Письмо

Весьма довольный своим разговором с напарницей, Володя отправился в небольшой двухэтажный дом, находящийся рядом с лабораторией и тщательно охранявшийся. Прошлой зимой там жил Князь, а летом поселилась с сыном Тамара Славина. В сентябре ей составила компанию "воскресшая" для соратников, но не для остального мира Вера. Володя не знал, как именно женщинам удалось уладить между собой разногласия, однако факт был налицо: они вполне мирно уживались, и свободное от вылазок время Назарова часто проводила с маленьким Данилой, который с ней достаточно быстро подружился. Ну вот умела она находить с чужими детьми общий язык. – Не пора ли своих заводить? – не уставал намекать ей Володя. – Я вот уже в процессе, а ты чего-то отстаешь. И в ответ на гневный взгляд добавлял: – Ладно-ладно, побудь еще немного "трагически погибшей", разрешаю. Решение приютить Тамару пришло спонтанно, как и многие другие решения, которые принимал Соколов. Но он не жалел об этом ни капли. Когда летом начались аресты и последовали долгие судебные разбирательства, перед Славиной замаячили серьезные проблемы. Ведь она, пусть и против своего желания, работала на нацистов, участвовала в опытах, молчала о том, что в школе ставили эксперименты над детьми, заканчивающиеся летальным исходом. Списочек накапливался такой, что это грозило уже тюрьмой. По юридическому закону. Но Володя признавал прежде всего закон человеческий. Вскоре стало понятно, что хотя главные обвиняемые вроде Теодоры Раубер и ее внука понесут наказание, многие из их подельников сумеют откупиться. Вот и Леонид Барышников, зять немки и отец Алексея, оказался ну совершенно не при делах! Еще и сынка своего всячески пытался отмазать, потому становилось яснее ясного, что долго его отпрыск сидеть на нарах не будет. Явно причастные к "Ингрид" люди, чья вина была намного серьезнее, чем проступки Тамары, благополучно избегали наказания или же скрывались за границей – ищи их там, свищи. Вот и получалось, что история, скользнув на следующий виток спирали, повторяла события после Второй Мировой, когда нацистские преступники разбежались по всему миру – и припеваючи себе жили, а то и продолжали свою деятельность. Несли ответственность или самые заметные, которых было немного, или же те, кто становился козлами отпущения... Володя не смог спасти Анну Ольшанскую, но мог помочь Тамаре Славиной. Благодаря усилиям юристов, работавших на Князя, женщине удалось избежать тюрьмы – учли тот факт, что работала она под угрозой, будучи зараженной вирусом, и что у нее больной сын, чей отец мертв. Первая преграда была взята, но тут же выросла другая. Тамара осталась без средств к существованию, а ее характеристика была безвозвратно испорчена. Никто бы не взял женщину на работу, ну разве что в захолустную больницу. А лечение Данилы до сих пор требовало дорогих лекарств: хотя мальчик и смог преодолеть опасную болезнь, до окончательного выздоровления было далеко. Эту проблему Володя решил еще проще: взял Тамару на работу в лабораторию Князя. Им требовались такие специалисты. И, надобно сказать, Славина здорово им помогала. Точнее, уже не Славина. Тамара добилась того, чтобы ей вернули фамилию Остапенко. Она не хотела иметь ничего общего с родителями-нацистами. И Володя ее понимал. Тамара была, конечно, прежде всего вирусологом, однако о ряде экспериментов "Ингрид" была осведомлена очень хорошо, поэтому помогала работникам лаборатории в весьма разных сферах. И в одной из них Володе и требовался теперь совет. Однако сегодня у Тамары был выходной, который она проводила, конечно же, с сыном. Охранники пропустили Соколова без вопросов. Поднявшись по ступенькам крыльца, задорно отозвавшимися хрустом свежевыпавшего снега, Володя вошел в холл. Улыбнулся, увидев елочку, которую сам же притащил где-то с неделю назад. В отличие от его с Верой кабинета, здесь дерево было самое настоящее, пахнущее свежей хвоей и смолой. Ребятишки, конечно, играли здесь же, у теплого камина. Данила, разложив перед собой картонные детали какого-то корабля и то и дело поглядывая на схему, что-то мастерил, весь измазавшись клеем. Рядом с ним на коврике устроился второй мальчуган – на вид ему было полтора года – и старательно возводил нечто одному ему ведомое из разноцветных пластмассовых кубиков. Строительству не менее старательно мешал мохнатый щенок колли, скачущий тут же и раз за разом сметающий сооружения. Однако малыш был крайне терпелив и совершенно невозмутим, потому что тут же начинал складывать кубики заново. Дети были так увлечены своими делами, что поначалу и не заметили посетителя. Однако щенок давно просек, что от Володи можно допроситься вкусняшек (чего не дождешься от суровой Тамары), и потому с радостным визгом подскочил к нему и заплясал рядом. – Дядя Водя! – не менее радостно возопил малыш и, поднявшись на ноги, резво засеменил к гостю. – Какой "Водя"? – сердито проговорил Данила учительским тоном, отвлекаясь от своей поделки. – Во-ло-дя. Повтори – "Во-ло-дя"! – Олодя, – повторил малыш, и Данила устало вздохнул. Тяжела ты, шапка учителя. – Всё мы на самом деле умеем, – улыбнулся Соколов. – Только ленимся. Он потрепал по голове щенка, не забыв сунуть ему пряник (Тамары нет, Тамара не видит), а затем подхватил на руки подбежавшего к нему мальчонку и поднял высоко вверх, к самому потолку, – к полному его восторгу. – Слушай, приятель! – произнес Володя. – Да ты опять вырос! Не по дням, а по часам! Когда лук мастерить будешь и коршуна стрелять? О невесте пора бы уже призадуматься. Конечно, мальчуган его возраста еще не мог понять целиком такую длинную речь. Но вот взглянул он на Володю так, что мужчина засомневался – а может, таки понимает? Во всяком случае, малыш обожал слушать сказки Пушкина. К слову, больше всего любил, когда ему читала Вера – она частенько, истосковавшись в одиночестве, приходила сюда по вечерам. Возможно, в ее тембре мальчуган находил нечто особенное, потому что потом бубнил запомнившиеся слова вслух, подражая. И, надобно сказать, неплохо попадал в ритм. Данила вообще уверял, что малыш понимает устройства парусников не хуже, чем некоторые взрослые. Уж точно лучше Володи, который, к своему стыду, никак не мог отличить бригантину от баркентины, чем вызывал праведный гнев юного любителя кораблей. Наверное, Данила преувеличивал, но малыш в самом деле был очень смышлен для своего возраста, потому не случайно Соколов вспоминал Князя Гвидона. Впрочем, учитывая, кто родители мальчугана... Юный Данила терпеливо дождался, пока малыш получит свою долю внимания, а именно: покатается на дяде Володе и покажет ему настоящие шарады из своих кубиков. Шарады – да не совсем. Тамара уверяла, что в этом есть смысл, что несколько его поделок были подозрительно похожи на структуру азотистых оснований. Володя ничего в этом не понимал, но ясно видел, что в фигурах из кубиков действительно присутствовала какая-то система и своя логика. Щенок же не был так терпелив, снова требуя себе внимания и разрушая одно "азотистое основание" за другим, чем немало не смущал малыша. Но наконец колли дождался своей очереди и радостно завалился на спину, млея от того, что ему чешут пузо. Очень, надобно сказать, упитанное. – Ну а что у тебя, мореход? – Володя наконец подошел к Даниле и присел рядом, ожидая услышать очередную лекцию о всех этих грот-, фок- и прочих мачтах, топселях, брамселях и других неведомых парусах, из которой мало что мог понять и еще меньше – запомнить. Но слушал старательно, пока Данила взахлеб рассказывал ему про судно, которое мастерил. – Это модель клипера "Катти Сарк", – проговорил мальчик. – Видите три мачты? Мне осталось только приклеить паруса и установить руль. А вы знаете, что его снесло при шторме, когда клипер был на соревнованиях? И команда мастерила новый руль в кузнице прямо на палубе? Володя понял, что его ждет новый занимательный рассказ, и начал уже побаиваться, что ему не добраться до Тамары прежде, чем она позовет этих двух юных дарований обедать, но малыш