Ноха

      Прохладный компресс лег на высокий красивый лоб с бисеринками горячечной испарины, и полулежащий в широком кресле в расслабленной позе мужчина негромко и блаженно вздохнул.  — Ваши визиты, Ваше Величество, теперь неизменно сопровождаются моими приступами. При иных обстоятельствах я бы задумался. Голос Ворона прозвучал хрипло и язвительно, но он послушно замолчал, когда бледные худые руки молодой женщины поднесли к его губам бокал с питьем. Рокэ сделал несколько глотков предложенного отвара, явно сдержал приступ тошноты, но продолжил говорить.  — Я полагаю, что видеть меня так часто теперь — это сомнительное удовольствие. Даже у Талигойской святой должен быть предел. Или все же его нет? Тонкая кисть с нежными пальцами коснулась щеки Алвы, погладила, провела к виску, убрала назад мешающую прядь взмокших от пота черных волос.  — Ваши руки, — продолжил Рокэ, — такие хрупкие запястья… Как у человека они могут быть настолько хрупкими? Даже если этот человек — женщина. Но вы ведь и не женщина… Вы ожившая статуя из моей часовни… Статуя святой Октавии, которая ждет ребенка. Это так странно, но зато дает объяснения. Все, что угодно, можно вылепить из фарфора, и вот такую изящную ручку тоже… Лоб Ворона пылал, огромные на исхудавшем лице синие глаза становились все более мутными, горячечный бред — несвязным. Катарина снова сменила ему компресс, и он сумел сделать еще один глоток смягчающего отвара, но это не помогло. Рокэ закашлялся, на обметанных лихорадкой губах появилась кровь, потекла по подбородку. Глаза он не закрыл, но взгляд стал невидящим, бред продолжался вперемешку с кровавым кашлем, пока слова не перешли в стоны.   Теперь оставалось только ждать, пока не закончится приступ, стирать кровь с его губ, менять компрессы… Катарина убрала выбившуюся пепельную прядь волос под скромный светлый шарф, который был обернут вокруг ее головы, и взяла Алву за руку, повернув к себе ладонью. Запястье было затянуто плотной повязкой, но на ней уже проступили алые пятна. То же было и на второй руке. Ворон не объяснял, почему это происходит с ним, но Катарина и сама понимала многое. Как и то, что остановить этот процесс нельзя, но хоть как-то повлиять на происходящее они все-таки могут. И без Рокэ им не справиться. Скрипнула входная дверь, и на пороге появился монах в надвинутом на лоб капюшоне. Бывшая королева приложила ладонь к своему животу, где тревожно толкался ребенок, и соединила пальцы другой руки с Вороном. Пусть у сына будут его глаза, хотя бы цветом или формой пусть будут похожи на него, а не только на нее и ее родню. Затем она подняла взгляд на вошедшего.  — Мне кажется, что с каждым новым приступом ему становится все хуже, — тихо проговорила Катарина, — Как же его туда отвезти, как он справится… Как он вообще устоит на ногах?  — Нужно выбрать время, — сказал Хуан, отбрасывая капюшон и учтиво кланяясь женщине, — Выгадать момент между приступами, чтобы новый не начался прямо там.  — Они теперь так часты, — произнесла она, — Скажите, вы понимаете, что теперь будет с вашим соберано? Мне он ничего не говорит, но я ведь вижу, как ему плохо. Я знаю, что вы не врач, но лекари объяснить ничего не могут. Здесь были, и не один, подозревали чахотку, но это что-то другое. Насколько все это может быть опасно?    — Мне это неизвестно, — ответил он, забирая у Катарины высохший компресс, чтобы намочить его в миске с водой, — Прежний соберано Алваро приставил меня к дору Росио с его четырнадцати лет, и уж точно могу сказать, болезни к нему не липли. И чахоточных в замке Алвасете не было никогда. Мёрли в их семействе не от болезней… Взгляд немолодого слуги затуманился воспоминаниями, но при этом он очень аккуратно и заботливо положил влажный компресс на лоб своего хозяина.  — Но вы не тревожьтесь, — продолжил Хуан, — Все, что нужно, будет сделано. Соберано — он крепче, чем кажется. Катарина кивнула. Она знала, что весь задуманный спектакль в часовне провести необходимо, и у Рокэ там главная роль, иначе ничего не получится. Бывшая королева снова сжала его горячую ладонь своими пальцами, не желая выпускать, хотя время ее визита подходило к концу, а прежде, чем за ней пришла гвардейская смена, поцеловала кровавую повязку на запястье Ворона. Ей и самой нужно отдохнуть и подготовиться, ее роль в фарсе, способном спасти их всех, не менее важна. Позже, оставшись одна в своей келье, после осмотров врача, обеда, молитв, Катарина прилегла отдохнуть, и тревожные мысли сменились воспоминаниями о том, что было до переворота, захвата власти Альдо Раканом, принцем со злыми глазами, и до Нохи. Тогда она была по-своему счастлива и отчасти несчастна. Теперь тоже, но иначе. Состояние абсолютного счастья возможно только в раннем детстве, и в то же время от самого ребенка ничего не зависит, сам по себе он абсолютно беспомощен. Те же ощущения Катарина испытала в самом начале своего замужества, когда пожилой дриксенец, сперва лебезивший перед ней, вдруг дал понять, что в любую минуту может стать ее палачом. Прежде он шантажировал ее мать, а потом сама Катарина стала целиком и полностью зависеть от его воли. Он был уверен, что она ничего не сможет с этим сделать, кроме как всегда и во всем идти у него на поводу, чтобы не покрыть себя позором и сохранить себе жизнь. Но Катарина нашла выход, и он принес ей то самое абсолютное счастье и несчастье одновременно. Вернее, этот выход нашел ее сам. В Талиге было принято говорить, что Рокэ великолепный любовник и завидный кавалер, казалось, в этом были убеждены абсолютно все, от мала до велика, но немногие понимали, что это означает на самом деле. Катарине не с чем было сравнивать. Фердинанд оказался неспособен быть мужчиной в постели, и потому свою невинность она отдала Ворону. То, что происходило дальше, сложно было назвать романом, цветы изредка были, а ухаживаний не было, иногда Рокэ был подчеркнуто учтив и внимателен, иногда раздражен и язвителен, а иногда взбешен. Наверняка, другие дамы, тщетно вздыхавшие о нем по ночам, воображали себе куртуазно-утонченного, идеального любовника со страниц романов. Но Рокэ идеальным не был, он был живым и настоящим, из плоти и крови, нередко с дурным настроением, а иногда и самочувствием. Он не имел ничего общего с той картинкой без малейшего изъяна, которую рисовала общая молва Талига, и именно потому с ним было так хорошо. Катарина нередко ловила себя на мысли, что встречи с Алвой в ее будуаре превратились для нее в зависимость. Он сам был словно опиат, без которого она уже не мыслила свое существование. Ворон был ей нужен, и она ощущала своим женским чутьем, что нужна ему не меньше.        Сколько фарсов и спектаклей наподобие предстоящего теперь они уже разыграли! Как эпатировали придворных и всю прочую общественность своей связью на глазах у короля с одобрения кардинала! Пусть это была игра Сильвестра, но она оказалась Катарине на руку. Рокэ ее защищал и делал это с удовольствием, легко, словно шутя, но его шутки всегда были опасны, и Штанцлер живо это понял, сделав несколько поспешных шажков в сторону. Так или иначе, но тайна ее происхождения сохранена до сих пор. И Рокэ все еще рядом. Но теперь им предстоит новая сложная государственная задача. И они