё больше нахмурился и срывающимся на хрип голосом произнёс: — Я покончил с этим дерьмом несколько лет назад… Не заставляй меня опять влезать в это! — От тебя не требуется активного вмешательства, Марк. Я обращаюсь к тебе скорее всего как к эксперту… — Это что ещё за новости? — скептически ответил Хоффман, наконец-то убирая пистолет. — Я тебе учитель что-ли, как Крамер? Какая хоть такая жуткая необходимость в новой игре? Для мира, как и для нас, Пила умер пять лет назад, а его единственный известный обществу наследник, то есть я, канул в лету спустя два года после его смерти. Что тебе вдруг приспичило? — Нужно убрать одного детектива… А у тебя, как ни у кого другого, есть опыт в устранении коллег… Молишься ночами за душу спецагента Страма? — Заткни пасть, Нельсон! — вскинулся Хоффман. — Моё прошлое тебя не касается, понятно? А если надо кого-то убрать, мог бы нанять киллера, а не цирк устраивать… Откуда мой адрес? Выследил? — Нет, — пожал плечами Логан, — Элеанор дала. — Элеанор… –задумчиво произнёс Хоффман. — Значит, эта сука все-таки выдала меня… — Ещё раз назовёшь её сукой, Хоффман, и я пересчитаю тебе зубы, усёк? — угрожающе ответил Нельсон. — Она ничем не заслужила такого свинского отношения к себе. К тому же, считай, что мы все свои. — Ну ясно, — отмахнулся Марк, — ещё проповеди начни мне читать… Выкладывай, что там у тебя… Хоффман согласился помочь не из-за того, что рьяно желал снова стать ведущим игры, нет… За все те годы, что он провел отшельником, он переосмыслил многое в своей жизни, в том числе и ситуацию с Бонневиль. В девочке явно был потенциал, и она, как никто другой, заслуживала уважения, тем более со стороны Хоффмана, который так и не поблагодарил её за возможность жить дальше. Да, в изгнании и бегах, но жить… А это дорогого стоило.

***

Принятие

Задумка Нельсона была безумна и тривиальна одновременно: возобновить самую первую игру Крамера и обставить все так, словно он воскрес из мёртвых. — Бонневиль знает об этом? — поинтересовался однажды Хоффман. — Даже не догадывается, — безмятежно ответил ему Логан. — Оно ей ни к чему… Я постараюсь сделать все, чтобы она никак не пострадала. — Надо же, какая забота… Синдром спасателя. Так и не избавился от привычек военного? — передразнил Марк. — Просто мне, в отличие от некоторых, свойственно чувство сопереживания ближним, я отец и друг, — поучающим тоном сказал Логан. –А у тебя даже домашнего животного нет, что уж говорить о друзьях… Привычно фыркунув, Хоффман отвернулся, склонившись над чертежами, всем своим видом показывая, что разговор окончен. И вот, спустя годы тщательной подготовки и мучительного ожидания, игра Нельсона была наконец-то запущена. Всё было продумано до мельчайших мелочей и вызубрено наизусть, потому что в любой момент все могло пойти супротив их ожиданиям. Оба держали руку на пульсе, единственным отличием было то, что Логан находился в самой гуще событий, а Марк находился в тени, прикрывая его тыл. Сигналом о помощи они определили сообщение, содержащее в себе только одно слово: «Эл», и в глубине души оба надеялись, что никто из них не получит его.

флешбек

— Что ещё за Эл? — спросил Хоффман, когда Логан предложил эту идею. — Сокращённо Элеанор, — пояснил тот. — Как говорится, всего две буквы, а сколько смысла…

конец флешбека

Однако обстоятельства заставили Нельсона отправить это сообщение практически за секунду до того, как Хэллоран приставил ему ствол к виску на ферме Так. Была уже глубокая ночь, когда телефон Хоффмана противно завибрировал, оповещая о том, что требуется его вмешательство. Тихо выругавшись, он наспех накинул плащ, предварительно положив в карман заряженный пистолет, и незамедлительно выехал по направлению к ферме. Только бы успеть… Тем временем Элеанор Бонневиль со всех ног бежала по темному лесу, спотыкаясь и проваливаясь в небольшие ямки. Ничего не видя перед собой от страха, она кое как выбежала на проездную часть в тщетных попытках найти автомобиль Логана. Эл стояла совершенно одна посреди ночи, напуганая до смерти, и молила всех богов, каких только знала, о помощи. Внезапно мёртвую тишину молчаливого леса прервал шум автомобильного двигателя, а кромешную тьму вокруг рассек пронзительный свет фар. С облегчением выдохнув, Элеанор направилась навстречу транспорту. Чем ближе была машина, тем четче проявлялись черты лица водителя и тем сильнее тонкие брови Бонневиль сходились на переносице от неверия. Наконец, автомобиль остановился, и Элеанор подошла практически вплотную. Зелёные глаза распахнулись, стоило ей окончательно узнать мужчину за рулём. — Хоффман… — шокировано выдохнула девушка. Марк молча кивнул ей на место рядом с собой и выжидающе уставился в темноту лесной глуши. Эл, не долго думая, залезла в салон, не сводя удивлённых глаз с мужчины. Он мрачно посмотрел на неё в ответ и выдавил из себя: — Прости, Бонневиль… Но теперь мы квиты. Сказал, как отрезал. — И это все, что ты можешь мне сказать спустя столько лет, мистер Бородатый убийца? Хоффман бросил в неё испепеляющий взгляд, но ничего не ответил. В мыслях просить прощения у Элеанор было намного проще, чем в жизни. Всё таки он так ничему и не научился… — Что ты хочешь от меня услышать? — огрызнулся он. — Что я был конченым ублюдком, не ценящим твоей помощи? Я признаю это, говорю тебе «спасибо» за всё и прошу прощения за все причинённые мной неудобства… Простишь? Элеанор все же не выдержала последнего вопроса и звонко расхохоталась. Хоффман тут же помрачнел и сжал кулаки. Понимая, что запросто может получить по лицу, Бонневиль умолкла и, успокоившись, ответила: — Господи, Марк, я уже давно на тебя не в обиде, напомни, сколько лет мы не виделись? Кажется, восемь? Мне, конечно, безумно льстит, что передо мной извиняется сам бывший Пила, — ухмыльнулась она, — но ты сидишь тут и отчитываешься, как маленький ребёнок! Давай уже, газуй, начальник. — А Нельсон? — Он справится, — ответила Элеанор, — я в него верю… Кстати, как ты меня нашёл? В жизни не поверю, что ты случайно проезжал неподалёку от фермы Так и наткнулся на меня. Хоффман усмехнулся, кривя изуродованной щекой, и туманно произнёс: — А это, Бонневиль, совсем другая история, которую Логан расскажет тебе сам, если захочет… Говори адрес, куда вести.