его спас. – Даня, Даня! – он настойчиво подергал своего старшего друга за рукав и указал на пол. – Луза. Данила снова мученически вздохнул, положил модель на стол, куда не мог добраться ретивый четвероногий, и пошел в ванную за тряпкой. Пока еще щенка не удавалось полностью приучить к выгулу, то и дело случались казусы. Но Данила не жаловался – сам убеждал мать купить ему собаку, клятвенно обещая ухаживать за ней. Он уломал Володю помочь ему, и, видя решительность пацана и его желание взять на себя ответственность, Соколов поговорил с Тамарой, и она сдалась. Так в семье Остапенко и появился колли по кличке... ну, разумеется, Брамсель. Парусным делом Данила увлекся совершенно случайно – Володя безо всяких задних мыслей и не ведая о последствиях, подарил ему на День Рождения большую, с цветными картинками, книжку о парусниках. И Данила подсел на корабельную науку всерьез. Жаль, всё не находил себе собеседника по душам. Зато мальчик честно выполнял свои обязанности – кормил щенка, мыл, выгуливал и подтирал за ним лужи. Володя смотрел на Данилу с уважением: мужчина сказал – мужчина сделал. Воспользовавшись тем, что пытка парусами получила отсрочку, Володя ретировался на кухню, где гремела кастрюлями Тамара. Она даже не пыталась соревноваться в этом искусстве с Соколовым, однако он видел – ей просто хотелось в жизни чего-то еще, кроме вечной науки, для которой ее готовили и к которой ее чуть ли не цепями приковали сначала родители, а затем – Вульф. Она мечтала ощутить себя матерью и хозяйкой: в свободное время готовить обед и проводить досуг с сыном. Людям порой не так много надо для счастья, которого их лишают. Володе даже совестно говорить с ней снова о науке. Но что поделать, ее совет был очень сейчас нелишним. – Ммм... – он повел носом, вдыхая чудные ароматы. – Никак борщ! Он со знанием дела подошел, приподнял крышку и, взяв чистую ложку, чуть зачерпнул и попробовал. – Я бы чуток еще соли добавил. Тамара знала, каково это – пускать к себе на кухню повара, пусть и любителя, потому стоически терпела все его критические замечания. – В самый раз, – сказала она. – Кто захочет, солонка на столе. Помешав суп и убавив огонь, Тамара махнула кухонным полотенцем в сторону стульев. Она сразу просекла, что Володя пришел не пообедать к ней. И он не стал ходить вокруг да около, а просто, плюхнувшись на сиденье, подал ей письмо, написанное маленькой Надюшкой. Хотя как "маленькой". Иногда она выдавала такие вещи, что сомневаться в ее высоком IQ не приходилось. Опустившись рядом с Володей на стул, Тамара принялась читать. "Дорогой Дедушка Мороз! Этот год был грустный и страшный, но я старалась вести себя хорошо. Мама говорит, что я помогла ей выжить в подземелье под царством фей и эльфов. Там правил мой дедушка, как Кащей Бессмертный, там случилось много плохих вещей. Потому я думаю, что я могу просить тебя о подарке. Но я прошу не для себя. Я прошу за моего брата Андрюшу, потому что он уже большой и не может написать тебе сам. Он не верит, что ты есть. Он не верит в чудеса. Но я знаю, что чудеса бывают, так всегда говорил дядя Виктор. Я сама это видела. И в этом году чудо очень нужно Андрюше. Он очень любит одну большую девочку. Ее зовут Даша, но ее заколдовала злая ведьма. Она сделала Даше укол, и теперь Даша лежит как спящая красавица в больнице. Ей даже поцелуй не помогает. Андрюша пытается найти, как ее вылечить, в учебниках по математике из университета. Но формула лечения очень сложная, и Андрюша не может ее никак найти. Дедушка Мороз, подскажи эту формулу, чтобы Даша проснулась и снова могла жить и дышать! Тогда Андрюша будет очень счастливый, и я буду счастливой тоже. Это будет лучше всех игрушек, кукол и плюшевых зайчиков. А в следующем году я буду вести себя еще лучше! Надя Авдеева" Чуть улыбнувшись, Тамара отложила письмо в сторону. Она казалась о чем-то задумавшейся. – Удивительно всё-таки, как Надя похожа на Иру. Я вспоминаю всё больше деталей из нашего с ней прошлого. Мы были детьми... и в то же время не детьми. И за нашими рассуждениями, навеянными сказками, проскальзывали чуть ли не научные тезисы. – Такими вас растили, чтобы вы служили им, – заметил Володя. – Да... – пробормотала Тамара, будто говоря не столько с ним, сколько сама с собой. – Они умели пожинать плоды науки и использовать их для своих целей. А мы так легко верили им. Так легко покупались. А когда начинали всё осознавать, пути назад были уже отрезаны... Володя уже думал, что она сейчас уйдет в свои мысли, но, как бы ни мучило ее прошлое, Тамара Остапенко никогда не забывала о насущных делах. Она тряхнула головой и вперила в собеседника проницательный взгляд. – Я догадываюсь, зачем ты принес это письмо. Даша Старкова – что у нее за диагноз? – Перелом позвоночника. Благодаря одному вашему препарату из "Ингрид", вот этому, девочка шла на поправку, – Володя подал ей бумаги, где подробно было всё написано о травме Даши и способах ее лечения. – Но затем ей вкололи яд, да еще в лошадиной дозе. В результате Даша впала в кому, в которой находится по сей день. – И ей еще крупно повезло, – Тамара нахмурилась, листая бумаги. Названия препаратов обо многом ей сказали, это Володя в фармакологии разбирался не лучше, чем в науке о парусниках. Какое-то время Тамара внимательно изучала историю болезни, затем подняла голову: – Ты хочешь узнать, помогут ли ей инъекции "Амброзии-12"? – Моя нога передает им большое спасибо, – Володя похлопал себя по правому бедру, куда весной схлопотал сразу две пули. Он рисковал на всю жизнь остаться инвалидом и мучиться от жутких болей, если бы не препарат "Амброзия", способствовавший регенерации. Безусловно, Соколов шел на риск, согласившись на испытания. Но всё прошло успешно, и за более чем три месяца никаких побочек выявлено не было. – Если бы всё ограничилось ушибом спинного мозга и переломами, вопросов бы не возникало. Или если бы яд был вколот недавно. Но девочка в коме, так понимаю... – Тамара листала бумаги. – С мая. Больше полугода, – уточнил Володя. – Да, с 20-го мая. Это слишком большой срок. Могли произойти необратимые изменения в мозгу, а это уже серьезно. Это тебе не нога. – Но если сейчас не вмешаться, у Даши вообще шансов не останется? – спросил Володя. – Скажем так, с каждым месяцем комы они близятся к нулевым, – подтвердила Тамара. – Но даже если мы решимся, то сомневаюсь, что инъекций будет достаточно. Для такой задачи, как восстановление клеток головного мозга, они слишком слабы. Даже если девочка очнется и начнет ходить, она может остаться беспомощным инвалидом, не осознающим себя. – А что если волновое воздействие? – испытующе посмотрел на Тамару Володя. – Аппарат Маркова? Мне докладывали, что испытания идут крайне успешно. – Эксперимент такого уровня, да еще на человеке... Это слишком большой риск, – Тамара покачала головой. – Необходимы еще годы испытаний. – Боюсь, у Даши Старковой нет времени на эти годы, – вздохнул Соколов. – Володя, я не для того пыталась все эти годы порвать с Вульфом, чтобы вернуться к тому же, пусть даже из благих намерений! Я отказываюсь это делать, – отрезала Тамара. – Ты просто не понимаешь, о чем просишь. Мне хватило испытаний лучевой машины... Она замолчала, но Володя прочитал по глазам те слова, что женщина не отважилась произнести вслух. Виктор. Они испытывали машину на Викторе. Успешно, но чего это стоило ему? Стоило ей? Отдать любимого мужчину на опыты. Вот только если бы не те опыты, Полякова не было бы в живых. – Тамара, мне нужно знать, – решительно заявил Володя. – Есть шанс на успешный исход волнового воздействия аппарата Маркова? Женщина продолжала молчать, вперив взгляд в скатерть, словно считала изображенные на ней цветочки. Володя сам знал, что в такие минуты тебя в самом деле заинтересовывают мельчайшие детали интерьера, которых раньше не замечал. – Я не специалист в данной области. Могу лишь сказать, что с вирусом Вульфа аппарат успешно справился. Более того, он способствует восстановлению ряда клеток и