Дух Нового года

      В том декабре я появился в Зималетто вместе с пышной елкой, которую притащила в офис одна эксцентричная дама. Хотя, если честно, для меня ваши имена не секрет. Вместе с деревом Кристина принесла украшения, которыми не откладывая в долгий ящик его и украсили. Вот тогда рядом появился я.       Смею заверить, что своим присутствием я никому не мешал, стоял себе там в сторонке… Но больше я это место не покидал. День ото дня я становился сильнее, и мне казалось, что я могу гораздо больше, чем вчера, хотя свои привычные занятия я никогда не менял. Больше всего я любил наблюдать.       В последний рабочий вечер уходящего года я был особенно внимательным на своем месте. Все лица были мне уже знакомы. Зималеттовцы радовались количеству предстоящих выходных дней. В офисе царила атмосфера всеобщей любви, отовсюду слышались поздравления. Многие воспользовались моментом и ушли пораньше. Но были и те, кому пришлось задержаться.       На ресепшене что-то быстро печатала Маша. Федор, отвернувшись от нее, разбирался с последней в этом году почтой: хотел удостовериться, что все письма с пометкой «срочно» он доставил. Ничто этих двоих не взяло — за то время, что я здесь, они так и не помирились. Так что сейчас мы втроем молчали, Федя и Маша друг с другом, я — за компанию.        К счастью, атмосферу в холле разрядили появившиеся девушки из женсовета. Все они были уже одеты и готовы уйти домой.       — Ты смотри, — Шура указала на Тропинкину и Короткова, которые за своим занятием не сразу их заметили. — Эти все еще работают.       — А вы чего? — жалобно спросила Маша, скользнув взглядом по спине Федора.       — За Милко приехал Рональд, — улыбнулась Ольга Вячеславовна.       — А Малиновский и того лучше, уже в самолете, — Шура забросила невидимый баскетбольный мяч в такую же невидимую корзину.       — А меня Кира Юрьна отпустила, — виновато призналась Амура.       — А у меня начальник вообще Катя! — громким шепотом объяснила всем Света. — А она с пониманием относится к тому, что одиноким мамам в преддверии нового года нужно быть где угодно, только не на работе. Да и вообще, — Света взглянула на часы, — рабочий день-то почти закончен.       — Ну а у вас тут что? — поинтересовалась Шура и заглянула Маше через плечо.       — Да что? Пропуска на январь нужно сделать, вот что, — ответила Маша и щелкнула клавишами, возвращаясь к работе. — Так что вы меня не ждите.       Девочки понимающе вздохнули и обменялись красноречивыми взглядами; наступила тишина, прерываемая лишь звуком падающих один за одним на стол писем и мерным клацанием клавиатуры. Через секунду к ним прибавился медленный стук каблуков и спокойный женский голос.       — Я уже еду домой, нужно собрать чемоданы. Андрей сказал, что задержится, — сказала Кира в трубку. — Хорошо, я жду у лифтов. — Она нажала на кнопку отбоя и подошла к нам — к дереву, рядом с которым всегда находился я. Не скажу, что я знаток в ваших чувствах, но известно мне многое. И первое, что я заметил — Кира сегодня плакала.       У ресепшена притих женсовет, Федя все так же упрямо перебирал последнюю почту. Так что Кира осталась наедине со своими мыслями, не зная впрочем, что рядом был я. Она прикоснулась к блестящему елочному шару, в нем отразилось помолвочное кольцо. На миг холл Зималетто исчез, и мне открылись ее страхи, ее надежды… Как же много надежд она возлагала на меня, на мой год, полный неизвестности, а я так некстати собирался ее подвести. Через несколько секунд я смог снова видеть Зималетто, украшенное новогоднее дерево, женсовет, Киру, но меня не отпускало видение — Кира примеряет свадебное платье в мастерской Милко за пару месяцев до свадьбы — торжества, которое никогда не состоится. Из размышлений Киру вырвал громкий голос Виктории, появившейся из приемной президента.       — Две недели райского блаженства, па-альм, — Вика с наслаждением потянулась. — И никакой работы!       Девочки зашептались между собой, я услышал что-то о верблюдах. Кира быстро сморгнула свои страхи и присоединилась к подруге у лифтов. Мне хотелось перед ней извиниться, но разумом я понимал, что в этом нет никакого смысла.       — До свидания, девочки, Федя, — улыбнулась она компании, окружившей ресепшен в приступе работы, — желаю вам счастья в новом году.       Вот, что я узнал о вас, людях, от моих предшественников, таких же, как и я, Духов: вы не устаете ежегодно желать друг другу счастья. И это не упрек, просто наблюдение. Ребята одарили начальницу долгими искренними поздравлениями, в запале даже Вике досталось, после чего Кира и Вика, о чем-то беседуя, скрылись в лифте.       — Все ушли. Может, и нам пора? — кивнула на выход Шура.       — Не все, — возразила, снова принявшаяся печатать документы на пропуска, Маша и уперлась взглядом в прямую спину Короткова. — Катька и Андрей Палыч еще работают.       — Ну, эти как всегда, — отмахнулась Шура. — Тань, подарок у тебя? Доставай.       И вся компания кроме Маши и Феди проследовала прямо ко мне. Из сумочки Татьяны под елку отправился яркий бумажный пакет с приклеенным к нему стикером «Потапкину С.С.». Я пригнулся, чтобы в него заглянуть, простите мне мое любопытство.       — Федь, а твой-то где? — От раздавшегося около меня голоса Шуры я, занятый разглядыванием подарка, вздрогнул. Шура на случай, если в наушниках, которые натянул Федя, играла музыка, крикнула погромче. Впрочем, Федя услышал ее без проблем и, порывшись в кармане куртки, метким броском передал Шуре что-то сверкнувшее металлическим блеском. Мне вновь стало интересно. В яркий бумажный пакет к шерстяным носкам и мандаринам добавилась новенькая блестящая фляжка и, думается мне, не пустая.       — Согреет Сергеича в холодное новогоднее дежурство, — понаблюдав за действиями женщин, хмыкнул Федор.       — Так-так-так-так…              Именно в этот момент какая-то нелегкая принесла к нам в холл господина Урядова. Одетый в пальто он еще держал какие-то документы и окидывал строгим взглядом своих подчиненных.        — Что это тут происходит? Почему не на рабочих местах? М-м?       Справедливости ради, до конца рабочего дня оставалась буквально пара минут, офис сделался пустым и кое-где темным. Смелости возразить Урядову прямо хватило разве что Шурочке, но и ее, хвала святому Духу, удержали.       — Наше начальство разошлось и нас вот отпустило, — мирно начала Амура.       — Татьяна, — забавляясь, обратился Георгий к своей подчиненной, — что, и ваше начальство вас отпустило? А почему я не в курсе? Впрочем, что с вас уже взять? Дисциплиной займемся в следующем году. Федор! — Урядов махнул в сторону женщин рукой и, щелкнув пальцами, поторопил неспешащего к нему Короткова. — Вот это нужно успеть доставить за сегодня, это очень важно. — Он сунул в руки Федора стопку бумажных пакетов.       Секунда, две…       — Мой рабочий день только что закончился, — серьезно сказал он и протянул документы обратно Георгию.       — Раз так, Федор, можете считать этот рабочий день в Зималетто последним. И в году, и вообще.       Мы, Духи, народ непредвзятый, нет у нас любимчиков и наоборот. Но Урядов Георгий Юрьевич сумел пробудить во мне чувства, о которых я даже не подозревал.       — Но так ведь уже… — глянув на наручные часы, попытался возразить Федя.       — Я обо всем договорился, вас уже ждут. Если не хотите лишиться работы, выезжать рекомендую прямо сейчас. — Георгий с выражением крайнего удовольствия на лице вновь передал документы Федору и под тяжелыми взглядами женсовета прошествовал к лифтам. — Бездельники, — произнес он на прощание толпившимся у елки женщинам и удалился.       — Вот же… — Шура потрясла кулаком только что сомкнувшимся створкам лифта, но сдержалась.       — Федь, — сочувствующе залепетали женщины, понимая, что пришло время всем попрощаться до января. Каждую из них Федор поцеловал в щеку, не дойдя только до Маши, но Маша на своем месте уже усердно печатала и, когда все замолчали, сама встретилась с Федором взглядом. Повисла неловкая пауза.       — Ладно, мне пора, — держа под мышкой документы Урядова, Федя легко стукнул по елочному шару кулаком и рванул от женсовета. Короткое видение на миг отгородило меня от собравшихся и тут же исчезло. В груди после этого заныло, я ощутил в себе желание остановить его. В следующую секунду Федя впрыгнул в открывшуюся кабину лифта и отвернулся.       Какое-то время после ухода Феди мы все молчали. Потом бойкое клацание клавиш возобновилось с удвоенной громкостью.       — И мы пойдем, — настояла Ольга Вячеславовна. — Ты, Маш, с нами?       Маша отрицательно покачала головой:       — Мне немного осталось. А вы идите, правда — идите.       — Ладно, — Шура поставила в споре точку, — идемте, а то Катька и то быстрее нас окажется дома.       