Покинувшие абиссаль

      Тем вечером недавно вернувшийся в родовое гнездо Жан Вольфдор много размышлял. Привыкшие к немногословному, вечно уткнувшему нос в книгу в том или ином углу замка младшему брату хозяина слуги просто спешили мимо по своим делам, изредка спрашивая, не желает ли чего молодой господин, — и традиционно получали лишь пару мотаний головой в ответ. Однако сумей кто-то из них заглянуть в мысли второго наследника стража северных Врат, он был бы очень удивлен: в кои-то веки там царили не размышления о боевой магии и даже не планирование очередных рискованных вылазок, а цифры. Сплошные цифры — и их власть над жизнью.       К примеру, шесть лет — это много или мало? С одной стороны — вдвое меньше, чем срок его добровольного отсутствия в родном дворце. С другой — ровно столько составляла разница в возрасте с принцессой — как прозвала Северная семья «принесенную ангелом» Эвону. В детстве эти шесть лет казались практически бесконечностью: когда ему было двенадцать, другого авторитета для малышки было не сыскать. Но сейчас ему двадцать четыре, ей — восемнадцать, и восхищенных взглядов снизу вверх как-то не видать. Эвона выросла в милую, очаровательную леди с теплой улыбкой и плавными движениями, и оттого Жану было в разы сложнее понять, как теперь действовать.       Когда ему самому только исполнилось шесть, он оказался первым, кто обнаружил Эвону на пороге дома. Младший сын всегда мечтал стать старшим братиком и именно в малышке нашел свою отраду и смысл взрослеть. Любую свободную минуту он проводил рядом с ней, рассказывая о Хамистагаане, мире, в котором души людей проводят время в ожидании Суда, о четырех Вратах, одним из стражей которых был его отец, и о Мире Земном — по крайней мере то, что мог найти в книгах. Детство казалось чередой счастливых и теплых дней, полных смеха, восторженных взглядов и мечтаний о совместных путешествиях во все уголки мира. Но всего через три года случилась трагедия, резко изменившая весь уклад жизни семьи Вольфдор.       В тот день Эмилия — мать Жана — повела их с Эвоной на прогулку за пределами территории дворца, полагая, что верный варг семьи — огромное двухметровое волкоподобное создание — вполне способен их защитить. Так бы оно и было, не привлеки Эвона внимание виспера — одного из высших демонов, издревле бывших врагами Мира Земного. И хоть мать и отвлекла его на себя, приказав детям бежать ко дворцу как можно быстрее, но не вмешайся отец Жана — страж северных Врат Тавиан, —жертва оказалась бы напрасной. Только он лично смог прогнать виспера и спасти детей, а семья Вольфдор заплатила за эту прогулку небывалую цену.       С тех пор мальчик всё больше и больше замыкался, виня в трагедии исключительно себя. Он не делал скидок ни на свой малый возраст, ни на неопытность, а потому не оставлял ни единого шанса оправдаться, лишь глубже и глубже укореняясь в уверенности: он слаб, и, если хочет, чтобы родные были счастливы, обязан стать сильнее.       Последующие годы Жан словно одержимый тренировался и штудировал трактаты, уделяя Эвоне всё меньше и меньше времени. Принцессу же после злополучной прогулки и вовсе ограничили в передвижении: желая исполнить последнюю волю жены, Тавиан распорядился никогда не выпускать приемную дочь за пределы дворца, никому не раскрывать тайну её существования, да еще и наложил барьер на все земли семьи Вольфдор, дабы принцесса не могла их покинуть и, как следствие, вновь привлечь внимание висперов. Мечтам о путешествиях суждено было так и остаться лишь мечтами, и потому любящий старший брат дал обещание — одно из тех, которые вполне можно писать с большой буквы и красивым шрифтом, важное до безумия. Жан поклялся обязательно вызволить Эвону из заточения, показав ей все красоты Хамистагаана и Мира Земного. Поклялся, что всегда будет рядом и защитит её.       «И после этого сбежал на двенадцать лет, — напомнил внутренний зануда. — Чертовски последовательно, ага».       