нейронных связей. Но я повторяю: нужно продолжать испытания и следить за возможными побочными эффектами. Это существенно новый способ лечения в медицине, и мы только начинаем его изучать. Последствия могут быть непредсказуемы. Куда как более непредсказуемы, чем после инъекций, которые всё-таки изучались более двадцати лет. – Значит, нужно попытаться лечить Дашу инъекциями, – после непродолжительного молчания, нарушаемого лишь побулькиванием супа, наконец произнес Володя. – Иначе для чего мы все здесь работаем день за днем? Чтобы у семнадцатилетней девчонки не осталось даже шанса за нормальную жизнь? Просто – на жизнь? – Ты не меняешься, Соколов, – усмехнулась Тамара, слабо покачав головой. – Импульсивный, как и всегда. – Возможно, – Володя не стал спорить. Зачем спорить с очевидным? – Но именно благодаря этой импульсивности я до сих пор жив. И даже здоров, – он снова провел себя по ноге. Тамара поняла намек. – Ты сам сделал выбор, зная, на что идешь. Даша несовершеннолетняя. Более того – она даже не осознает, что ее поставят перед выбором. – Опекуном Даши является Виктор, – Володя пожалел о том, что сказал это, видя, как Тамара опустила глаза, пытаясь скрыть боль при упоминании этого человека. – Родных у нее не осталось. Я поговорю с ним. Если он даст согласие... – Он не даст, – силясь, чтобы ее голос звучал ровно, проговорила Тамара. Однако вздрагивающие ресницы ее выдавали. – И правильно сделает. Надя рассуждает очень здраво – формула известна и подсказать ее возможно. Но неизвестны все последствия. Володя исчерпал все свои аргументы – он был человеком действия, а не искусным оратором. К тому же медицина была для него чем-то запредельным, в чем он крайне мало разбирался. Наверное, Тамара совершенно правильно говорит, они не имеют права даже из добрых побуждений ставить на Даше фактически опыт, пусть с другими людьми всё выходило успешно. Только вот альтернатива у нее крайне печальная. Тем не менее, разговор явно подошел к своему финалу, и Володя уже подумывал, как бы повежливее откланяться, как из гостиной донесся стук, а затем звон и детский плач. – Господи, ну что еще они там натворили?! Привыкая к будущей роли не знающего покоя родителя, Володя вслед за Тамарой вскочил со стула и помчался к детям. Сердце устроило в груди настоящий брейк-данс, прежде чем мужчина понял, что ничего ужасного и непоправимого не случилось. Всего-то на полу у елочки лежала разбитая стеклянная игрушка, Брамсель, понурив голову и поджав хвост, прятался под столом, а Данила держал своего маленького друга за руку и взрослым, успокаивающим голосом твердил, что всё в порядке, сейчас они покапают на ранку перекисью водорода – и всё пройдет. Его тон был настолько уверенным, что плач малыша, поначалу требовательный и звонкий, стал приглушенным. – Мам! – обернулся Данила к подоспевшим взрослым. – Тошка порезался немного. Я осколок вытащил, нужно теперь обработать. Тамара побежала за аптечкой, а Володя, устроившись рядом, потрепал пострадавшего по голове. – Всё пройдет, – пообещал он, а затем серьезно проговорил, вглядываясь в лицо малышу. – Не хнычь! Ты мужчина! Сколько еще у тебя будет этих боевых ранений. – Да! – поддержал Данила. – Дядю Володю вон, всего исстреляли, а он совсем не плачет. Как ни странно, повторять даже не пришлось: прекрасно уловив посыл, мальчуган, подняв на Володю глаза, всхлипнул еще пару раз и замолчал. – Вот, молодец! – Соколов одобрительно похлопал его по плечу. – Так, пропустите, – Тамара вернулась с ватой и перекисью и, опустившись на колени, стала обрабатывать порез. Ранку, должно быть, защипало, потому что малыш снова захныкал, но уже как-то вяло, скорее машинально. А затем он с крайним интересом принялся глядеть на ровные края уже переставшего кровоточить пореза, между которыми, как по волшебству, стала образовываться красноватая зернистая блестящая субстанция. Заполнив раневой канал, она начала стремительно бледнеть, превращаясь в белесый рубец. Но вот и он порозовел и вскоре слился своим цветом с остальной кожей. Прошло минут десять, а пореза будто и не существовало. Тошка, не веря в это, потыкал себе в ладонь пальцами. Володя и сам не уставал наблюдать, как завороженный, за этим чудом, хотя видел подобное уже не в первый раз. – Здорово, – вздохнул Данила, проведя себя по лицу, где до сих пор оставались рубчики от язвочек. – Я бы тоже так хотел. – Дорово, – пробубнил, соглашаясь с ним, Тошка и, забыв про случившееся, тут же полез под стол, откуда настороженно, оценивая обстановку, выглядывал нашкодивший Брамсель. Володя же, помогая Даниле убирать осколки, вновь задался вопросом, что же ждет в будущем этого наделенного чудесным даром малыша. *** Май 2012 года. Лес вокруг "Логоса". – Умница моя, ты всё сделала, как надо, – лицо размыто, человека не узнать, но сердце чувствует – это кто-то бесконечно родной, вот только почему-то от одного звука его голоса на душу накатывает тоска. Хочется сжать руками его ладони, что мягко ложатся на плечи, – сжать и не отпускать. Хочется быть так близко, что станет трудно дышать. Может, тогда будет возможно различить его лицо? Такое же дорогое, как и голос, как тепло его рук. – Ты робот. Просто робот, выполняющий их приказы. Ты мертва, тебя просто перепрошили, – холодный взгляд, равнодушный тон. Ранит душу, как осколки стекла – голые коленки. Осколки ведь тоже не хотят причинить боль – им попросту всё равно. – Ты можешь помочь нам создать вакцину? Это важно, крайне важно! У нас больше сотни больных детей. В голосе – надежда, в глазах – усталость, подавленность. Это человек, что стал тенью себя прежнего. – А я бы мог подарить тебе вечную молодость... – этот голос зовет за собой, искушает. В глазах, что так настойчиво ищут ее взгляд, – призрак былой надежды, что сотню раз уже разбивалась о камни, но, по велению сердца, вновь и вновь восставала из мертвых. И вот снова она стоит между ними: бледная как полотно, дрожащая как ребенок, готовая обрести плоть или вновь рассыпаться в прах. Выстрел! Резкий звук пронзает тишину ночного леса. Выстрел - убивающий разом троих. Выстрел – и время прекращает свой бег. Голову разрывает на части боль, дыхание сбивается, мир ослепительно вспыхивает – а потом наступает столь же непроницаемый мрак, сколь ярок был свет. И нет ничего – ни боли, ни радости, ни грусти, ни гнева. Пустота... Сколько длится темнота – неизвестно, сколько продолжается полет через ночь – неведомо. Но мало-помалу замершее пространство приходит в движение... – Больно! – в ладони торчит осколок стекла, и хочется заплакать, как маленькой девочке. – Больно! – Но это же хорошо, что чувства возвращаются? *** Вода. Холодная вода. Она лилась и лилась с неба нескончаемыми струями, омывая лицо, холодя тело сквозь промокшую насквозь одежду. Полина сильно замерзла. Она понимала, что нужно открыть глаза, встать, сместиться в сторону, чтобы выбраться наконец из водопада, иначе не миновать воспаления легких. Но приподняться даже на сантиметр, отползти хоть на полметра казалось чем-то немыслимым. Оставалось только обхватить себя руками в тщетной попытке согреться. Но от того, что все мышцы сжимались, становилось еще холоднее – тело сотрясала мелкая дрожь. Антон – он же сказал, что вместе с ним ей не будет зябко даже под холодными струями! И вот он бросил ее, куда-то пропал... А водопад остался, и она под ним замерзает – замерзает, чтобы застыть в неподвижности и в конце концов умереть, а потом снова ожить... Сколько жизней, гадала Полина, уже осталось позади? В которой из них потерялась настоящая она? *** – Нет, Антон, это ис-клю-че-но! Полина растерянно смотрела на маленький водопад, местную знаменитость. В буклете говорилось, что омовение в нем не только прогоняет прочь все хвори, но и соединяет людей, вошедших под струи вдвоем. Дружба становится нерушимой у тех, кто выдержал холод вместе, а влюбленных, как в молитве, после этого может разлучить лишь смерть. Красивая и романтичная легенда, завлекалочка для туристов. Ну, в жаркие