Это сработало. Они, дружно вздохнув и улыбнувшись, еще раз окинули взглядом украшенную золотистыми бантами и разноцветными шарами елку. Я подошел к окну и выглянул сквозь щелочки жалюзи, надеясь на сколько-нибудь приличный снег, но, к сожалению, именно сегодня у меня с ним не ладилось. Видно, Дух из меня не очень. Я уже было повернулся обратно к женсовету, как вдруг просторный холл Зималетто снова исчез, перед глазами замелькало будущее, в каждом его отрывке мне встречалось одно и то же знакомое лицо. Оказалось, Таня решила надежнее приколоть съехавший с ветви золотой бант…       Елочные украшения, как вы, наверное, уже догадались, для нас обладают магией. Проще говоря, они наши проводники. С их помощью я вижу будущее того, кто коснулся красного, золотого, любого другого шара или вот этого банта, которому не дала упасть с елки Таня. Тогда будущее открывается. Для вас это бы выглядело, как фильм, ускоренный в десятки миллионов раз. Он не имеет ясного начала и конца, не имеет предыстории. Мне, как и Духу любого года, доступен всего лишь фрагмент, наш с вами общий год.       Когда все закончилось, и я снова вернулся в просторный холл к женсовету — обычно это длится секунды три, не больше — я чувствовал необъяснимую радость. В моем животе происходили странные перемещения. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя: должен сказать, проталкивать через себя чужое будущее всегда непросто.        Затем с лицом полнейшего идиота я уставился на фигуру Татьяны, скрытую широким пальто… Женсовет в это время втискивался в лифт. Предпоследней в него вошла Таня, за которой должна была следовать Амура. Но Амура, не дойдя пары шагов, остановилась и целенаправленно посмотрела на место, где все это время находился я.       — Ты чего, Амур? Увидела что-то?        Девушки нетерпеливо окликали ушедшую в себя Амуру. Меня тем временем распирало любопытство такой силы, что мне с трудом удалось удержать себя на месте, вместо того чтобы посмотреть, как отреагирует на мои перемещения местная провидица. Не может же она... Но в тот же миг, как я подумал об этом, Амура, шевельнув бусами, зашла в лифт. Девушки послали кучу воздушных поцелуев Маше и уехали.       В наступившей тишине было слышно, как булькает кулер. Только тогда я понял, что давно не слышал клацания клавиатуры, и увидел, как Маша сверлит взглядом место, где недавно стоял, разбирая почту, Федор. Решив ей не мешать, я уселся под елку и отвлек себя разглядыванием узора на носках, торчавших из пестрого пакета, предназначавшегося Потапкину. Очнулся я уже, когда Маша, по всей видимости, закончив с пропусками, собиралась домой. В холле Зималетто стало значительно темнее, свет приглушили, оставив гореть несколько светильников; настольную лампу Маша тоже выключила. Ее компьютер больше не шумел. Я понял, что наступило время попрощаться с ней, и поднялся.       Этого момента я ждал с самого ухода Федора. За душевными переживаниями парня его будущее оказалось для меня закрытым — такое редко случается. Но все же несколько сильных отрывков нашли путь ко мне, и я не удивился, увидев в них Марию Тропинкину — повелительницу ресепшена, а заодно и девушку, вскружившую Федору голову. Бедный парень. А впрочем… Маша подошла ко мне, и я сосредоточился.       Как будто догадавшись, чего я жду, Маша оглянулась. В холле было также пусто: из кабинета президента домой никто не спешил, президент и его помощница обыкновенно задерживались допоздна, а я, как и всегда, был невидим. Маша взяла в руки елочный шар, отливающий белым перламутром, и я чуть не застонал от досады, увидев на них теплые перчатки. Какое-то время она стояла так с закрытыми глазами, а после — это одновременно и удивило, и восхитило меня — она крепко поцеловала шар, отчего на его блестящей поверхности расцвел след ее розовой помады. Зималетто знакомо отошло на второй план, и я с готовностью нырнул в открывшееся мне будущее. Оно отличалось от будущего Тани, каждое будущее неповторимо. На этот раз, когда все закончилось, я ощутил, как меня затапливает тепло: от покалывающих пальцев на руках и ногах оно шло к сердцу и оттуда покидало мое, с позволения сказать, тело, расплываясь в воздухе. Мне почему-то было весело и грустно одновременно. Затем я, уже полностью вернувшись в полутемный холл, где стоял рядом с Машей, нашел взглядом то самое место возле ресепшена, где Федя после затяжной ссоры сделает ей предложение…       Очень странно, этот день выделился из целого года. Я видел в нем много слез. Откуда бы им столько взяться, я не имел ни малейшего понятия. Что самое странное, в будущем Тани я тоже его видел — не таким ярким и важным, но все же, решил я, день будет не из простых.        Еще раз взглянув на свой поцелуй, который остался украшать елку, Маша повернулась к лифтам. Мы все еще были связаны ее будущим, так что я успел услышать ее нечаянно мелькнувшую мысль о том, что, быть может, Федя уже вернулся, выполнив поручение Урядова, и несмотря на их ссору ждет ее внизу. Провожая уезжающий лифт, я уже знал — знал из ее будущего — что сегодня Федя вернуться не успеет. Но все у них будет хорошо.       