Жан и сам чувствовал некоторые пробелы в логике, но в тот момент казалось, что, пока не станет достаточно могущественным, он не заслуживает права быть с Эвоной, называться её братом или претендовать на её любовь. В погоне за призрачным «теперь я достоин» прошло много лет, и сейчас Жан откровенно робел, не зная, как подступиться к дорогой сестренке и примет ли она его обратно. Возможно, он бы так и метался в нерешительности, но обстоятельства решили сжалиться над ним и подкинули шанс, который выпадает лишь раз в жизни. Не воспользоваться им было бы великой глупостью, и посему вопреки собственным страхам Жан решил действовать.       Всю последнюю неделю он посвятил планированию. Сверху донизу излазил долину Ясон, не оставив в ней укромного места, провел несколько довольно безрассудных экспериментов, вызубрил все смены караула во дворце, и вот, когда всё буквально вопило «пора!», замер в нерешительности. А вдруг Эвона забыла? Что, если за прошедшие двенадцать лет — две трети её жизни! — былой авантюризм угас и она смирилась с судьбой вечной пленницы? Возьмется ли рискнуть вместе с человеком, которого не видела так долго? Не напридумывал ли он всё?       Вечерело. Далеко вдали мелькнул еле заметный всполох, а значит, время поджимало. Что ж, была не была. В конце концов, он дал слово и обязан его сдержать. Если Эвона не захочет — так тому и быть.       Главное — пусть скажет это сама.       По вечерам библиотека всегда пустела, и Эвона по праву считала это время своим: разложив летописи рода Вольфдор, она выискивала в них крупицы сведений о внешнем мире, от которого её так старательно пытались оградить. Вот и сегодня, увидев вдали несколько крайне загадочных вспышек, принцесса быстро развернула свиток с перечислением сделанных Северной семье в каком-то мохнатом году подношений. Где же это было? Ага, вот…       «…а также малый щит из чешуи люмиса*       *люмисы — магические рыбоподобные создания с вытянутым телом преимущественно темной расцветки. Обладают крайне прочной (по мнению физиолога Г***** — самой прочной, но экспериментальные сравнения проведены не со всеми материалами) чешуей с люминесцентным свечением, размер некоторых особей может достигать двух метров. Несмотря на склонность относить люмисов к миролюбивым (в трактате монаха Х**** они и вовсе именованы «игривыми») созданиям, мощная челюсть и острые зубы всё еще являются одной из ярчайших примет данного вида наряду с генерацией электричества. В случае если косяк замечает опасность, данная реакция принимает каскадный характер, и единственной возможной схемой поведения для потревожившего остается поспешное бегство. По этой причине добыча чешуи для производства оружия и доспехов крайне затруднительна, хоть и вожделенна…»       Эвона снова поспешила к окну. Показалось, или почти на самом горизонте мелькнуло свечение? На грозу не похоже, на любой известный ей природный или рукотворный свет — тоже. В замке, каждый камень которого принцесса могла нарисовать по памяти и уже почти дошла до состояния, когда даешь им имена, любое, даже самое малейшее изменение приковывало к себе внимание. Все окрестные леса и луга (в пределах территории Северной семьи, а значит, и барьера Тавиана, её бывшего главы) были хожены-перехожены вдоль и поперек, и источника подобного света там не было точно. Значит, это что-то новое, чего раньше в землях не бывало, и, к сожалению, то, чего Эвона не увидит. А раз так — имеет полное право представлять всё, что ей заблагорассудится. К примеру, люмисов. Целый косяк люмисов! Конечно, шансов наблюдать столь редкое зрелище у неё не было б, даже имей Эвона возможность покидать территорию Вольфдоров, но фантазии, что за свечение мелькает то здесь, то там, всё равно привносили некий глоток свободы в полный закрытых дверей мир девушки. Вот бы увидеть хоть одного люмиса вживую…       Ну, чисто теоретически — немного мертвых люмисов она всё-таки встречала: к примеру, на упомянутом в летописи щите или на глефе Жана. Во многом благодаря тому, что пресловутый щит принцесса разве что на зуб не попробовала, она с первого взгляда определила, из чего сделано оружие второго сына семейства, и сотни вопросов буквально разрывали мысли. Он добыл чешую сам? Нашел отбившегося от стаи люмиса или как-то сладил с целым косяком? Если их шкура такая прочная, как её обрабатывать? А током било? С первого раза получилось или пришлось прибегать к «поспешному бегству», столь рьяно рекомендуемому летописцем? А где он их нашел? Кстати, а где еще Жан за эти двенадцать лет побывал?       