дни искупаться под водопадом, возможно, ничего не стоит – мгновенно согреешься под палящим солнцем. А вот им с Антоном не повезло с погодой: с начала поездки термометр никак не хотел показывать больше двенадцати градусов, то и дело моросил дождик и пронизывали до костей порывы хлесткого ветра. А теперь еще и лезть под холодные струи водопада? – А как же вечная любовь? – улыбнулся Антон. – Она требует жертв! Полина до самого ворота затянула замок своей курточки и, сунув руки в карманы, сердито сверкнула глазами из-под накинутого на голову капюшона. – О да! Совместного времяпрепровождения в больнице с воспалением легких! Давай мы просто постоим рядом? Этого хватит. Антон покачал головой. – В легенде нет ничего про "постояли рядом". Сама природа устраивает нам дополнительную проверку, неужели мы отступим? – Давай в другой раз? – Полина умоляюще посмотрела на своего парня. – Мы же еще вернемся сюда. Может, даже через год. – Ну как ты себе это представляешь? – в глазах Антона появились насмешливые искорки, в эти моменты братья Уваровы были сильно похожи. – "Сегодня погода плохая, поэтому мы отложим клятву в вечной любви до следующего года". Нет, Полина, придется нам искупаться. И он решительно стянул с себя толстовку, затем расшнуровал и сбросил с ног кроссовки. Вслед за толстовкой на камни полетела и плотная футболка. – Ты сумасшедший, – прошептала Полина, но украдкой не могла не полюбоваться крепким, накаченным торсом Антона. – Ты серьезно?! Ее голос повысился на октаву, когда она увидела, что юноша расстегнул ремень спортивных штанов, в конце концов оставшись в одном нижнем белье. Ответом ей послужила хитрая ухмылка, а затем Антон притянул девушку к себе и, не давая опомниться, утянул в долгий и страстный поцелуй. Движение мира вокруг автоматически встало на "Паузу", и очнулась Полина лишь тогда, когда поняла, что ее неспешно, тактично, но при этом целенаправленно раздевают. Антон успел уже расстегнуть ее куртку и начать стаскивать с плеч... – Антон! – Полина схватила его за запястья. – Я туда не полезу, даже и не проси!.. Даже за десяток поцелуев, даже за сто! – На тысячи столкуемся? – юноша широко улыбнулся и процитировал: Дай же тысячу сто мне поцелуев, Снова тысячу дай и снова сотню, И до тысячи вновь и снова до ста, А когда мы дойдем до многих тысяч, Перепутаем счет, чтобы мы не знали, Чтобы сглазить не мог нас злой завистник, Зная, сколько с тобой мы целовались. Полина невольно рассмеялась, вспоминая, как год назад они сбежали с урока биологии, да не просто с урока, а с важной контрольной – Антон определенно плохо влиял на свою девушку. Они укрылись в прачечной, уверенные, что там-то их точно никто искать не будет, и очень недурно проводили время вдвоем. Но, к сожалению, у Войтевича было поистине собачье чутье на сбежавших с его урока школьников, и он нашел их даже там. – Уваров и Мальцева, – биолог тактично кашлянул, заставив их отпрыгнуть друг от друга. – Потрудитесь-ка объяснить, чем вы тут занимаетесь вместо посещения уроков? – Мы... поэзию Катулла изучаем! Который Гай Валерий, – тут же нашелся Антон, лучезарно улыбаясь педагогу, в то время как Полина давилась со смеху. – На практике. – Античная литература в школьной программе? Это специальное задание Полякова? – ехидно произнес Войтевич. – И Вы даже не представляете, насколько приятное, но трудное и ответственное, – Антон снова перевел взгляд на Полину. – Так что можно мы продолжим? Она уже не выдержала и рассмеялась в голос. Антон же, нисколько не щадя свою девушку, которая согнулась в три погибели, просветил Войтевича, процитировав всё короткое стихотворение про поцелуи от начала и до конца. Наверное, тогда в первый и последний раз Полина видела биолога слегка смущенным. Всего на пару секунд, но это того стоило. – Раз вам так по душе поэзия латинян, – произнес Войтевич, – то получите и от меня специальное задание. Выучить к пятнице все кости в человеческом теле. На латыни. Теперь можете продолжать, не буду вам мешать. Он ушел, а молодые люди смеялись, обнимались и, как ни в чем не бывало, целовались. Подумаешь, какие-то латинские названия выучить. Для Антона, начавшего изучать латынь еще год назад, это вообще не было проблемой, и Полина знала, что он всегда ей поможет... Вот и сейчас она невольно смеялась, вспоминая лицо Войтевича. Коварный же Антон, легко освободив себе запястья, продолжил ее раздевать. Полина опомнилась, только когда прохладный ветер заставил оголенные руки, с которых сдернули куртку, покрыться мурашками. – Этот номер у тебя не пройдет! – она вывернулась из объятий своего парня и отбежала в сторону. – Антон, немедленно верни мне куртку! Юноша вздохнул и кинул куртку к своим вещам, на камни. Полина сверлила его неодобрительным взглядом, обняв себя руками. – И сам оденься, еще простуду подхватишь. Мы не для того приехали сюда отдыхать... – Именно, – кивнул Антон. – Совсем не для того, чтобы болеть. А чтобы... Он ринулся вперед, полагаясь на свою отличную реакцию бойца на посохах, и подхватил девушку на руки прежде, чем она успела что-либо сделать. –...Совершать безумства! И он понес ее к водопаду, осторожно ступая по камням. Полина поняла, что Антон не шутит. Он всерьез собрался ее искупать. – Отпусти! Антон, слышишь, немедленно меня отпусти! Я в одежде! – Не хотела без одежды, выкупаемся так! – и, не слушая воплей Полины, он ступил в воду и через пару шагов оба оказались под водопадом. Девушка потом удивлялась, как Антон не оглох от ее визга, который в тот момент перешел, наверное, на ультразвук. В первые мгновенья она пыталась еще вырваться и выскочить побыстрее из купальни, но потом, наоборот, прильнула к своему парню. Странное дело, когда они стояли, прижавшись друг к дружке, казалось, что струи не такие уж и холодные... – Мы будем вместе! – прошептал Антон ей в ухо слегка дрожащими губами, затем отстранился и крикнул так, что оповестил все местные деревни в радиусе пары километров. – Вместе навсегда!.. Романтика романтикой, но когда, держась за его поданную руку, Полина вылезла из купальни, то поняла, что сейчас окоченеет от холода. Мокрая одежда липла к телу, в кроссовках булькало... в общем, теперь уже она сама помогала Антону себя раздевать и выжимать волосы. А потом куталась в его толстовку, стуча зубами, силясь выговорить всё, что думает о его поведении, но получалось лишь невнятное бормотание. Антон же, смеясь, натянул джинсы и кроссовки, накинул на Полину еще и благоразумно снятую куртку и, подхватив на руки, понес по тропинке наверх, из ущелья. – Не доне-с-с-сешь... – едва-едва пролепетала Полина, обхватив руками его за шею и прижавшись как можно ближе. Антон точно и не искупался в холодном водопаде, оставаясь горячим, как маленькая печка. – Я? Тебя? – изумился юноша. – Обижаешь. Еще как донесу! И донес, правда донес. Подустал, конечно, хотя и старался не показывать – всё же шел в гору. Потом отпаивал закутавшуюся в целых два одеяла Полину горячим чаем. – Я прощен? – прошептал он, а в глазах до сих пор бегали озорные искорки. – Я подумаю, – поставив чашку на тумбочку, Полина с головой закрылась одеялом. Антон рассмеялся. – Что, и одеяло мне не вернешь? А как же я спать буду? – Ты у нас горячий парень, вот и без одеяла поспишь, – Полине уже не хотелось сердиться. Холодные струи сейчас вспоминались с восторгом. Пожалуй, это купание действительно станет самым ярким событием из их поездки. Но пусть Антон не рассчитывает, что хулиганство так легко сойдет ему с рук! – Без одеяла – я готов, – послышался голос Антона. – А вот без тебя – извини, у меня бессонница... И вслед за этим кровать чуть накренилась, и с Полины стали бесцеремонно стягивать одно из одеял. Для вида девушка, конечно, посопротивлялась – с минуту молодые люди, смеясь, боролись, в ход пошли и подушки, однако вскоре битва была безнадежно проиграна. Когда Антон юркнул под первое одеяло рядом с Полиной, закрывая их обоих вторым, девушка вдруг перестала смеяться и вгляделась в лицо своего парня, находящееся