«Ты со мной. Мне этого достаточно»
Именно эта фраза произвела сильный толчок в моём сердце, в ней было столько надежды, столько доверия в мою сторону. Агапов убрал свои колючки. Для меня убрал, сердце оголил, душу обнажил. Задуматься заставил. У меня сложилось такое впечатление, что это его хорошо продуманный ход. Ход по завоеванию крепости по имени Ксюша. Вспомнить только: раньше даже думать о нём не могла. Трясло от одного его вида. Кровь в жилах вскипала, когда я слышала его язвительные фразы в отношении себя, а что сейчас? А сейчас — утопия. Я сижу в комнате, кутаясь в одеяло, пытаясь согреться, пытаюсь выкинуть хоть на минуту из головы его образ. И не могу. Не получается.«Всё, что касается Ксении — моё дело»
Этакий герой Агапов. Принц на белом коне. Берёт мои проблемы на себя, ограждает от неприятностей, становится для меня щитом. За мной и в горящую избу войдёт, и коня на скаку остановит. Что ж ещё мне надо? Закрываю лицо ладонями, вздрагивая от холода собственных рук. Холод отрезвляет. Мне ведь нравится быть им защищённой, под его крылом находиться. Раньше постоянно фразы бросала о том, чтобы он исчез из моей жизни, а сейчас ищу повод рядом побыть, да лечу отварами бабушкиными. Воспоминание о том, как морщился от горечи лекарства, вызывает улыбку. Уговаривать ведь приходилось. Как маленького. Откидываюсь на подушку, сверля глазами потолок. Эта болезнь нас стремительно сблизила: я больше, чем обычно, стала посещать его комнату, вела допросы о его состоянии, да и просто находилась рядом в качестве пилюли от всех болезней. В игры играли, смеялись искренне, друг друга подтрунивая. Судьба задала интересный вектор жизни — проживать с ним под одной крышей, сближаться каждый день, и в итоге оказаться совсем не против этого. Забавно. Сегодня, казалось, с ума сойду, когда мазью пришлось спину растирать. Вспоминая его тёплую кожу под рукой, зарываюсь с головой в одеяло; щёки уже привычно начинают гореть, а сердце отбивает чечётку.«А может, охранника позовём помочь?»
Надо ж было такое ляпнуть. Зачем ему охранник, чужой человек, когда ты есть. Та, которая полечит, наставления даст, и со скуки умирать не позволит. Голос дрожал: заикалась, с силами собиралась, чтобы себе позволить касаться его. В самом моменте интимное что-то было. Освещение блёклое, шторы задёрнуты, и он на кровати. Лежит улыбается, довольный своей победой в догадках. А у меня от его улыбки воздух из лёгких вышибает, и думать не получается, сдвинуться с места не могу. Психовала. Сама на себя только, получается; от эмоций своих, от вида его самодовольного. Тюбик с мазью на тумбочку бросила, глазами по полу бегаю, на него смотреть не решаюсь — уж вид у него изрядно счастливый: улыбается во весь рот, реакцией моей довольствуясь. Победу чувствует, видимо. Выбежала из комнаты и яро принялась убеждать себя в том, что Валера мне нравится. Валера ведь хороший. Образ его в голову только не идёт, будто была нажата клавиша «Delete». Кажется, во всех ячейках моей памяти теперь сидит Агапов. Добрый, заботливый, сильный, надёжный. И вот, время 1:30 ночи, а я сижу перед «чашей весов»: на одну мысленно выгружаю его достоинства, а на другую пытаюсь водрузить недостатки. Пытаюсь и не могу. А не могу потому, что не вижу их. Чёрт. Сколько прошло с того момента, как я видела в его лице один сплошной недостаток? Две недели? Три? Разве так быстро можно переступить границу ненависть/любовь? Любовь. А любовь ли это? Парней-то не было, внимания не было, поцелуев не было. Кроме того: неожиданного, быстрого, невинного. С ним же. Вот и повелась на заботу в свой адрес, маленькой себя почувствовала. Пытаюсь найти хоть один недостаток, но взамен в голову лезут предубеждения, стереотипы. В моём сознании настолько укоренилось положение о том, что я и Агапов — параллели без возможности соприкосновения, что при мысли о нас хочется покрутить пальцем у виска. Куда ему я, Юля — явно более подходящий вариант, девушка, что надо, да и как родня ему, можно сказать. Нахожу в этом дольку эгоизма. Решать за него, кто