ее решат. Катарина не уставала благодарить Создателя, что в Нохе возле Алвы появился его верный слуга Хуан Суавес. Когда у Ворона начались приступы, она не доверяла никому, и, хотя ее беременность проходила непросто, она забывала о своем скверном самочувствии, подолгу находясь рядом с ним, а затем бесконечно задавая вопросы о его состоянии монахам и лекарям, когда ей приходилось возвращаться к себе в келью. Бывшая королева надеялась, что сможет хоть как-то оградить его от «смерти волей Создателя», которую Рокэ теперь могли устроить в любой момент. Во время приступов он не мог защищаться, он не помнил себя, природу его болезни никто не мог определить, значит и смерть, наступившая во время нее, была бы оправдана. Нохские монахи, кардинал Левий, новый начальник охраны, даже ее кузен — все здесь вели свою игру, от Рокэ теперь могли тихо избавиться, и Катарина сходила с ума, думая об этом. А потом под капюшоном монашеской робы прислужника, принесшего Рокэ ужин и лекарства, вдруг оказался кэналлиец с лицом бандита — похитителя малолетних детей, но после более близкого знакомства с ним все страхи Катарины насчет того, что здесь, в Нохе, Ворону «мягко» дадут захлебнуться собственной кровью во время его очередного приступа, сошли на нет.        Узнав о болезни соберано, Хуан организовал свое прибытие в Ноху умело и быстро. Нужные люди, нужные связи, достаточное количество средств — все нашлось. Теперь он был здесь помощником, надежной опорой, даже спасителем. Катарина доверяла не словам, а поступкам и видела, что в слуге, который с ранней юности Рокэ был с ним рядом, сомневаться не приходится.   Алве, конечно, незачем было раньше рассказывать ей о Хуане, но от Штанцлера Катарина слышала о нем многое. И иногда ей казалось, что во всей злобе и презрении, которые кансилльер вкладывал в свои слова, на самом деле сквозило восхищение. Ворон был для него вызывающим раздражение и страх врагом, за смерть которого Штанцлер бы много отдал, а бывший работорговец при нем даже не человеком, а чудовищем, отродьем закатных тварей. Катарина знала, что все эти россказни ничего не стоят, но они завораживали. В них Хуан Суавес был воплощением тьмы, сопровождающей Рокэ везде, где он мог ему понадобиться для совершения кровавых грязных дел, и в этом ощущалась какая-то жуткая романтика. Пока Ноха была единственным возможным пристанищем, где Катарина и Алва могли находиться недалеко друг от друга и видеться часто. Но этот монастырь чем-то пугал. Бывшая королева не была суеверна, она лишь возносила молитвы Создателю, а свои тревоги списывала на непросто протекающую беременность и волнения за здоровье Ворона, но все-таки что-то в Нохе было не так. Рокэ что-то видел, в своем бреду во время приступов он упоминал зеленое марево в небе, застилающее глаза и проникающее под кожу. Катарина могла только чувствовать. Как будто Ноха вредит им. Словно бы она живая и требует жертвы от них. Иногда молодой женщине казалось, что это сам монастырь тянет кровь из Рокэ и не остановится, пока не высосет ее из него всю. И пресечь это можно, лишь только если дать Нохе другую, полнокровную жертву, пышущую здоровьем и налитую соками. Видит Создатель, Катарине не хотелось никого убивать, но она знала, что это придется сделать теперь не только во имя Талига, но и ради человека, который был ей так дорог и который сейчас страдал. Спектакль с образом Рамиро удался, и то, чего необходимо было добиться, было получено, а то, от чего нужно было избавиться, было отдано. Только Ноха отомстила Рокэ за отсутствие одним из самых тяжелых приступов, когда Хуан привез его назад. В этот раз горячка продолжалась дольше, чем обычно, и Алва потерял много крови, повязки на его руках мгновенно пропитывались алым, и слуга мог только менять их, затягивая открывшиеся раны на запястьях потуже, а Катарина молиться, сжимая перепачканные кровью пальцы Ворона своими. Наконец, все его тело покрыла испарина, так что рубашка и исподнее стали мокрыми от пота, Рокэ открыл глаза на мертвенно-бледном лице, и его взгляд стал ясным.  — Ваше Величество, — он улыбнулся посеревшими губами, и кровь на них больше не проступила, — Вы, должно быть, вознесли надо мной столько молитв, что теперь я стал чист, как младенец? Катарина не смогла ответить на его улыбку своей. Она только наклонилась к Ворону и прижалась к его влажным черным волосам своим лицом.  — Как же я боюсь вас потерять, — проговорила она тихо, — Раньше я боялась сказать это вслух, уронить свою глупую гордость, но, если вы покинете меня в этом месте, все тогда станет бессмысленно. И я «уйду» вслед за вами…  — Разумеется, — усмехнулся Рокэ, — Если я покину это место, то и вам оставаться здесь не стоит. Из местных монахов лекари так себе, и я полагаю, что ваша беременность должна разрешиться под присмотром кого-то более стоящего, как врач. Впрочем, у вас еще есть время, и у меня оно тоже есть, хотя, я понимаю, что мой жалкий вид заставляет вас в этом сомневаться. Хуан стоял наготове, но видя, что хозяин разговорился, сделал несколько шагов назад, в тень, чтобы не мешать.  — Вы не жалкий, — сказала Катарина, помогая Алве выпутаться из рукавов промокшей рубашки, — Но это не значит, что я не переживаю за вас во время каждого вашего приступа. Пожалуйста, Рокэ, скажите, как еще можно помочь вам? Она отерла от пота его плечи, шею и грудь влажным полотенцем.  — Следуйте нашим договоренностям, — ответил Алва, — Сейчас это самое главное, а потом будет видно.   Катарине снился тяжелый, мутный сон. Ноха обернулась в нем злым животным, мерзким ызаргом с подернутой зеленой гнилью шерстью и частоколом острых зубов. Приняв именно такой облик, монастырь набросился на свою новую жертву. Ею был несчастный муж бывшей королевы, Фердинанд. Молодая женщина проснулась с криком у себя в келье, когда в ее сне Ноха прогрызла его шею и с наслаждением пила кровь, слизывая ее длинным языком. Перепуганная, Катарина еле дождалась нового свидания с Алвой. На этот раз он выглядел лучше, намного лучше. Ворон стоял у окна своей кельи и смотрел в него, лишь положив ладонь на спинку кресла по привычке, теперь ноги и так его держали.  — Рокэ, — проговорила Катарина, отпуская локоть Хуана, который привел ее к нему, — я видела ужасный сон, но все это пустяки… Вы выглядите сегодня совсем иначе, чем обычно. Вам стало лучше?  — Да, — коротко ответил Ворон, — но это временно. Теперь нам нужно будет покинуть Олларию, и как можно скорее. Ребенок должен родиться за пределами Кольца Эрнани. Я знаю, что вы нелегко переносите беременность, и потому остается только надеяться, что дорога не слишком скверно на вас скажется. В дороге будет врач. Кроме того, теперь у нас есть еще один надежный человек, который готов помогать. Сегодня ночью он доказал свою верность, поможет и с побегом, но Ваше Величество… до отъезда вам придется завершить начатое. Катарина кивнула. Она знала, что Ноха не отпустит их так просто, даже напитавшись кровью ее мужа. Этого было недостаточно. Рокэ стало лучше, но монастырь очень скоро захочет еще, и если не дать этому ызаргу с гнилой шерстью новую жертву, он высосет Алву раньше, чем позволит ему выйти за ворота. Убийцей становиться не хотелось, но ради Ворона рано или