Все эти — и тысячу прочих — вопросы Эвона, естественно, не задавала. Она вообще пока не решила, как относиться к его возвращению и, что уж греха таить, к нему самому. Нет, умом принцесса понимала, что все люди растут и Жан не исключение, но одно дело знать, а другое — с бухты-барахты однажды утром увидеть за обеденным столом высокого мужчину на месте юркого паренька. Пожалуй, если бы не родинка над верхней губой, Эвона и вовсе бы его не признала: вытянулся, возмужал, стал таким солидным — совсем не похож на сорванца, рассказывавшего ей в детстве о мире за стенами. Почти всё время молчит, если и отвечает — то односложно, и то ли ей показалось, то ли и вправду постоянно буравил её взглядом. Нет, не подумайте, не было ни дня за эти двенадцать лет, чтобы Эвона его не ждала! Вот только что делать, когда дождалась, совершенно непонятно…       — Тут ошибка, — внезапно раздалось откуда-то сзади, и принцесса аж подпрыгнула, чудом не взвизгнув. Осторожно скосила взгляд — ну да, вот и Жан, собственной персоной. Склонился над столом, смотрит в летопись и даже головой качает. — Не двух, а трех. Трех метров могут достигать.       Поискав глазами, он взял чернильницу и аккуратно переправил цифру. Эвона смотрела на него во все глаза, и только когда перо перестало скрипеть, а пресс-папье зависло над свежими чернилами, принцесса очнулась:       — Видимо, скопировали сведения из другого трактата, чей автор сам к косяку не осмелился приблизиться, а с оценкой размеров на расстоянии сплоховал, — но, попав под прицел пары светло-карих глаз, поспешно добавила: — Добрый вечер!       — Добрый, — кивнул ей юноша и, словно это был не первый разговор за десяток лет, продолжил: — Ха, будь они всего два метра длиной, проблем бы было меньше…       — Разве размер важен, когда главная их угроза — электричество? — недоумевала девушка.       — Очень важен, поскольку электричество они вырабатывают как раз за счет сокращения мышц по всему телу, а накапливают его в специальных «батареях». По сути, чем больше люмис, тем быстрее он перезаряжается и больнее бьет. Логично, что косяк охраняют самые крупные — со всеми вытекающими.       — Ого, — восторженно протянула Эвона. — Про это вообще не написали.       — Я заметил. С другой стороны, для мелкой сноски в архивах очень даже недурно. Наверное, автор полагал, что дополнительную информацию можно почерпнуть из энциклопедий.       Книги давно стали единственным доступным принцессе видом путешествий, так что головой она замотала чуть ли не в начале его речи:       — Нет, он как раз из-за энциклопедии так над этим пояснением и страдал. Секундочку, я покажу!       И она ускакала к одной из полок, быстро приставила к ней лестницу и, ловко вскарабкавшись, вернулась, сжимая заветный томик в руке:       — Энциклопедия в этом плане вообще полное разочарование. Вот, полюбуйся!       Гордая запись гласила:       «Люмисы, или ветряные черти (лат. Lumis), — род воздушно-морских лучеперых рыб из семейства люмисовых отряда люмисообразных».       Всё.       Лицо Жана, до сей минуты спокойное, выразило крайнее удивление. Он несколько раз перечитал заметку и для верности даже страницу перелистнул. И вправду — всё! Ни продолжения, ни даже завалящей иллюстрации. Осторожно предположил, как предположил бы любой наследник огромной библиотеки, не слишком часто в последние годы отягощавший оную своим присутствием:       — Может быть, в других книгах?..       — Если бы! Единственное, где я еще не проверила, — те самые упомянутые в летописи трактаты физиолога Г***** и монаха Х****. Почему-то найти не смогла.       «Потому что я их прихватил, когда сам люмисов выслеживал», — осознал Жан, но вместо признаний решил ухватиться за явный интерес:       — Может, тогда составишь собственную заметку?       Эвона уставилась на него во все глаза:       — Как?       — Как мама делала. Подбираешь подходящие пергамент и чернила, записываешь, подшиваешь к уже готовому тому или отдельно…       — Как я её напишу, если сама их ни разу не видела?       — А хочешь?       Глаза Эвоны загорелись:       — Шутишь? Мечтаю!       — Есть одна идея, если ты готова прогуляться.       Принцесса прищурилась:       — Ты ведь помнишь про барьер?       — Да, и на этот счет у меня тоже есть некоторые соображения. Правда, в перспективе час-другой езды на варге без особых удобств, но результат того стоит.       Девушка продолжала недоумевать:       — Может, лучше взять мою лошадь?..       — И заодно прибить к воротам замка табличку «братец, я прихватил Эвону с собой, нарушив твое распоряжение»? По-моему, не самый разумный ход. Сильхо крепкий, обоих выдержит. Главное, чтобы тебя не заметили. На сколько ты можешь задержать дыхание?       — Примерно на минуту, может, чуть меньше.       — Тогда шансы есть — если, опять же, ты готова рискнуть.       Эвона смотрела на него задумчиво:       — Ты столько лет со мной даже не разговаривал, с чего вдруг?..       Вопрос был резонный и честный, и ответить на него Жан постарался тоже честно:       — Не был готов. Я… Помнишь обещание? Показать тебе мир и защитить во что бы то ни стало? С последним пунктом наблюдались явные проблемы. Но такой шанс — целый косяк люмисов неподалеку — встречается очень редко, хорошо если раз в сотню лет, и было бы глупо его упустить. Я стал сильнее и вроде всё учел. В конце концов, это небольшая прогулка, люмисы мне знакомы, местность исследовал, если всё пойдет как надо, караул вообще не заметит отлучку, и ты сможешь…       Его обняли — чуть ли не с разбега — и где-то в районе груди восторженно зашептали:       — Ты не забыл!       — И не собирался. Но подготовка заняла очень много времени, прости.       На него посмотрели радостно и с восхищением, совсем как в детстве:       — Было бы за что! Люмисы! Мы едем к люмисам!       Жан прижал палец к губам и сделал строгое лицо, и Эвона рассмеялась. Мечта сбывалась самым невообразимым образом, и даже если бы старший брат — Сэнсамин — в эту же минуту их заметил и всё отменилось бы, она всё равно осталась бы рада. Жан не просто вернулся.       Он вернулся к ней.       Всё сложное всегда идет наперекосяк — это Жан усвоил давно, поэтому его план был прост и незатейлив, хоть и базировался сплошь на предположениях. Барьер стража севера — магический купол, возведенный отцом вокруг земель семьи Вольфдор и пропускавший лишь тех, в ком текла его кровь, — со смертью создателя постепенно истончался и слабел, а нынешний глава семьи, Сэнсамин, по определенным причинам не спешил возводить собственный. Жан полагал, что в текущем состоянии барьер отца, словно подслеповатый старик, банально не разглядит подвоха и выпустит младшего сына своего создателя вместе с обхватившей его обеими руками Эвоной.       Гарнизон давно привык к внезапным появлениям и исчезновениям второго лорда — в конце концов, не младшим капралам оспаривать интересы стража северных Врат, а потому те лишь кивнули, когда Жан Вольфдор на ночь глядя выехал на верном варге через калитку возле главных ворот. Спрятавшуюся под его плащом и для верности укутанную в заклинание отвода глаз Эвону никто не заметил, и стоило стенам скрыться вдали, как Сильхо припустил во весь опор, а принцесса, уже не таясь, принялась вертеть головой и восторженно комментировать почти всё, что видела по сторонам. Жан же преимущественно отмалчивался, изредка издавая что-то вроде согласного мычания: приступ болтливости, снизошедший на него в библиотеке, прошел, не оставив после себя никаких рекомендаций по дальнейшему поддержанию бесед. Учитывая, что это был первый выезд Эвоны за пределы замка, Жан и без того нервничал и очень надеялся, что это хотя бы не слишком заметно. После трагедии, унесшей жизнь его матери, юноша всеми правдами и неправдами пытался развить свои силы и обрести могущество, но до сих пор не был уверен, достаточно ли их, чтобы Эвона больше ничего не боялась. Ладно, в любом случае долину Ясон — место их с братом детских тренировок — он знал очень хорошо. И именно потому вез сейчас туда принцессу — слишком уж удачным оказалось присутствие столь редких люмисов буквально под боком. В конце концов, если для демонстрации одного из редчайших явлений природного мира достаточно пары часов езды до соседних развалин — что это, как не знак?       «Место концентрации магической активности в подозрительных масштабах», — подсказал ему внутренний зануда. Ну да, не без этого. Хоть люмисы, как это и ожидается от рыб, вели преимущественно морской образ жизни, но вполне комфортно чувствовали себя и на суше, свободно паря над землей между крупными волнами дикой магии. Голосок где-то глубоко в голове довольно ехидно интересовался, точно ли защита принцессы должна выражаться в попытке вывезти её из замка к аномалии достаточной силы, чтобы привлечь целый косяк потенциально опасных магических существ? Однозначного ответа у Жана не находилось, но, в конце концов, нельзя же всю жизнь так и провести в бесплотных поисках могущества, и на шаг не приближаясь к исполнению обещания только потому, что не считаешь себя достойным? Да если бы он сам столько лет взаперти просидел — точно бы спасибо не сказал. Оставалось только надеяться, что Эвоне прогулка понравится…       Принцесса, в свою очередь, тоже размышляла, и узнай Жан, о чем, крайне бы удивился. В притороченной к седлу сумке тихо болталась небольшая подшивка чистого пергамента — её собственной будущей летописи, а приближающиеся всполохи вдали обещали просто потрясающее начало для оной. Конечно, она помнила данное обещание — как и почти всё, что было так или иначе связано с Жаном, — но и подумать не могла, что тот не только отнесся к нему серьезно, но и решит столь внезапно исполнить. И это когда она почти отчаялась увидеть люмисов вживую!       Но вот какое-то время спустя Жан остановил варга, спешился сам и помог Эвоне. Принцесса недоуменно огляделась — светящимися трехметровыми рыбами поблизости даже не пахло.       — Люмисы очень не любят резких движений и громких звуков, а Сильхо у меня в этом плане сущий пельмешек, да, разбойник? — Жан почесал ухо варга, отдельное внимание уделив бирюзово-красным кисточкам на ушах. — Так что дальше пойдем пешком, тут недалеко. Не замерзнешь?       Простое белое платье Эвоны насторожило его только сейчас. И вправду, открытые плечи со спиной и высокие разрезы на юбке делали наряд крайне антуражным для развалин, на которых они оказались, но вот теплыми не выглядели совсем. Принцесса подмигнула и протянула ему краешек широкого рукава. Жан выгнул бровь, но всё-таки дотронулся: теплый.       — Ого. Сама зачаровала?       — Мне помогли. Нашла в одной из книг по хозяйственной магии заклинание для подогрева простыней зимой, мы его немного переработали, в процессе спалили пару платьев — зато теперь могу гулять хоть допоздна, не боясь подхватить простуду.       — Звучит чертовски удобно.       — Единственный минус — наряд должен быть белым, так что вряд ли тебе подойдет.       Оба внимательно оглядели его черную с алыми вставками форму.       — А почему именно белым?       — Не знаю. Наверное, как-то связано с простынями, для которых оно изначально создавалось. Магия мне недоступна, так что я не особо ей интересовалась.       — А магический огонь видела?       Эвона задумалась:       — Кажется, когда мама… ну, ты помнишь. Но я не уверена.       Жан пожалел, что спросил. Да, предполагалось, что «безопасность», которую отец требовал для Эвоны, исключала любую возможность наблюдать вблизи боевую магию, и единственный момент, когда подобное могло произойти, — роковое нападение виспера, стоившее его матери жизни.       — В любом случае, сегодня мы воспользуемся одной из его разновидностей. Правила простые — не шумим, не делаем резких движений, слушаем, что я говорю. Хорошо? Эвона очень серьезно кивнула. Жан сглотнул — начиналась самая непредсказуемая часть его плана. Как принцесса поведет себя рядом с незнакомыми созданиями в незнакомом месте? С другой стороны, надо же с чего-то начинать…       «Ага, с люмисов, — не смог не пнуть внутренний зануда. — Так сказать, те же бабочки, только в сотни раз смертоноснее». Постаравшись сделать максимально непроницаемое лицо, Жан глубоко вздохнул, отгоняя тревогу — не хватало только самому всё загубить, — и призвал в руку небольшой сгусток магического огня. Эвона заинтересованно на него уставилась, но быстро спохватилась, повесила через плечо сумку со связкой пергамента и, взяв Жана под локоть, всем своим видом выразила готовность идти дальше. Была не была.       