ему нужен? Неправильно это. Нужна была бы — был бы союз, он своего не упустит. В характере это: упорство, настойчивость. А со мной нельзя так — знает это, поэтому идёт такой дорогой, выжидая. «Лёшенька — мой мужчина» Просто так зажимать у стенки бы не стала, огнём бы не метала. Значит, повод есть. Победная улыбка озаряет лицо — да нет, душой и сердцем не твой он, меня оберегает, к Моцарту на пушечный выстрел лишний раз не пускает, потерять боится. Отчаянье было в её поступке и безысходность: за последнее цепляется, жаль, понять не может, что насильно мил не будешь. Решаюсь на разговор. Намёков ведь предостаточно было. Он видит изменения во мне, радуется победно, ждёт, когда готова буду. До мелочей всё продумал, негодник. Покрепче запахиваю на себе одеяло и встаю с кровати. Вот же Агапов, вечно всё перебаломутит! Мнусь с ноги на ногу. Меряю шагами пространство перед дверью. Смелая же была. "Была" — ключевое слово. Вдох-выдох — унимаю бешеное сердцебиение. Кладу руку на ручку двери, слегка нажимаю. Дверь приоткрывается с неприятным скрипом, просовываю макушку, а затем — и всю себя. Секунда — и комнату оглушает мой визг. Чувствую руки на плечах, и вспоминается та ночь, когда мне закрывали рот рукой; когда надругаться хотели; когда Лёша прибежал; как спас, вспоминается. Вновь. — Ты чего шарахаешься по ночам? — Я... — глазами бегаю по поверхности пола, пытаясь найти ответ, который бы не выдал меня вот так сразу. — Ты же заболел — я, вот, проведать пришла. Улыбка озаряет его лицо. — А почему в одеяле? — Агапов, мне что, в одеяле прийти нельзя? Замёрзла я, замёрзла. — даже врать не пришлось: дрожь бьёт мелкая по всему телу. Смеряю его неуверенным и стеснённым взглядом. — Да мне вообще-то без разницы, у меня, если что, одеяло есть: на двоих хватит. Смотрит на меня так, что кажется, будто гвоздями к полу прибил без возможности пошевелиться. Я вспыхиваю огнём: одна мысль о нас с ним под одним одеялом заставляет теряться. В голове хаотично прорисовываются варианты ответа, понимаю: что бы я ни ответила — это выдаст меня с головой. На лице ведь написано всё. "Беги, Ксюша, беги!", — вторит разум. — Ладно, я пошла, спокойной ночи. — опускаю голову, понимаю, насколько глупо выглядит моё поведение, жмурю глаза. Не хватило решимости начать разговор, не смогла. Обхватывает мои плечи. — Да стой ты! Ты же пришла проверить, как я? А вдруг у меня температура будет? За мной нужно будет присмотреть. Киваю, как китайский болванчик. Цепляюсь за него взглядом. Взгляд хитрый: понимаю, что это — его ход конём. И я ему безмерно благодарна, что он избавил меня от необходимости поиска предлога, чтобы остаться, избавил от этой неловкости в целом. Была бы я смелее — и предлог не нужен был бы. Да только то, что его касается — не имеет решительности. Только слова невнятные, да озноб по телу. — А, ну если только позаботиться... Тогда — за мной. — улыбка так и лезет на лицо. Вновь опускаю голову, чтобы не увидел, какое воздействие он оказывает на мой организм. — Температуру давно мерил? — Днём. — отодвигает одеяло, ложится, оставляя вторую половину свободной. — Нужно перемерить. — сбиваю градусник. — Чай сделать? — С твоих рук хоть яд выпью, — закидывает руки за спину и смеётся, скользя по мне взглядом. — А, знаешь, хорошая мысль, надо подумать. Может, жить спокойно начну. — наклоняю голову набок, улыбаюсь. — А чая не хочется, хочется сладкого. — На кухне конфеты были, будешь? — передаю градусник. — Вообще, у меня есть другие предпочтения по десертам, но и от конфет не откажусь. Выхожу из комнаты и вдыхаю полной грудью: такое ощущение, что с ним рядом даже дышать сложнее получается. Нахожу вазу с конфетами, облокачиваюсь на столешницу и выравниваю дыхание. Внутренне чувствую, что сегодня всё должно решиться, и волнение накатывает трепетом душевным, сердце начинает выстраивать свой ритм, предвкушая дальнейший исход. Улыбаюсь, набирая в карман конфет. Комната вновь встречает скрипом. — Алексей, двери надобно смазать, ну невозможно! Скрипит, по ушам режет! — корчу гримасу