поздно убивают все, кто становится ему близок. Эта мысль, возникшая в голове, была достойна пафосных речей Штанцлера, но она была правдива. Катарина справилась с задуманным, и осуществить это оказалось легче, чем она предполагала. Но на душе все равно было тяжело. Бывшая королева смотрела, как каменные плиты Нохи впитывают кровь жертвы, и не могла отвести взгляд, не могла оторваться, пока Хуан в низко надвинутом капюшоне монаха не взял ее под руку и учтиво, но решительно увел прочь от жестокого зрелища. Лицо умирающего Альдо Ракана, отекшее, багровое, с кровавой пеной на шевелящихся синеющих губах преследовало Катарину еще долго в ее снах по дороге из Нохи. Они ехали на юг. Лощеный завитой блондин, который так легко отправил на тот свет ее мужа, чтобы вытащить их всех из проклятого монастыря и столицы, казалось, ни к чему не мог относиться серьезно. На все опасности и лишения дороги он словно смотрел сквозь пальцы, и сначала бывшей королеве было непонятно, как можно ему доверять. Но потом оказалось, что за бесконечной иронией и тонкими шуточными замечаниями скрывается человек, который может и умеет быть надежным. И очень жестоким. Их побег был продуман им до мелочей, потому и осуществить его было так легко, и путь оказался не таким сложным, каким мог быть. Если их и пытались преследовать, то Марсель Валме позаботился и об этом, но скорее, как теперь казалось Катарине, виконт просто исключил такую возможность. Менялся он только во время приступов Рокэ, тогда, за постоянной напускной веселостью проглядывала его настоящая сущность, взгляд становился другим, тревожным, растерянным, сочувствующим. Врач, сопровождавший их в дороге, сначала больше беспокоился о состоянии Катарины, ведь срок ее беременности был уже достаточно большим, но было похоже, что ее Ноха отпустила без сожаления. Она была не нужна этому гнилому ызаргу, а вот Алву после отъезда накрывало тяжелыми приступами, одним за другим.  — Скоро будет Кольцо Эрнани, — сказал Рокэ после того, как сделал несколько глотков воды, — Там мы заночуем. Скажите, Ваше Величество… Мне помнится, ваша матушка была в не самых скверных отношениях с графиней Савиньяк. Это так?  — Да, — Катарина убрала с лица Ворона мешающую ему темную прядь волос и кивнула, — Вражды между ними не было, пожалуй, скорее, наоборот.  — Хорошо, — продолжил он, — Тогда после Кольца мы направимся в ее замок. Я надеюсь, что графиня примет вас и позволит остаться до самого разрешения вашей беременности. Я обещаю, что мы увидимся там раньше, — предупредил Ворон ее обеспокоенный вопрос, — Хотя, это зависит от сегодняшней ночи. Место для ночевки было выбрано Алвой странное. Старые развалины на Кольце, полуразрушенные колонны и стены неизвестно какого строения, а в центре заброшенный колодец-фонтан, в котором еще плескалась вода. Рокэ настаивал на том, чтобы расположиться для сна в этом месте, и ему никто не стал возражать. Катарине было не по себе, ей не хотелось оставаться в карете на ночь вместе с врачом, и Ворон, к счастью, позвал ее к себе. Ночь была прохладной, но Рокэ обнимал ее под одеялом, так что, они грели друг друга. Катарина не спала, ей было тревожно, но не так, как в Нохе. Полуразрушенные стены и колонны не давили, не уничтожали, а как будто придавали сил, и она надеялась, что не только ей. Хуан и виконт дремали где-то поблизости, врач спал в карете, и сон у всех, кажется, был спокойным. Катарина пыталась рассматривать в темноте Алву, лежащего рядом. Потом ее глаза закрылись сами собой, и проснулась она уже от ощущения его дыхания на своей шее, его поцелуев. Было темно и тихо, бывшая королева слышала только стук сердца своего маршала, чувствовала его настойчивые прикосновения, его желание овладеть ею прямо здесь. Значит, в него тоже влились силы, и, возможно, он выздоравливает.  — Рокэ, — прошептала Катарина под его поцелуями, когда он приподнял ее на подстилке, — Нас могут услышать.  — Не тревожьтесь, Ваше Величество, — проговорил Алва, целуя ее грудь, — Никто не проснется. Здесь никто и ничто вам не повредит. Бывшая королева не могла не поверить его словам так, как верила им всегда. Ворон снял с нее просторное платье и нижнюю сорочку и стал целовать ее в губы. Прохладный воздух ночи обжег кожу, глубокое черное небо растворяло в себе. Рокэ навис над ней на вытянутых руках, повязки на запястьях мелькнули в темноте светлыми пятнами. Катарина осторожно провела по ним ладонями и вцепилась в его пальцы, когда Ворон вошел в нее. Их тихое частое дыхание смешалось, чтобы потом вылиться в ее вскрик и его громкий выдох. Позже, прильнув к Ворону в темноте, бывшая королева слушала ночь. Ей снова казалось, что развалины вокруг живые, только, в отличие от ызарга-Нохи они были чем-то доброжелательным, горделивым, сильным. Как мужчина, который лежал рядом с ней, перед этим доставив ей очередное головокружительное удовольствие. Его рука гладила ее волосы, он тоже еще не спал.  — Рокэ, — произнесла Катарина, — как вы теперь себя чувствуете? Болезнь отступила? Алва хмыкнул в темноте. Ему не нравились такие вопросы, но она должна была спросить.  — Все теперь в порядке, — недовольно ответил он, — Разве вы не заметили? Катарина прижалась к нему, поцеловала плечо, сдвинув край одеяла.  — Это было невероятно, — сказала она.  — Невероятно неудобно, — согласился Рокэ, — У вас уже достаточно большой срок, так что, чем скорее мы доберемся в Савиньяк, тем лучше. Бывшая королева промолчала, как привыкла это делать, когда Алва говорил колкости. Все равно сейчас, с ним рядом, в одном одеяле под открытым небом, ей было спокойно и надежно. И Ворон был таким, как раньше. Таким, как был всегда.   Катарина проснулась от звуков фехтования и запаха шадди. Она открыла глаза и увидела Хуана, который готовил ароматный напиток на костре. Было раннее утро, на одеяле осела прохладная влага росы.  — Рокэ, — прошептала бывшая королева, тревожно повернувшись на звук лязгающих шпаг.  — Доброе утро. Не бойтесь, — сказал Хуан, — Соберано выздоровел и смог взять в руки шпагу. Он тренируется с дором Марселло. Слуга подозвал к Катарине врача и оставил их для осмотра и необходимых утренних процедур. За завтраком бывшая королева не могла отвести взгляда от Рокэ, который выглядел довольным впервые за долгое время. Худоба никуда не делась, но вид у него был теперь не такой изможденный. Тренировка утомила его, но она была ему необходима, синие глаза Ворона блестели от удовольствия. Преображение за одну ночь в развалинах оказалось чудесным. Врач никак не мог это объяснить, но предложил остаться тут еще на несколько ночей, если Алва так уверен, что именно это место придало ему сил, но Рокэ объяснил, что развалины уже «влили» в него всё, что могли, и стоянку не стоит затягивать. Их целью был Савиньяк. Ворон и правда словно выздоровел. Приступов за день пути не случилось, и часть его он провел верхом. Повязки на его запястьях врач сменил на новые на всякий случай, но сказал, что раны за ночь почти полностью затянулись. До самого прибытия в замок Рокэ не потерял сознания ни разу. Катарина тоже чувствовала себя сносно.   