Граммовка счастья

***

      Тина горько поджимает губы силясь совладать с тем, как стройный магический напор бьет прямо из ее палочки ввысь, в небо. Она неуклюже перехватывает ее тонкими пальцами, краем сознания чувствуя как полы длинного плаща хлещут тонкие ноги под агрессивными порывами магического ветра. Вот-вот и она свалится наземь.        Дракон, горящий в пламени, холодном, леденящем душу, бугрится и заходится в рёве. На мгновение Тине кажется, что вот-вот и на них обрушатся небеса, всем своим скопом многотонных облаков. Раздавят их словно мелких ничтожных мошек и плакало противостояние Грин-де-Вальду горькими слезами утраты и подчинения. Крылья в размахе застилают все небо, полыхающим куполом окружают совсем жалкую горстку волшебников в своём идеально выверенном в пропорциях страха, страданиях и боли капкане.        Кажется вот сейчас, ещё одно мгновение и щит треснет, не даст заглушить пламя дракона ещё в утробе кладбища, но нет. Тина с непонятным для себя остервенением впивается взглядом в новую вспышку света прямо напротив неё, которая проглядывается даже сквозь плотное тело тщательно наколдованного дракона.        Сердце заходится гулом, когда она замечает знакомые отблески магии, когда глаза очевидно выцепляют все те мелкие детали, которые считает соотносимыми с образом в голове, не зачахшим даже спустя прошедшее время. Яркое живое золото бьет из палочки волшебника точно с заранее насчитанной мощью и силой, кажется волны этой магии доходят и до неё тоже, перемещаясь по куполу мелкой рябью волнений.        Рёв дракона бьет по ушам неумолимо сильно, коленки слабовольно дрожат от желания подкоситься и оказаться на рыхлой холодной почве. А грудь рвёт сила заклинания и огонь магии вкладываемой в него. Могильный холод облизывает затылок словно в насмешку, что стоит допустить секундную слабость и они окажутся погребены прямо здесь, каждый на своих местах в их личном хороводе. Кажется вот-вот, понимает Тина, и ее магическое ядро попросту будет опустошено до магии. Но когда Дракон валится неловким сгустком на землю, под давлением их купола, распадаясь в грязные клубы сигаретного дыма, она понимает, что не зря.        Он холодным серым инеем остаётся на могильных камнях и решетках, покрывает травинки одну за другой пока весь купол не остаётся в сизом, по смертельному бледному, убранстве.        «Это чепуха», одергивает сожаление Тина, понимая, что дракона больше нет, что не зря сердце стучит где-то в висках как бешеное, а кончики пальцев онемели и подрагивают. Она спотыкаясь идёт к Ньюту, который уже сидит на земле приглаживая на груди фырчащего нюхля. Тот и не думает пугаться могильного холода и тишины внезапно сковавшей это место. Лишь что-то старательно вынюхивает в складках мантии волшебника словно Скамандер вместо пуговиц использует гранаты и сапфиры. Воцарившуюся тишину прерывают только хлопки аппарации волшебников к ним с других концов кладбища.        Один за одним, они прибывают и Тина, все ещё не дошедшая, замечает до рези в глазах знакомую фигуру. Дыхание сбивается, когда она подходит ближе и разглядывается все больше и больше давно знакомых деталей его одеяния. Она в неверии качает головой, но все же далеким краешком сознания понимает… Это он. Точно он. И это не было очередным сном или кошмаром, которых за последнее время стало так много, что стоило бы пить настойку «снов без сновидений». Она не пила ее ни разу с тех пор как это началось, всегда оставляя для себя возможность увидеть его точеные черты лица, волевой профиль, навсегда отпечатанный в ее памяти холодной уверенностью и горячими ладонями. И раз за разом, каким бы не было начало сна все кончалось мертвецким цветом лица, синими губами и давно угасшим магическим ядром.        Это стало ее личной привычкой, видеть такие отвратительные до содержания сны. Упиваться ими пока эти сны не начнут душить ее тонкими холодными пальцами попеременно нажимая на шею.        Но все же сны, пусть и кошмары, помогали не забыть. Они раз за разом разжигали в груди пламя, которое увы не способен был погасить такой прекрасный и щепетильный в своём стремлении всех защитить Ньют.        Юноша, нежный в своих жестах и проявлениях был до безумия дорог Тине. Она наслаждалась временем с ним и безоговорочно доверяла ему все, кроме пожалуй своего сердца. Пару раз она думала, что может зря она все это затеяла, зря убивается в своей личной горячке, и стоило бы пройти курс антидепрессантовых настоек и попросту начать все с начала с Ньютом. Но что-то в груди отчаянно пело всю песню, отрицательную в своём звучании к предложенному решению.        