***
Наруто приходит домой, быстро снимает обувь, моет руки. Проходит в гостиную и обнимает подбежавшую к нему Химавари. Та очень рада его видеть, и он рад ей в ответ, но моменты счастья мимолётны. Не способный зацепиться за них и удержать внутри, Наруто оказывается вновь опустошён в тот миг, когда попадает на кухню. Его семья сидит в тишине. Хината подаёт еду, легонько поглаживает ладонью по плечу и усаживается рядом. Боруто начинает ковырять тарелку и так в неё и зависает, пустыми глазами наблюдая за движениями собственной же руки. Химавари, прекрасно чуя совсем уж не родную для их кухни мрачную атмосферу, растерянно водит глазами туда-сюда, смотрит на каждого. Она останавливается на Наруто, и тот видит, как в глубине детской наивности прячется сострадание. Она знает, что папане плохо, пусть и не догадывается, почему именно. И само понимание того, что она понимает, делает ещё хуже. Но за дочурку на миг даже гордость берёт… не каждый ж ребёнок способен на такое?.. Каваки сидит рядом с ней. Руки его сложены на груди: поза закрыта, глаза тоже. Как всегда, строит из себя холодного, отчуждённого, но здесь ему не стоит этого делать. Здесь каждый понимает, что он уже давно только прикидывается, что ему всё равно. Когда-нибудь Наруто обязательно поговорит с ним на эту тему… Когда-нибудь, когда будет способен. А сейчас он изо всех сил ищет способ как-нибудь сказать, что всё хорошо. Отчасти он даже верит в это: какая-то его часть верит и пытается протолкнуть наружу надежду. Она говорит, что Коноха восстановится. Что с детьми его, совсем ещё мелкими, ничего страшного не случится… Но потом Наруто смотрит на Боруто и всё думает о том, как в его растерянных голубых глазах вновь засияет чёртов бьякуган. Всё пытается понять, когда же снова это произойдёт и что же ему — папане и Хокаге в одном лице — делать, а после, не в силах больше смотреть, отводит взгляд. Случайно встречается с такими же, но совсем иными белыми глазами Хинаты и диву даётся: каков же бьякуган разный всё-таки. Её взгляд наполнен поддержкой и нежностью, той мягкой решимостью, способной воодушевлять потерянные души. На миг Наруто хочет заплакать, но вдруг резко выныривает из океана горечи и улыбается от всей души. Не потому, что ему вдруг стало весело и хорошо, а потому, что всем вокруг него грустно. Он чувствует, что должен, и всем сердцем принимает этот долг. Потому улыбка выходит искренней… Химавари реагирует первой. Она легонько склоняет голову набок и хихикает. Это замечает Каваки, слегка елозит на стуле, хмыкает, а после и на его лице вылезает еле заметная ухмылка. Среди шкетов лишь Боруто сидит неподвижно. Наруто смотрит на Хинату, кивает ей в знак благодарности, и та легонько улыбается в ответ, не прекращая посылать будто бы солнечные лучи поддержки. Наруто принимает их целиком, словно заряжаясь энергией, и тянет наконец свою руку к повесившему голову сыну. «Всё будет хорошо», — так и не произносит он и треплет сына по волосам. Тот еле заметно вздрагивает, но взгляд свой не поднимает. Ему страшно, и винить его в этом просто глупо: всем бы было страшно на его месте. Боруто держится неплохо, но одна мысль всё ещё не даёт покоя. Наруто ведь знает своего сына, страх не мог заставить его прятаться. А вот стыд — ещё как. И потому кажется, что прямо сейчас перед ним тот самый Боруто с арены, протащивший на экзамен нинджет. Наруто ловит себя на мысли, что был бы счастлив, будь оно так. Но руку он всё-таки убирает. И окончательно осознаёт, что ему самому стыдно не меньше. Потому что несколько раз во время собрания пяти Каге Нанадайме Хокаге всерьёз задумался о том, что убить Боруто — это действительно вариант. Из-за этого Наруто-отец до сих пор желает начистить Нанадайме рожу, но быстро останавливается, ведь осознаёт, что чистить рожу самому себе не особо полезно, хоть иногда и хочется. Нанадайме Хокаге — это и есть Наруто. Та самая его часть, принявшая всех жителей Конохи в семью, поклявшаяся защищать их от любой напасти… но что она значит вообще, если он из нужды защитить позволит убить собственного же сына? Боруто, будто бы зная отцовские мысли, жмёт голову к плечам, словно хочет исчезнуть. И тогда Каваки тихо шепчет: — Придурок… Наруто осаждает его, но на самом деле он даже благодарен. Ведь Боруто выпрямляется, буркает что-то в ответ и наконец осматривает всю семью осознанным взглядом. — Не раскисай мне тут, слышишь? — говорит ему Наруто и протягивает кулак. — Ага, — отвечает ему Боруто и стукает по кулаку ладонью. Совсем слабо, что сквозь бинты и инородные клетки протеза это почти и не чувствуется. Наруто улыбается лишь сильнее, вглядывается в наконец открывшиеся потерянные глаза с искренним желанием поддержать хоть как-нибудь… «Я не дам Момошики всё разрушить», — громом прокатываются в голове слова Саске. Наруто совсем легонько дёргается, и Боруто, как назло, замечает это. Он, словно разочарованный, убирает руку и снова отводит взгляд. Наруто щурится от непонятно откуда взявшейся жалости, под проникновенным взглядом Хинаты сжимает кулак сильнее, потом разжимает и кладет руку на стол. Саске тогда говорил напрямую, но в кабинете остались несказанными слова «любой ценой». Наруто давно догадывается, ведь ещё из-за сверкнувшего чёрного глаза всё понял. Если проблему не решит он — её решит Саске. Тому уж точно хватит решимости…***
29 декабря 2021 г. в 21:44
— Что теперь будешь делать? — доносится голос Саске. Наруто сжимает в руках шляпу Хокаге, оборачивается.
— О чём ты… — осторожно спрашивает он. — Конкретно?
— О Боруто, — говорит Саске напрямую.
Наруто не отвечает ему. Всё прошедшее с момента смерти Ишшики время ему не дают забыть — ни совесть, ни люди…
— Совет пяти Каге обеспокоен, — издалека начинает он. — Они… они хотят… — и запинается, вспоминая почти что очевидные намёки Гаары и остальных.
«Боруто — угроза», — витает в голове мысль, которую они доносили.
От этого становится тошно, потому что Наруто уверен: угроза — не Боруто. Боруто просто шкет, добрый пиздюк всего лишь, в котором волею злодейки-судьбы засел этот ублюдок Момошики… Но Саске прерывает размышления:
— Курамы больше нет, — говорит он.
И слова будто бы рвут на части, а в глубине души вновь противно гогочет призрачное, уже давно позабытое одиночество. Курама — невольно вечный, как казалось, друг, и с ним оно было совсем не страшно…
Саске говорит об этом так спокойно. Его волнует утраченная сила, друг для него сейчас — всего лишь инструмент.
Наруто бесится и чувствует себя двенадцатилетним шкетом, готовым вскочить с места и возразить. Однако в то же время знает, что давно уже повзрослел и не может позволить себе ребяческие шалости, понимает — возражать особо нечему, ведь Саске думает о том же, о чём и он сам.
Думает о будущем.
— Я уже сказал твоему сыну, — продолжает Саске. Его чёрный глаз, теперь единственный, сверкает решимостью. — Я не дам Момошики всё разрушить.