Арлетта встретила беглецов с удивлением и недоумением, но приняла их и устроила в замке. Особенное потрясение у нее вызвало, что Катарина проделала такой путь со своей беременностью, но Рокэ объяснил, что в Нохе оставаться было нельзя не только ему. Внутри Кольца становится опасно, но что именно это означает, он не стал объяснять. Уже через пару дней отдыха Ворон собирался ехать в расположение кэналлийских войск на юге. Марсель и Хуан ехали с ним, Катарина должна была остаться у Арлетты под присмотром врачей и защитой замковой охраны.  — Ни в коем случае никуда не выезжайте, — говорил Рокэ, — Стены Савиньяка — это сейчас самое надежное, а Олларии стоит опасаться. Ночью Катарина видела сон, как обернувшаяся голодным ызаргом Ноха пожирает столицу. Она села в постели, зажгла свечи и налила себе в стакан воды. Едва бывшая королева успела его осушить, как дверь ее спальни открылась.  — Я увидел у вас свет, — сказал Рокэ, входя, — Вам не спится, Ваше Величество? Мне тоже.    — Это из-за сна, ночного кошмара, — ответила Катарина, — Останьтесь, Рокэ. Давайте поговорим немного.  — Что вам снилось? — спросил Ворон, притворяя за собой дверь и подходя к ней.  — Разве это стоит внимания, — проговорила Катарина, — Ночной бред нервной женщины на сносях…  — И всё же? Рокэ взял ее руку и поднес к губам, а потом чуть склонил голову к плечу, чтобы слушать.  — Мне снилось, что Ноха обратилась ызаргом с заплесневелой гнилой шерстью, — ответила бывшая королева, — Он бродит по улицам столицы… кишит… и пожирает все, что ему попадается. Не только людей, но и дома, сады, церкви. Поедая то, что видит, он растет, зубы становятся острее, ухмылка безумнее, слюна, капающая из пасти, ядовитее. Я видела похожие сны еще там, в монастыре. Что всё это означает, если… означает?  — С вашего позволения, — сказал Алва и, дождавшись согласного кивка Катарины, присел на край кровати, не выпуская ее руку из своей, — В первую очередь то, что вы действительно беременны мальчиком, и это хорошо. У династии Олларов будет еще один наследник. Во вторую эти, увы, вещие сны показывают, что столицу покрывает скверна, и многие люди обречены. Ее источник находится в Нохе, потому вы видели такие сны еще там.  — Обречены? — тихо переспросила бывшая королева, — Неужели нельзя ничего сделать, чтобы их спасти?  — Сейчас нет, — ответил Рокэ, — Придется ждать, пока Оллария вычистит сама себя. Она поражена скверной, а Ноха — это очаг заражения, и для того, чтобы проникнуть туда и обезвредить его, мне нужно подготовиться.  — Вам? — прошептала Катарина, сжимая пальцы Ворона, — Вы собираетесь вернуться туда один? Но ведь ваша болезнь развилась именно там! Что, если вам снова станет плохо, и потом… это ведь так опасно!  — Не тревожьтесь за меня так, Ваше Величество, — Алва снова поднес к губам руку молодой женщины, целуя ее пальцы, — Нет, я поеду туда не один и не прямо сейчас. Я уже сказал, что сначала необходимо выждать, в столице эпидемия, и придется поставить кордоны. Но завтра я покину замок, чтобы ехать к войскам.  — Вы будете мне писать? Прошу вас, Рокэ… Хотя бы раз в неделю, — Катарина опустила ресницы.  — Хорошо, я обещаю переписку, Ваше Величество, — ответил Алва, — Хотя бы потому, что вам нужно быть в курсе происходящего. Вы ни на мгновение не переставали быть моей королевой, но после того, как Карл взойдет на трон, вы тоже туда вернетесь. От поцелуев запястья руки Катарины он перешел к поцелуям ее плеч, затем, стянув с них сорочку, стал целовать ее грудь. Молодая женщина запрокинула голову назад, тихо выдыхая и прикрывая глаза. Ее сердце встревоженно билось, под ним спал ребенок, а мужчина, которого сейчас ласкали и прижимали к себе ее руки, снова собирался спасать Талиг.