в каких-то миллиметрах. – Ты и вправду слегка сумасшедший, – прошептала она. – Будет глупо заболеть в нашей первой совместной поездке. – А мы не заболеем, – Антон обнял ее и коснулся губами сначала одной щеки, затем второй, чмокнул в нос, игриво уходя от попыток Полины поцеловать его. – Есть одно верное лекарство, и сегодня, думаю, можно принять полную дозу... – Какое же?.. – девушка переняла его игру и, увернувшись от очередного поцелуя, уткнулась носом ему в шею. Теперь, рядом с Антоном, она чувствовала себя не только полностью согревшейся. Она уже ощущала жар, который растекался по всему телу от близости любимого. Сердце на секунду замирало, а затем заходилось в сладостном предчувствии. – Тысяча и сто поцелуев, – Полина ощутила, как губы Антона коснулись ее плеча, с которого он перед этим аккуратно сдвинул ткань пижамы. – Это один, – послышался его шепот, обжигающий даже разгоряченную кожу. – Это второй... А это... Бесстыжий! Еще и мучить ее собрался! Воистину, Уваров – это Уваров! Полина вывернулась и, обхватив лицо Антона ладонями, поцеловала его в губы. – Третий... – прошептала она, отстранившись. – Только такие поцелуи мы и будем считать. Судя по тому, как заблестели в полумраке глаза юноши, он был совсем не против, притягивая девушку назад к себе, продолжая целовать и считать... Правда, в эту ночь они всё равно сбились со счету. Но Антон был прав – никто из них не заболел. То ли лекарство в самом деле было хорошим, то ли всё дело оказалось в докторах... *** Полина со трудом заставила себя разлепить веки, которые точно кто-то налил свинцом. Ей в глаза смотрело серое небо, нависавшее над самыми кромками деревьев, покрытых пышной листвой. Это был какой-то диссонанс: тянущиеся ввысь, налитые соками молодые ветки – и безликая пропасть, устремленная им навстречу. Пропасть, из которой обрушивались вниз потоки холодной воды. На мокрое лицо, на спутанные, как лианы, волосы, которые словно проросли в землю, на отяжелевшую, давящую на каждую клеточку тела одежду. Боль не мучила онемевшие руки и ноги, а вот дыхания не хватало: грудную клетку сковал холод, а горло сжала тоска, от которой хотелось зарыдать. Только слез не было – или, возможно, они просто давно уже смешались с дождем, чьи капли растекались по щекам, вискам, подбородку, губам. Да, наверное, это были всё-таки слезы – ведь вода с неба не может быть такой соленой... Девушка видела всё, что ее окружало – хмурое небо, раскинувшийся со всех сторон лес. Чувствовала, что спина превратилась в доску, будто с момента, когда приходилось в последний раз стоять на ногах, прошли многие дни... но в то же время Полина не осознавала, где она находится. Самое главное – почему она здесь находится? Ясно одно – это был не водопад, где они искупались с Антоном. И Антона здесь тоже не было. Более того, сердце подсказывало – он очень далеко, невозможно далеко. А сама Полина потерялась опять во времени и пространстве, она даже не знала, какой сейчас год, сколько ей лет... Дождь наконец закончился, а вот холод становился уже нестерпимым, заставляя двигаться и действовать, иначе бы Полина вновь закрыла глаза и впала в подобие сна. Девушка уперлась ладонями в мокрую землю, вынуждая себя приподняться. Спина отозвалась резкой болью, с губ сорвался стон. Полина ухватилась дрожащими руками за ствол дерева, рядом с которым лежала, и с трудом села, прислонясь к нему. С минуту девушка собиралась с силами, понимая, что требуется еще и встать – а потом куда-то идти. В лесу она замерзнет до смерти... хотя что ей смерть. Лишь очередное беспамятство. Вот и сейчас Полина не могла никак вспомнить, что случилось в последний раз, когда она умерла. Перед этим она выстрелила себе в висок... да, выстрелила. Голова в ответ на воспоминание снова взорвалась, а затем ее сжали незримые тиски. Но ведь потом, после выстрела, что-то еще происходило... что происходило? Полина огляделась, будто это могло ей подарить зацепку. Боже мой, неужели в этом лесу никого нет? Ей совершенно не за что ухватиться, чтобы выплыть из омута, в котором кружатся воспоминания из неясных лет, за все прошлые жизни. Признаться, в этот момент Полина была бы рада и Вадиму: он мог бы подсказать, где она, что она... – Помогите! Кто-нибудь! Вы меня слышите? – закричала Полина, удивляясь, насколько слабым и безжизненным стал ее голос. Как жалобное мяуканье потерявшегося котенка. Бесполезно. Кругом не было ни души. А вот лес, казалось, враждебно, злобно глянул на потревожившую его спокойствие Полину. Лес, который не так давно обнимала, нежно лаская, весна, стал угрюмым и чужим, будто, перескочив через лето, сюда пришла со своими холодными дождями и пронизывающими ветрами осень. Вот-вот она выпьет сок из листьев, заставив их пожелтеть, а затем устлать собою землю, вот-вот иссушит травы, своим дыханием вынудит увянуть цветы, а вслед за этим впустит сюда зимние холода... Сколько же Полина провела здесь времени? От ощущения того, что, пока она пребывала в беспамятстве – в некоем подобии смерти, – вся жизнь ушла вперед, девушку охватил еще больший ужас. Ей захотелось поскорее выбраться отсюда – хоть куда-нибудь. Только прочь из этой могилы, которая пусть и была открыта со всех сторон ветрам, но оставалась не менее страшной, чем если бы находилась глубоко под землей. Обдирая ладони о шершавый ствол, Полина всё-таки поднялась на ноги – и, шатаясь, припадая на затекшую ногу, двинулась вперед. Ровно с тем же успехом девушка могла направиться в любую другую сторону. Неважно. Главное было идти, пусть и с трудом переставляя ставшие чужими ноги, едва не падая, заново учась ходить. Надо двигаться, потому что неподвижность была невыносима. Надо шагать и думать о самом дорогом – об Антоне, о котором остались лишь крохотные осколки воспоминаний. Но они помогали продолжать жить. Продолжать бороться. Сколько прошло времени, пока Полина брела по лесу, она не знала. Начало смеркаться, лес быстро поглощали сумерки. Но вот впереди блеснул просвет. Школа... это же дорога к школе "Логос"! Но... там враги, там Вадим, Колчин, Морозов. Там... там Раевский, новый шпион "Ингрид", который так обидно, так больно бросил Полине в лицо: – Робот. Ты только робот, Полина. Робот, выполняющий их приказы. Воспоминание врезалось настолько сильно в память, что Полина замерла, закрыв лицо руками. Ее сущность извратили, можно сказать – убили. Она резала руку малышу, она несла его на опыты этим извергам. Она изготовила неправильную вакцину, вселив ложную надежду в больных, отобрав настоящую. Она делала то, против чего сама же и боролась. Ради чего Антон... Антон... Что стало с Антоном? Всхлипнув, Полина зашаталась, едва не упав, с трудом сохраняя равновесие. Отняв руки от лица, она обреченно смотрела на дорогу, которая вновь могла ее привести в "Логос". Туда, где ее снова будут использовать, выжимая всё из ее редкой способности. Полина больше не могла этого им позволить. Но куда тогда идти? Память неохотно, лишь после упорной борьбы отдавала обратно воспоминания, перепутанные во времени. Кажется, надежда у Полины есть: ведь есть Кирилл Воронцов, он помогал ей и Антону. Есть Виктор Поляков, он ей доверял... а она его предала! В школе ли они теперь? Кирилл, кажется, был ранен... да, тяжело ранен. Полина готовила ему какой-то препарат на основе своей крови... тогда в ней всколыхнулось что-то прежнее, желание помочь этому человеку. Только выжил ли он? Она не знает. Или опять не помнит? Темнело. Требовалось принять решение. Полина обернулась, вся задрожав – она не могла возвращаться в этот страшный лес! Только не в лес, там она точно потеряется и более не обретет себя, сохранив тело, но лишившись рассудка. Значит – только вперед, в "Логос", что бы там ее ни ждало... ...