недовольства. — Какой официальный тон! Ну хоть уже не Агапов, наши отношения растут. — смеётся, придавая лёгкости. — Слушаюсь, — отвешивает комичный реверанс. — Что насчёт конфет? — Что насчет температуры? — отвечать вопросом на вопрос явно не вежливо, но с ним всё стирает грани, становится необычным, неправильным. Вытаскивает градусник и садится на кровать, подогнув под себя ноги. — Хоть в космос запускай. — Ну это же здорово. Это всё отвар помог! А вот если бы не он — валялся бы ещё в плену болезни. — жестикулирую руками, поднимаю вверх указательный палец, давая тем самым понять, какой весомый вклад я внесла в его здоровье. — А чай я тебе всё-таки сделала: с молоком, всё, как ты любишь. — стою возле окна, размешивая ему чай, пытаясь остудить. — Можешь ответить на один вопрос? Напрягаюсь, ложка останавливает свой круговорот. — Да, конечно. — Что в нём есть такого, чего нет у меня? Приплыли. Вот и начало неизбежного. — Ну ты же знаешь, я — его фанатка, в своём деле он — лучший. — ложка пускается в ход, отстукивая ритм, прям как моё сердце. Громко, гулко. Оттягиваю время. — Ксюш, ты же понимаешь, о чём я. Как человек, как парень, чем он лучше меня? Чувствую, как его голос начинает затихать к концу предложения. Поворачиваю голову в его сторону, лица не вижу — отсвечивает. Вижу его силуэт, движущийся по направлению ко мне. Шаги становятся отчётливее. Присутствие очевиднее. Начинаю ощущаю его рядом. Подходит сзади, утыкаясь носом в мои волосы. Забываю дышать, прикрываю глаза в сладкой истоме. — Ответь мне. Разворачиваюсь корпусом. Совсем рядом. Его запах окутывает, пленит. Решаюсь поднять глаза. — Валера, он — прекрасный человек, талантливый очень. — наблюдаю за тем, как отводит взгляд в сторону. Стиснул зубы, скрещивает руки на груди, закрываясь от слов, которые ему неприятны. — Только не я ему нужна. — вдыхаю терпкий запах, исходящий от него, и проговариваю фразу, которая задаст другое направление нашим отношениям. — И мне другой нужен. Сегодня осознала, представляешь? Глазами поджигать можно. Как спички горят, даже в темноте. Вижу ступор на его лице. До дрожи хочу его поцеловать, сказать всё, о чём думаю, поцелуем. Но наш первый настоящий поцелуй будет за ним, оставляю за ним этот ход. Поэтому просто прикрываю глаза и шепчу одними губами. — Поцелуй меня. Глаза не открываю. Я почти уверена, что он удивлён моей просьбой, но и также я уверена, что он не упустит этого шанса. Кладёт руки на мои лопатки, поглаживая сквозь ткань кофты, наклоняется к шее, проводя носом сверху вниз. Шепчет в самое ухо. — Ты так по-родному пахнешь. Мне этого не хватало. Шёпот такой соблазнительный, такой чувственный, ощущаю, как теряю уверенность над телом, дрожь в коленках заставляет размякнуть в его объятьях. Прижимаюсь крепче. Ощущаю, как его губы находят пульсирующую венку на моей шее. Касается. Поцелуй влажный, нежный. Громко выдыхаю. Отодвигается, заглядывая в глаза, проводит носом по щеке, оставляя дорожку поцелуев. Его движения такие невесомые, такие лёгкие. Шепчу его имя, беру лицо в ладони, целуя подбородок, скулы. Дыхание смешивается в одно, дышим прерывисто, предвкушая момент. Захватывает верхнюю губу, смакуя. Чувствую, как под моей ладошкой бешено бьётся сердце, придавая уверенность своим ритмом. Прижимает сильнее, вдавливая меня в своё тело. Невинный поцелуй переходит в жадный, чувственный. Воздуха не хватает, как и сил оторваться друг от друга. Мягко надавливаю на грудь, отстраняя. Дышим рвано, громко, не разжимая объятий. Чувствую тепло его руки, сжимающей мою, и становится спокойно, появляется ощущение, что теперь всё так, как нужно. Распахиваю глаза, вспоминая про полные карманы конфет шоколадных —они ведь таят легко. А Лёша сжимал меня так, что дышать трудно было. Жаром обдавал своим. Страшно представить, что с ними стало, что с кофтой теперь — возиться, отмывать. Просовываю руку в карман, нащупывая подтаявшие конфеты. — Конфеты хочешь? Полные карманы тебе набрала — шоколадные, ты ведь такие любишь? — Я тебя люблю, и этого мне достаточно.