Поэтому сейчас, приблизившись к людям достаточно близко, Тина точно знает, что это не уставший разум шутит над нет. Это и вправду он стоит перед ней чуть в разворот, будто ожидая получить заклинание или удар кулаком.        Персиваль Грейвс, стоит перед ней абсолютно прекрасный, как и в их последнюю осознанную встречу. Тине хочется так думать, что тогда, после неудачной вылазки, в его кабинете все было по настоящему, а не под влиянием темной дымки Грин-де-Вальда. Она не хочет даже думать о том, что все это могло быть ложью, слишком воспоминания горячо бились в подреберье, слишком сильно они будоражили сердце для чего-то столь фальшивого как тщательно продуманный план по внедрению.        Губы покалывает от воспоминаний, глаза в глаза. Немое противостояние с опаской с обоих сторон, что кажется, будто весь мир замирает на те долгие мгновения пока они с расстояния пристально вглядываются друг в друга. Магия трещит в воздухе от прошедшего времени, накопленным напряжением и силой.        Что-то меняется с того момента, как только он пошире распахивает плащ, отодвигая руку и будто бы приглашая ее. И Тина не может уловить что же именно изменилось, когда совершенно не думая идёт прямо к нему в далекое тёплое объятие и поцелуй в волосы.        Как бы то ни было это действительно было приглашение. По юношески робкое и так не пишущееся с его волевым характером и силой духа. Но от того только более жданное и сладкое.        И на какое-то время ей плевать на людей окружающих их, они пережили такое, что обычные люди не могут. Что остаётся в мире после простых волшебников, погребать под своим весом все больше и больше трупов, и они смогли это побороть. Поэтому Тина целиком и полностью расчитывает на слабость и вольность, которую себе сейчас позволяет на глазах у многих. Она со слезами на глазах прижимается ближе к мужчине, словно не веря, что это все-таки он.        Жмётся замёрзшей птицей ему в плечо, прислушиваясь чутким слухом к сердцебиению. Оно отдаёт ей должное, отстукивая свой спокойный и монотонный ритм, так успокаивающий сейчас заходящуюся в груди истерику. Она задыхается от неверия, чувсвуя как тёплые руки обхватывают ее спину, останавливаясь на талии в крепком объятии. Воздух сквозь зубы прорывается прерывисто, со свистом и кряхтеньем, таким не женственным и некрасивым, что впору было бы отойти отдышаться.        Но они стоят все так же вместе, на несколько шагов поодаль ото всех. Под тихие разговоры и вздохи делят своё тихое счастью прорываемое прям из под рёбер наконец-то наружу.        И плавать Тина хотела на все предрассудки и нормы приличия, как и на то что окрашенные в чёрный слёзы темными разводами впитываются в его красивое серое пальто. Ведь все чего она желала последний год вот так в одно мгновение рядом с ней.        Она отчаялась его найти, это было так сложно, что кажется даже ее следовательские навыки давали трещину, атакуемые этой задачей. Поэтому она и приняла решение уехать из страны и найти мальчика Обскура. Кажется, как она вычитала в книге Ньюта, Обскури могли сохранять в себе магический след волшебников вступающих с ними в контактирую после этот след могли так же легко отследить и найти.        Конечно Голдштейн не знала, что сохранил в себе Криденс, учитывая что Грейвс общался с ним не напрямую, а в лице Грин-де-Вальда плотно упрятанным за маской оборотного зелья. Но все же, разыскивая мальчика она не переставала надеяться, что тот поможет ей в этом деле, и станет развязкой не только истории темного волшебника, но и ее личной.        Занятно, что все обошлось без него, подумалось Тине и она упустила тот момент, когда глаза предательски заслезились пропуская бусины слез на шёлковую бледность щёк.       – Так не хватало, Тина, – хрипловато, на самое ухо, его глубоким красивым голосом которым, о Боже, он наконец-то не отдавал приказы, а в действительности шёптал признание в любви.        И этого было достаточно, достаточно для всего.        Тина крепче прижалась к Персивалю Грейвсу в их объятии, решая, что больше никогда не посмеет чему бы то ни было нарушить это чувство спокойного благоговения и любви распирающей грудину когда он был рядом.       – Аврор Голдштейн, – давя смешок в лацкане его идеального пиджака так же тихо бормочет Тина с упоением внимая глубокому смешку, сотрясающему крепкую грудь в веселье.        И столь малого впервые за долгое время стало слишком сильно достаточным, это с лихвой покрыло всю нехватку длинною в год, ударяя в голову снопом искр и счастья.        В идеально отмеренной жизнью граммовке счастья.