Запах золота

Россия в целом устраивала Жанена: люди загадочны, природа катастрофична, атмосфера — вечной борьбы неизвестно с чем. По-другому бы в начале своей карьеры он просил о переводе в другой край земли, стажировка ему запомнилась многими хитростями… Но это все воспоминания, потому что сейчас его мнение преобразовалось в диаметрально противоположное, отдающее убивающей разум ненавистью и нескончаемым раздражением. Он уже не помнит, когда в последний раз ложился спать без чувства глубокого разочарования в том, как его прокатили по служебной лестнице. Сначала от роли командующего войсками Антанты до командующего чехословацкими войсками в России. «Колчак… Одержимый. Солдафон. Безумец», — с отвращением думает Жанен, хмуря брови и смотря в пустоту, которая проедает в его душе не первую сквозную дыру; они саднят как синяки, полученные в результате удара при падении лицом вниз. «Что мне эти чехословаки? Еще вчера они были дезертирами, незнающими «Антанты» как явления!» — с этими мыслями движения его становились нервными, дерганными, близкими к истерике. Он никогда еще так много не курил, как в это нестабильное для чужой страны время. Не один раз он обсуждал сам с собой положение вещей, мысли его шли по кругу. Бесконечному. Но «командующий чехословацкими войсками в России» — это еще полбеды. То было начало, всего лишь какой-то ноябрь, цветочки, а вот ягодки созрели в декабре, в этом проклятом Омске. Колчак не понравился ему с первого же взгляда, он держался слишком независимо, слишком возвышенно, по-настоящему поверил во свое всесилие, которое при ближайшем рассмотрении ломалось как соломинка без поддержки Союзнических сил. Жанен знал себе цену, он хотел реального дела, а не сопровождать «бывших дезертиров» на другой конец карты — во Владивосток. Он, взглянув на сосредоточенное лицо Колчака, сразу понял, что нужно действовать решительно и зашел с козырей — предъявил свой мандат французского генерала с предписанием Антанты, позволяющий ему командовать всеми войсками. Колчак к его чести внимательно прочел бумагу, но после, полоснув своим отвратительным всевидящим взглядом по лицу Жанена, сказал мало и просто: «Нет». Без объяснения причин Жанен от него уходить не собирался, но лучше бы он не слушал тех доводов, приводимых Колчаком, говорившем о том, что лучше вовсе откажется от какой-либо помощи, чем увидит французского генерала во главе русских войск. Дальнейшие воспоминания уже смазывались, но Жанену именно тогда стало казаться, что главнокомандующий крепко сидит на кокаине. Его не интересовала достоверность этих предположений. Вспыльчивый, нестабильный Колчак наговорил ему много нелестных слов, причем со знанием дела и с таким отвращением, которое вряд ли заслуживал только что увиденный человек. В тот раз Жанен ушел от него смертельно бледным, почти с отчаянием понимая, что из того капкана, который он сам для себя расставил, согласившись со своим назначением в Россию, ему не выбраться. В январе следующего года ему все же удалось сорвать должность своей мечты, Сибирь и Дальний Восток наконец-то были под его контролем, но было уже поздно. К тому же, такому положению дел помогла нестабильная обстановка, а не личное доверие. Колчак никогда не доверял союзникам, что злило вдвойне. Где-то в глубине души это вызывало даже страх и непонимание, откуда тот мог знать движение чужой души заранее. Чехословаки не останавливались: грабили все, что плохо лежит, в документах называя это «благоприобретенным имуществом» и задерживая на железной дороге русские эшелоны. Усмешка растягивала губы Жанена всякий раз, когда веселые и до последнего верующие в свои силы воры хвастались награбленным. Он не мог не улыбаться, зная, что проблемы будут у Колчака. Тот даже решился порвать все связи с руководством чехословаков, но те пошли дальше, обратились к союзникам с жалобой. Девизом стали прежде всего их интересы, а как они клялись в том, что теперь свободны от любых обязательств перед Россией… Подняли пыли, преувеличивая свою важность и необходимость, создавая невероятный для нынешнего положения скандал. Любо-дорого глядеть на такое, а особенно на то, как Восточный фронт остается без тыла. Жанен даже в какой-то момент начал понимать, что любит этих славных и отчаянных чехословацких парней. Любит и ненавидит одновременно, потому что им больше везет. Он же, несмотря на свое положение, остается не удел, он вынужден помогать тому, кого ненавидит до потери пульса, хотя бы должен стараться изображать покорность. И вот сегодня Жанен выходит от Колчака еле дышащий от гнева с его словами в ушах о том, что он скорее оставит золотой запас России большевикам, чем доверит его под международную опеку. Немыслимая подлость, хлесткое оскорбление, брошенное прямо в лицо без особых размышлений. Такое действие полностью лишает любого интереса быть на его стороне. Прозорливостью обладает не только Колчак, Жанен уже прекрасно знает, как отомстить и что сделать дальше, все же не зря он пробыл в этих бесконечных снегах больше, чем мог себе представить. Он ведает обстановку целиком. Белое движение в целом вызывало у него стойкое отвращение, прежде всего из-за того, что никто из помогающих белым не получал ничего в свою личную собственность, все строилось только на бесконечных обещаниях и «слове офицера». Еще Наполеон говорил о том, что любая война — это прежде всего деньги. Много денег. Жанен с этим согласен. И когда война не приносит денег, то лучше ее покинуть с гордо поднятой головой, смотря в неизвестность.