Когда пара дошла наконец до покосившихся, а местами и вовсе упавших колонн, уже окончательно стемнело. Они двигались, стараясь лишний раз не шуметь и держа магический огонь перед собой. Вокруг чуть слышно шуршало — то ли листья, то ли ночные обитатели этих мест, но никаких других источников света не наблюдалось, словно люмисы сквозь землю провалились. В какой-то момент Жан замедлился, а после и вовсе остановился, повернувшись в сторону ближайших деревьев. Повел огнем сначала вправо, потом влево и начал медленно выписывать им горизонтальные восьмерки с таким сосредоточенным видом, словно готовился оттарабанить на экзамене всю историю Хамистагаана с начала времен до наших дней. Эвона недоуменно следила за его движениями, пока не услышала ставший уже знакомым шелест неожиданно близко — всего в паре шагов. Прищурившись, разглядела в магическом свете неясные очертания чего-то висящего в воздухе и продолговатого — неужто люмис? Однако скоро эта тайна раскрылась: внезапно прямо перед парочкой появился яркий огонек — «удочка» со светящимся кончиком — и сам люмис-охранник, судя по всему, до этого момента прикрывавший её плавником. Хитро!       Люмис воззрился на Жана с Эвоной, а они, в свою очередь, на люмиса. Жан всё так же рисовал фигуры в воздухе, а огромный — и вправду почти три метра в длину — рыб смотрел на это, не мигая. Хм, а рыбы вообще мигают? — задумалась Эвона, но внезапно люмис пришел в движение и замотал головой в такт огоньку Жана. А потом исчез, словно его тут и не было.       — А огонек перед носом?.. — начала было Эвона, но Жан поднес палец к губам:       — Это эска, у всех есть. Смотри.       Принцесса обернулась в сторону леса — и увидела целую вереницу светящихся точек, плавно направляющуюся к ним. Сперва показался уже знакомый громила, за ним — несколько крупнышей, лишь чуть-чуть уступавших в размерах, а после — множество разных, вплоть до крошек сантиметров в тридцать. Все они плыли по воздуху неторопливо, но, приблизившись к огоньку, сначала несколько раз повторили фигуры светящимися эсками, а после и вовсе принялись резвиться вокруг людей, выделывая пируэты. Один из малышей — всего метр в длину — вплотную приблизился к Эвоне и ткнулся мордой в руку. Жан сглотнул — только бы не вспугнуть, мало не покажется! — но принцесса, словно тысячу раз уже так делала, плавно развернула ладонь и осторожно, словно котику, почесала люмису условный подбородочек. Свет на эске резко усилился, и счастливца тут же толкнул в бок сосед, призывая подвинуться. Тот чуть сместился, дав Эвоне почесать товарища, но стоило его огоньку разгореться сильнее, тоже принялся толкаться — не один тут, и вообще, я первый додумался. Скоро к ним присоединились еще рыбки, устроив вокруг Эвоны настоящее столпотворение, пока наконец самый крупный — тот самый страж, который их встретил, — не отогнал малышню прочь, чтобы не мешали, и с чувством выполненного долга положил морду на ладонь принцессе: я разобрался, чешите. Та чуть слышно хихикнула, но рыб это не насторожило, и защитник получил свою порцию женской ласки.       Примерно тогда Жан вспомнил наконец, как дышать. С момента появления на поляне косяка внутренний зануда больше не вмешивался, схватившись за голову и сжавшись где-то в дальнем углу подсознания. Ну, пока что всё шло хорошо — рыбы явно не видели угрозы в двух путниках, а нежная улыбка Эвоны воспринималась ими как исключительно поглажеобещающее выражение. Кто бы знал, что люмисы любят ласку! Да уж, ему самому бы и в голову не пришло их чесать. Наблюдая, с каким неподдельным интересом и без капли страха взаимодействует с ними Эвона, Жан испытывал странную смесь восторга и гордости. Впервые за столько лет покинула пределы родного дворца и так спокойно ведет себя, даже понимая опасность, которую люмисы представляют… Хотелось верить, что частично в этом есть и его заслуга: что Эвона верит, что, пока он рядом, дурное с ней просто-напросто не сможет случиться. Однажды так и будет — и никакие висперы её не тронут.       