Ее ждали развалины. То, что некогда было школой, превратилось в руины, на которых виднелись следы недавнего пожара. Что же здесь случилось? Кто всё это устроил? Вадим? *** – Вадим покончил с собой, Полина, – напротив нее в медкабинете стоял Володя Соколов. – Но он оставил тебе эту записку. Она о чем-нибудь тебе говорит? Девушка нехотя отвлеклась от микроскопа и небрежным движением взяла в руки вырванный из записной книжки свернутый лист бумаги, на котором знакомым почерком Вадима было написано: "Полине Мальцевой". "Твой сын у них. Он жив. Скажи Соколову и Лобанову – они тебе помогут". – Что это значит? – ждал ответа Володя. – У тебя сын – и он в руках у этих подонков? Полина пожала плечами и, смяв записку, выкинула в мусорное ведро. – Какой-то бред Вадима. Незачем воспринимать всерьез слова человека, который решил покончить с собой. – Ну это не скажи, – нахмурился Володя, с удивлением глядя на нее. – Уваров та еще сволочь, но в такой момент не станешь писать всякий вздор. Он всё-таки, так понимаю, тебя любил. – Мне никогда не было дела до его чувств, – отрезала Полина. – И до предсмертных записок дела тоже нет. Володя, если это всё, у меня много работы. Нужно пытаться синтезировать вакцину, это в интересах всех нас. Она повернулась снова к микроскопу, но почувствовала ладонь на своем плече. Какой Соколов всё-таки докучливый. – Что еще? – раздраженно проговорила она, вскинув голову. – И у тебя нет сына? – спросил Володя, вглядываясь в нее. – И никогда не было? – А зачем мне сын? – отмахнулась Полина. – С моей генетикой неизвестно вообще, что может родиться. Конечно же, у меня никогда не было ребенка. Я не настолько безответственная. Кажется, Соколов был ошарашен, потому что ушел, странно глядя на нее и более не задавая вопросов. К лучшему. Хотя бы в покое ее оставил. *** Полина замерла, осознав в полной мере свое воспоминание. Вадим мертв, покончил с собой. Должно было случиться что-то из ряда вон выходящее, чтобы он это сделал. Но главное не это. Про какого сына он говорил? Володя был прав – перед смертью Вадим не стал бы лгать. Он что-то хотел ей сообщить: нечто крайне важное! Правда, как он узнал, что она жива? Ему сказали? Если сказали про нее, могли и про ребенка... Ее ребенка! Которого Полина даже не помнила! Мысли в ужасе заметались – у нее был сын? Сын ее и Антона? Что с ним случилось? Что с ним сделали эти нелюди? Боже мой, ей нужно поскорее разыскать Володю! Если кто ей и поможет – то лишь он. Справа блеснули огни, послышался отдаленный звук мотора. Машина, у входа в обгорелое здание школы была машина, а то и несколько! Нужно поторопиться, потому что они могут уехать – и оставить Полину наедине с руинами "Логоса", так похожими сейчас на то, что творилось в ее мозгу: обгорелый, обожженный мир, некогда бывший едиными воспоминаниями. Девушка понимала, что не вынесет целую ночь наедине сама с собой и своим обрывочным прошлым. – Эй! – закричала она и побежала вперед. – Погодите! Ноги хотя и размялись при ходьбе, но всё еще плохо слушались ее. Неудивительно, что Полина, споткнувшись обо что-то, легко потеряла координацию и растянулась во весь рост, упав лицом в грязь, обо что-то рассадив руку. К черту. Боль означает, что она не просто жива – что она способна чувствовать! Свою боль – и чужую, свои страдания – и страдания остальных. Означает, что она не бездушный робот, как окрестил ее Раевский. – Не уезжайте! – Полине казалось, что сейчас она сорвет голос, но ее будто и не слышали. Огни стали удаляться. С трудом поднявшись – вся в грязи, в перепачканной куртке – девушка побежала дальше и наконец оказалась у ворот школы. У того, что некогда было воротами – сейчас это были железные штыри с облупленной краской, частично выломанные – видимо, это сделали приехавшие пожарные, чтобы добраться до основного здания. Машины повернули – и огни скрылись за деревьями. Звук мотора удалялся, зато сильнее становился шелест вновь начавшегося дождя. Капли омывали кровоточащую ладонь, смешивались с грязью на волосах и лице, их шорох по листьям нашептывал что-то, уговаривая снова уснуть... – Вернитесь! Пожалуйста!.. Полина не знала, зачем крикнула это. Вряд ли ее уже услышат. Ноги сами собой подкосились, и девушка упала на колени, сжав голову руками. Вновь в ней раздался взрыв, точно висок пронзила пуля. Вновь спина ощутила за собой жесткий ствол дерева, а душа рухнула в никуда, в пустоту. Опять не за что было уцепиться, и сознание ускользало. Ей никогда не найти Антона. Не найти своего ребенка, даже не узнать – а действительно ли он у нее был? Ее создали быть подопытной, и любовь и семья не входила в их планы. Незачем было даже и мечтать... *** Уехать как можно скорее. Куда угодно, хоть на край света. Потому что в "Ингрид" начали свою игру – смертельную игру. "Через неделю вас всех убьют", – сказал им Вадим. И люди Колчина оказались донельзя пунктуальными. Стас Марков, Семен Гаврилов... а сегодня Инна, Инна Лыкова. В городе из всей их команды оставалась теперь одна Полина – и не сомневалась, что будет следующей. Еще совсем недавно ей было бы всё равно, ведь Антон погиб, его не вернуть. Их дело проиграно, а несколько оставшихся в живых – что они могут против этого монстра? Но новость, которую Полина узнала вчера, перевернула всё. Если бы только она догадалась об этом раньше... но ее необычный организм не дал подсказки вовремя. И теперь оставалось лишь надеяться, что удастся опередить убийц. Конечно, возвращаться домой не следовало. Но без денег далеко не уедешь, а карточку люди Вульфа не только легко заблокируют – более того, по операциям смогут вычислить, куда направилась беглянка. Как хорошо, что у Полины было достаточно наличных. Девушка не стала подниматься на лифте – будто чего-то опасалась. Взбежав по ступенькам, трясущимися руками открыла дверь... дверь их с Антоном квартиры, которую им удалось приобрести три года назад. Они так радовались – наконец-то есть свой собственный, пусть и небольшой уголок. – Самое время задуматься о детях? – улыбался молодой человек, хитро глядя на смущенную подругу. – Антош... а если что-то пойдет не так? Какая-нибудь генетическая болезнь? – Полина и желала ребенка, и боялась. Антон всё это тоже понимал: оба они – плод генной инженерии, и это может сыграть с их потомством злую шутку. Всё-таки он был ученым. Но еще он был любящим мужчиной, который мечтал однажды подержать на руках сына или дочь. И в Антоне была сильна уверенность, что всё в их семье обязательно сложится хорошо. Уверенность, которой порой не доставало Полине, но которой Антон щедро делился. – Мы работаем в передовой по научным разработкам в сфере медицины компании. Это позволит нам найти решение при любой проблеме, – говорил он, аккуратно беря лицо девушки в свои ладони. – А еще мы есть друг у друга, а значит, мы справимся со всем. Полина могла бы еще сомневаться, слыша эти слова, но не в ее силах было устоять перед этим взглядом. И в конце концов она соглашалась... Но генетика в самом деле оказалась своевольной дамой, и за три года девушка так и не смогла забеременеть. Причину не удалось найти даже при помощи "передовой медицины" компании "Ингрид". Тем сильнее Полина удивилась, когда день назад ощутила симптомы, знакомые многим беременным женщинам. Гадать не стала, сразу сделала тест. И не знала, радоваться или прийти в отчаяние, когда увидела, что он положительный. За три года Полина так и не почувствовала, что в ней зародилась новая жизнь. И вот теперь, когда рухнуло всё – погиб в Греции Антон, один за другим погибают ее соратники, когда сама она уже на прицеле, – внезапно свершилось чудо. Чудо, которое она обязана была спасти. Выход был один – бежать. Взять документы, деньги, не тратя время даже на сбор одежды, – и бежать... Поздно. Полина поняла, что в комнате чужой, за секунду до того, как увидела в кабинете Вадима, небрежно восседающего в кресле с пистолетом в руке. Девушка не раз видела их с Антоном поединки на посохах и знала, какая отменная у обоих братьев реакция. Если попытается броситься назад к двери – Вадим успеет выстрелить. Остается одно – попытаться его обмануть. – Я так и знала, что ты сам придешь меня убивать, – Полина поставила на пол дорожную сумку и, скрестив руки на груди и прислонившись спиной к дверному косяку, смело, даже слегка дерзко посмотрела в глаза молодого человека, некогда признававшегося ей в любви. Не зря она тогда отказала ему. Будто чувствовала в нем червоточинку. Еще тогда – в "Логосе", когда им было всего по семнадцать лет. – А ты решила сбежать? – он кивнул в сторону сумки, не отводя от девушки пристального взгляда. – Напрасно. Ты же знаешь, тебя найдут везде. – Как Лёшу и Ольгу? – с ненавистью спросила Полина. – Они же не просто так пропали? Вы и в Греции до них добрались! – Естественно. Теперь ты понимаешь, против кого вы решили бунтовать? – Вадим усмехнулся, но, как показалось Полине, совсем невесело. – Я ведь предупреждал... всех вас. Тебя – в особенности. Инну тоже. – Ее ты тоже лично пришел убивать? – Полина понимала, что, если хочет обмануть Уварова, должна быть мягче, но трудно было сдержаться, когда перед глазами вставали погибшие друзья. – И убил? – Если хочешь знать – я был этому совсем не рад, – произнес Вадим, мрачнея. – Ценные сотрудники важнее живыми, чем мертвыми. Но Инна не оставила мне выбора – она пошла в полицию. Тем окончательно решила свою судьбу. "Ценные сотрудники важнее живыми", – то есть он сожалеет только о потерянных кадрах. Люди для него как бумажные игрушки. Стали ненужными, порезал ножницами – и всё. Полина ощущала теперь не только ненависть, но и омерзение. – Ну вот вы и явили свою истинную сущность, – выдавила из себя девушка. – Неужели вы думаете, что такими вот грязными руками вы построите славное будущее? – Лес рубят – щепки летят, – проговорил Вадим. Мгновенье слабости, когда, как показалось Полине, в нем шевельнулось что-то человеческое, прошло. Уваров снова смотрел на нее как солдат-фанатик. – Будущее, которое мы готовим, заслуживает подобных жертв. Если бы вы все поняли значимость того, что мы делаем, а не держались за свои жалкие моральные принципы, то и жертв было бы меньше. Твои друзья могли бы быть тогда живы, Полина. Инна, Стас, Семен... – Да, чтобы стать, такими, как ты. Отличная перспектива! Она сразу же пожалела о сказанном. Сейчас Вадим разозлится – и попросту ее убьет. Это не давать ему отпор в школе или институте, зная, что на большее, чем на злобные взгляды, он не способен. Сейчас в его руках оружие, а за его спиной – еще более безжалостные, чем он, люди. Но, как ни странно, Вадима не смутило подобное заявление. Напротив, он даже улыбнулся. – Помнишь наш спор на биологии? В 10-м классе? Антон доказывал, что гений и злодейство – вещи несовместимые, что злодейство лишь разрушает. Ну и кто в итоге оказался прав? – Уваров вопросительно, с легкой издевкой приподнял бровь. – Колчина никто не назовет высокоморальным. Но он гений. Истинный гений. Полина, ты – его творение. Твоя способность к регенерации – настоящее чудо. Колоссальный прорыв в науке за многие сотни лет. Так что там насчет неспособности созидать? Умен, дьявольски умен. Колчин создал себе отличного ученика. Но Полину было этим не убедить. – Всё, что вы создаете, вы сами же и разрушаете. Вот и меня ты сейчас убьешь. Потому, что творение оказалось непослушным, не захотело подчиниться. Так что там насчет конечного итога ваших творений? – смело бросила Полина, скрещивая шпаги. Она оказалась не готова к тому, что Вадим вместо того, чтобы включить привычную язвительность, вдруг посмотрел на нее так, как глядел когда-то давно. Совсем еще юношей, без памяти влюбленным. – Я не хочу тебя убивать. Разрушать тот дар, которым тебя наделили. – Из-за моей ценности? – прищурилась Полина. – Невыгодно пускать в расход плод нескольких десятков лет труда? – Ты же знаешь, что совсем не поэтому, – Вадим медленно опустил пистолет, и девушка сжалась – возможно, вот он, ее шанс. – Это будущее, которое ты так упорно отвергаешь, оно не для Колчина! Оно для таких, как мы, Полина. Необычных, созданных ими... – Подопытных крыс... – невольно вырвалось у Полины. – Даже так, – кивнул Вадим. – Но теперь в наших силах взять от их изобретений лучшее. И, в конце концов, сделать жизнь такой, какой хотим видеть ее мы. Мы с тобой, Полина. Все надежды девушки рухнули, потому что с этими словами он поднялся с кресла и стал медленно приближаться к ней. Нет, убежать она не успевает. – Мы видим ее слишком по-разному, Вадим... – в ее словах была горечь от того, что ей, похоже, не удастся вырваться из ловушки. Разве что решиться совсем на отчаянные действия. Но Уваров, похоже, истолковал ее тон по-другому. – А ты попробуй взглянуть на нее с моей стороны? – он шаг за шагом приближался. – Тебе многое откроется. Ведь ты даже не знаешь, от чего отказываешься... Вадим стоял теперь рядом – и всё же держал дистанцию, сжимая в опущенной руке пистолет. Рискнуть? Если бы не ребенок, Полина бы, возможно, и решилась. Но страшно погубить нерожденного сына или дочь своей глупостью. Однако если она ничего не сделает в ближайшие минуты – то не погубит ли ребенка всё равно? – У тебя удивительный дар, благодаря которому ты почти бессмертна. Но это ведь не предел, Полина. Антон – что бы ждало тебя с ним? Заурядная жизнь с ученым, которому принципы не дали бы реализовать свой потенциал. А я бы мог подарить тебе вечную молодость... – Вадим силился поймать своим взглядом ее, и, когда это наконец удалось, с волнением в голосе продолжил: – Бесконечная жизнь – такой, какая ты теперь. Красивая, талантливая, особенная. Тебя ждут новые открытие, знания, изучение мира. Людская жизнь слишком быстротечна, человек попросту не успевает познать мир. У тебя будет для этого почти что вечность... Его голос понизился до шепота. Время откатилось назад, и снова перед Полиной был влюбленный юноша, будущий ученый, верящий в то, что совершит открытия, которые перевернут мир. Перевернут его и ее жизнь. Юноша, чьи руки еще не в крови, который еще не прошел точку невозврата... – И эти открытия ты будешь совершать не старухой с дрожащими руками, близорукими глазами, – продолжал Вадим, не отводя от нее взгляда, точно гипнотизируя. – А такой же прекрасной и юной, как теперь. Сказка как никогда близка к тому, чтобы стать былью... Так подари мне возможность сотворить ее для тебя!.. Ей достаточно солгать – и, возможно, этот Вадим ей поверит. Ему очень хочется поверить. Есть еще в нем то, что не смог извратить даже Колчин. Она обязана воспользоваться этим. Не для примитивного выживания – а ради жизни ребенка. Полина сделала шаг вперед, затем второй, оказавшись совсем рядом. Каким-то неведомым чутьем ощутила, как бешено заколотилось в ответ сердце Вадима, когда она подняла руку и коснулась ладонью его щеки. Девушка знала, что он давно об этом мечтал. Что ради этого, может, даже провалит свое задание. Что это единственная возможность им манипулировать... Расстояние между их лицами сокращалось, Полина уже чувствовала на своих губах порывистое дыхание Вадима... ...Но еще больше чувствовала отвращение уже к самой себе. До чего она опускается? И пусть это игра, необходимая игра, но как же тошно! И как мерзко по отношению к памяти Антона... памяти всех погибших... Замешательство Полины длилось сущие секунды, затем она приняла решение... Поцелуй вышел неловким, каким-то деревянным, но девушка сомневалась, что сумеет вложить в него еще и страсть, вдохнуть жизнь и любовь, которых не было и в помине. Но странно было то, что Вадим медлил, не набросившись на нее с жаркими поцелуями... ...