Тем временем довольные рыбки более-менее насытились вниманием принцессы и уже просто парили неподалеку, выписывая вокруг парочки медленные круги и время от времени начиная от удовольствия светиться. Эвона воспользовалась этой передышкой и извлекла из сумки пергамент с карандашом. Рисованию, как и музицированию, обучалась каждая леди из приличной семьи, однако меньше всего Жан ожидал, что принцесса возьмется за это на руинах посреди ночи в неверном свете магического огня. Однако, присмотревшись, узнал знакомый силуэт: Эвона делала наброски люмисов, особое внимание уделяя тому самому стражу. Вот и рыбки заметили что-то странное, сгрудились вокруг, подсвечивая листы собственным светом и тыкаясь тупыми мордами в руки и плечи девушки, внимательно изучили происходящее и внезапно резко устремились вверх. У Жана сердце в пятки ушло, однако электрических разрядов не последовало, напротив: взвившись вверх, люмисы начали сильнее светиться, а со всех окрестностей к ним поплыли еще и еще рыбки, и всего через пару минут над головами путников танцевал настоящий люминесцентный вихрь. Пергамент и карандаш моментально оказались забыты, Эвона потянулась к люмисам, но косяк не испугался, а словно пригласил её к себе, завихрившись вокруг девушки и разгораясь всё сильнее. Принцесса рассмеялась — вполне себе громко, — но и это не насторожило рыб, напротив — в какой-то момент они словно стали её небом и миром, выписывая всё более сложные фигуры, то создавая единую стену, то распадаясь на множество колец — и при этом постоянно меняя интенсивность свечения. Жан никогда в жизни не видел ничего подобного — и не был уверен, знает ли вообще хоть одного человека, который мог бы таким похвастаться.       В пике танца рыбы внезапно замерли, резко приблизившись к паре и образовав вокруг них что-то вроде живого кокона. Эвона в восхищении посмотрела на Жана, тот лишь чуть пожал плечами, слегка улыбнувшись — ага, и так бывает, — и люмисы наконец нарушили строй, живым фейерверком устремившись в небо, словно меряясь, кто выше взлетит. Эвона смотрела во все глаза, а после наклонилась к Жану и тихо прошептала:       — Я о таком никогда даже и не мечтала, а можешь мне поверить — мечтаю я с размахом. Спасибо.       — Не за что, — смущенно ответил юноша. — Я ведь обещал?       — Не просто обещал. Сделал, — парировала Эвона, счастливо улыбнувшись. А после ойкнула, заметив выпавшие из рук карандаш с пергаментом, и вернулась к своим наброскам, изредка поглаживая подплывающих рыб.       Так они и сидели еще какое-то время — в мягком свете чешуи, — пока Эвона не зарисовала своих новых друзей с нескольких ракурсов и не воззрилась на Жана вопрошающе.       — Да, пора домой.       С легкой улыбкой принцесса в последний раз погладила люмиса-стража и, приняв руку Жана, зашагала обратно в сторону дворца.       Вечером следующего дня библиотека как всегда опустела, оставив Эвону наедине со своими сокровищами. Однако кое в чем заведенный порядок был нарушен: вместо того чтобы мягким поглаживанием по корешкам выбрать сегодняшнее чтение на ночь, принцесса заговорщически огляделась и разместила на столе свою собственную небольшую рукопись. Покопавшись на полках и выудив из них энциклопедию, замерила ту, вырезала подходящий пергамент и, обмакнув перо в чернила, принялась за работу.       «Дополнение к энциклопедическому описанию люмисов:       Спинные и хвостовые плавники удлиненные, гривоподобные, грудные и брюшные также удлиненные, но ближе к рыбьим. Самый первый луч спинного плавника трансформирован в «удочку» (иллиций) с эской на конце. В отличие от близких видов, свечение производят не в виде серии последовательных вспышек, а постоянное…»       К моменту, когда Жан осторожно заглянул в библиотеку, на небе уже появились звезды, но Эвона продолжала писать, не замечая ничего вокруг. Наконец-то и ей есть что рассказать!       Начало положено.