Объяснение пришло мгновеньем позже, когда Полина ощутила, как ей в ребра уткнулся пистолет. Замерев, она устремила на Вадима испуганный взгляд... и увидела, как его глаза стали стеклянными, потеряв искорки жизни. – Ты полагала, что я такой идиот? – жестко проговорил он, отталкивая девушку и делая пару шагов назад. – Даже не думай! – Вадим кивнул на дверь. – Полина, ты танцовщица от бога, но никудышная актриса. А я уже не тот мальчишка, который отдал бы за твой поцелуй, даже такой лживый, всё на свете. – Что ж, – силясь скрыть дрожь в руках, Полина убрала их за спину. Раз всё потеряно, она сумеет достойно встретить свою смерть. – Тогда дам честный ответ. Я предпочитаю состариться с Антоном, чем провести вечность с тобой. – Смелый выбор, – кивнул Вадим. – Вот эту честность, эту дерзость и огонь в глазах я в тебе и люблю. Но что предпочитает твой ребенок?.. Всё внутри оборвалось, и Полина безотчетно положила дрожащую ладонь на живот, словно боясь, что одни эти слова спровоцируют выкидыш. – Откуда... – пробормотала она. – Ты не только никудышная актриса, но и никудышный конспиратор, – Вадим свободной рукой вынул из кармана тест. – Такие улики оставлять в мусорном ведре... Думаю, спрашивать, кто отец этого ребенка – просто кощунство? – Что ты хочешь, Вадим? – Полина поняла, что сопротивляться бесполезно. И тут же накатила жуткая усталость. Теперь уже хотелось, чтобы всё это поскорее закончилось. – Если решил убить – то стреляй. Хватит уже разговоров. Мы всё равно не договоримся. – А вот это ты напрасно, – Вадим ухмыльнулся. – Я же говорю, что совсем не хочу тебя убивать. И этот ребенок – наверняка тоже особенный. Я хочу, чтобы вы жили. Думаю, ты хочешь того же. А потому у меня предложение, которое устроит нас обоих. – Хотите сделать и из моего ребенка подопытного?! Мучить его?! – процедила сквозь зубы Полина. – Такого я не ожидала даже от тебя. – Почему сразу подопытный? Почему сразу мучить? – вздохнул Вадим. – Я говорю о жизни. Твоей и его. Вот это должно иметь для тебя значение. Или ты готова лишить ребенка Антона этого шанса? Он умел находить слова. Давить на больное. Манипулировать. Вадим дважды одержал сегодня победу, а она – проиграла во второй раз. – Что я должна буду делать? – смирившись, спросила Полина. *** Потерянная в своих мыслях, Полина не сразу услышала, что мотор рокочет совсем рядом, и только когда в лицо ударил свет фар, вздрогнула и, прищурившись, посмотрела перед собой. Одна из машин вернулась, остановившись прямо напротив нее, а рядом стоял Павел Лобанов. Стоял и смотрел с удивлением, недоверием, даже подозрением. – Полина? – воскликнул он наконец. – Где тебя, черт возьми, носило? Из машины тем временем показались двое других людей – высокий парень в форме ФСБ, чья рука мягко легла на пояс, на рукоять оружия, и мужчина в сером невзрачном пальто, лет пятидесяти на вид. Взгляд у последнего был пытливый, изучающий. Чужой. Полина, с трудом встав на ноги, невольно попятилась от него, опасаясь больше, чем вооруженного парня. – Паша, – пробормотала она, устремив взгляд на Лобанова. – Паша, пожалуйста, помоги! Я ничего не помню, – она слабо махнула рукой в сторону бывшего "Логоса". – Я ничего не понимаю... – Вы знаете эту девушку? – спросил чужой мужчина, подходя ближе. – Она тоже работала в школе? – Да, это Полина Мальцева, – подтвердил Лобанов. – Пропала примерно неделю назад, как раз перед тем, как мы выбрались из школы. Поляков говорил, что "ингридцы" ее чем-то накачали, заставив работать на себя... Судя по его голосу, он был в этом не слишком убежден. Смотрел всё еще подозрительно. Полина понимала его – Павел боялся, что она опять солжет, опять будет вредить. Но ведь она делала это не по своей воле! – В таком случае, нам пригодятся ее показания, – кивнул мужчина, сделав шаг к Полине. – Правда, она, по-моему, и сейчас не в себе... Полина, пойдемте с нами, – обратился он к девушке: – Вы в безопасности, вам не причинят вреда. Его голос был мягким, но Полина отшатнулась, со страхом глядя на незнакомца. Нет, она никому не доверяла, кроме нескольких человек. Это неизвестный мог быть из "Ингрид", ее опять будут использовать, опять заставят делать то, что было ей противно. Она не позволит этого. – Паша! – она шагнула к Лобанову и судорожно, как утопающая, схватилась за рукав его куртки. – Паша, пожалуйста! Не отдавай меня им! Я всё расскажу, что знаю, но не отдавай! Она была готова цепляться за Лобанова, повиснуть на нем – только чтобы он увез ее из этого страшного леса, только чтобы не отдал в руки непонятного человека, стоящего рядом с ним. Ей было горько, что он смотрит на нее так недоверчиво, но пусть даже так. Главное, чтобы был рядом с ней, иначе этот кошмар не закончится никогда. Лицо Лобанова выражало внутреннюю борьбу – по едва заметному движению Полина уловила, что он хотел отдернуть руку, но справился с собой. Возможно, было что-то в облике девушки, что заставило его смягчиться. И, если не поверить, то хотя бы пойти навстречу. – Хорошо, ты поедешь со мной, – он обнял рукой ее за плечи, и Полина с трудом подавила порыв прижаться к нему. Живому, "своему". – Не бойся, они до тебя уже не доберутся. Всё кончено, они арестованы. Тебе никто не причинит вреда. Веришь мне? Он вгляделся в ее лицо, отведя в сторону грязные, мокрые волосы, и Полина, с трудом сглотнув, кивнула. Она верила, что Лобанов не предаст ее, кем бы ни были его спутники. – Ты не бойся этого человека, он нам помогает, – как ребенку, стал объяснять Павел, в то время как незнакомец, покачав головой, вернулся к машине. – Он из ФСБ, и ему в расследовании очень нужна твоя помощь. Но это потом, а сейчас мы привезем тебя туда, где ты будешь в безопасности, где ты сможешь отдохнуть... Говоря это, он увлек Полину к машине мимо вооруженного парня и отворил перед ней дверцу заднего сидения. Девушка помедлила, ощущая неловкость, что перепачкает там всё, но страх оставаться лишние секунды снаружи пугал сильнее, а тепло салона приятно манило. И Полина забралась внутрь, сжавшись на сиденье, как маленький ребенок: поджав ноги и обхватив себя руками. Павел устроился рядом и кивнул водителю, рядом с которым на переднее сиденье сел военный из ФСБ. – Можем теперь ехать. Машина тронулась с места, развернулась – и вскоре печальный пейзаж "Логоса" остался позади. Однако даже спустя четверть часа, когда, догнав остальные машины, они выехали на дорогу, Полина боялась радоваться, словно в любой момент могло что-то произойти и вернуть ее в этот лес, который проносился теперь за окнами. Лес, в котором случилось много зла, который впитал в себя много смертей. Лес, в котором она потеряла себя... Только ли себя? – Паша... – Полина подняла голову от колен и посмотрела на Лобанова. – А Антон? Что с ним? Он спасся? Он с вами? И мой сын? Он остался у них? У "Ингрид"?.. Она жаждала узнать правду – из уст другого человека, а не из ее бредовых полувидений-полувоспоминаний. Жаждала – и одновременно страшилась узнать ее. – Антон?.. – Лобанов запнулся и посмотрел на нее. В полумраке салона было трудно прочитать, что было на его лице. Кажется, замешательство. – Полина, он же погиб... у тебя на глазах. А ваш с ним сын – о нем пока ничего не известно. У "Ингрид" еще остались тайные лаборатории. Вот почему нам так нужна твоя помощь... Дальше Полина не слушала. Из глаз хлынули слезы, смывая остатки грязи с щек, щипля потрескавшиеся губы. Дышать сделалось из-за всхлипов всё труднее. Она же знала... знала, чувствовала, что Антон погиб! Знала – но до последнего надеялась, что не так что-то поняла в вихре воспоминаний, кружившемся в ее голове. Слова Лобанова всё расставили по местам. Но сын... Значит, он не порождение ее частично бредящего сознания. Не мечта, которая закралась в реальные воспоминания. Он есть... где-то есть. И его можно еще найти. Павел сказал "ваш с ним сын". В том мальчике – частичка Антона. Частичка ее любимого, которая будет с ней вместе – навсегда. Частичка, которую она уже не имеет права потерять, ради которой появился смысл жить и бороться... ...Бороться, когда наконец закончатся слезы, которые бесконечно бегут по лицу. Когда наконец она сможет свободно дышать. Когда, оплакав прошлое, будет готова творить свое настоящее и будущее. Полина ощутила, как рука Лобанова снова легла ей на плечи. Ощутила, как его ладонь поглаживает ей спину. Мужчина придвинулся к ней, даря свою дружескую поддержку, человеческое тепло, по которому девушка так долго тосковала. И, смотря на него сквозь слезы, Полина увидела, что он искренне сожалеет – будто в ее плаче растворилось всё его недоверие. – Мы найдем его, Полина, – просто сказал Павел. – Ты поможешь нам, а мы – тебе.