Пустой полутемный коридор в конце концов зародил мысль о моем скором уходе. Но вдруг послышались спешащие шаги. Женские. Катя, счастливо улыбаясь, на ходу поправляла длинный шарф, сползающую с плеча сумку и постоянно оборачивалась на приемную — похоже, ей совсем не хотелось уходить домой. Я уже было решил, что в своем сегодняшнем состоянии Катя пролетит мимо. Но в очередной раз, когда она крутнулась, не то танцуя, не то запнувшись о свой же шарф, она заметила меня — строго говоря, меня она не увидела — и подошла. Улыбкой, озарившей ее лицо, можно было питать производство, находящееся глубоко внизу. Катя едва коснулась нескольких украшений, нашла шар с Машиным поцелуем и изумленно взяла его в руки. Перед тем, как меня позвало ее будущее, я успел заметить, как она густо покраснела, почему-то опять устремив свой взгляд в сторону приемной. Но перед глазами снова замелькали образы, а настоящие Зималетто и Катя пропали.       На этот раз все было намного тяжелее. В конце меня как будто выбросило из этого будущего, и я как рыба, оказавшаяся на суше, стал судорожно глотать воздух. Именно в этот момент я все понял и сам не удержался от взгляда на приемную. Не может быть…       Но, как оказалось — может. Из Катиного будущего я узнал, что с ней происходит, почему она стоит и улыбается, хотя должна бы выглядеть усталой и раздраженной из-за необходимости торчать на работе в такой час. Перед глазами все стояло видение скорчившейся фигурки на полу. Безоблачное счастье этой девчушки скоро превратится в тыкву, а принц — в жестокого и коварного короля.       Наблюдать сейчас за ней казалось мне неправильным, жестоким. Блестки от украшений в немногочисленном свете коридора отразились в стеклах круглых очков, когда Катя вдруг подняла взгляд и посмотрела сквозь меня. Поддавшись необъяснимому порыву, я бессмысленно крикнул: «Катя!», но, разумеется, Катя меня не услышала. Она засобиралась домой, и во мне всколыхнулось чувство, как будто я провожаю в плавание Титаник. Жестоко, очень жестоко. И тут в мое сознание сама собой вплыла новая успокаивающая мысль: Катя справится. Это я тоже узнал из ее будущего. Не сама и не сразу, но она это переживет. Я глубоко вздохнул и больше ничего не сделал. Только посмотрел, как Катя напоследок окинула мечтательным взглядом холл — черт бы побрал это место, где она впервые с ним встретилась, — зашла в лифт и уехала.       Другие рассказывали, как тяжело знать, что будет. Они советовали не вникать в проблемы людей, в их судьбы. Но как я мог не вникать? Я голову сломал, пытаясь это понять. И видимо, отвлекшись, я не заметил, как снег у меня все же получился. Тяжелые снежные сгустки падали строго вниз и тихо ударялись о землю. Я наблюдал из окна за этим печальным зрелищем.       Снова раздались шаги. Медленные, они издалека начали меня раздражать. Через несколько секунд в холле появился Андрей Павлович Жданов, и мои кулаки сжались — похоже, я очень много наблюдаю за людьми. Прикасаться к его будущему у меня не было никакого желания. Все, чего я хотел, чтобы он поскорее убрался. Но, как назло, Жданов медлил, задерживаясь у ресепшена, а потом и вовсе подошел прямо ко мне, как будто впервые заметив, как к новому году украсили Зималетто. Уходить отсюда, как я догадался, он тоже не хотел, правда, в отличие от Кати, не потому, что безумно влюблен.       Нетерпеливо перетаптываясь, я уже ждал, когда Жданов с тем, что у него скопилось на душе, оставит меня в покое. Но он тоже заметил отпечаток губ на елочном шаре. Не веря глазам, он ухватился за него длинными пальцами и повернул, чтобы лучше рассмотреть.       Черт, только не это…       На миг мне стало очень больно, и я вдруг подумал, что Жданов увидел меня и от неожиданности ударил в солнечное сплетение. Но отдаленным участком сознания я знал, что это невозможно, и помнил, что произошло в последнюю секунду. Впервые я не смог досмотреть будущее до конца и сам покинул его, задаваясь вопросом — что, черт возьми, это сейчас было. Вернулся темный холл, вернулся Жданов. Руки от шара он убрал, и я гадал, почувствовал ли он то же, что и я, но все-таки пришел к мнению, что для людей наше вмешательство обычно незаметно.       В памяти начинали всплывать отрывки. В одном Жданов крушит свой кабинет. Дальше я видел снег, залитый его кровью, и чувствовал эту кровь во рту. Там была девушка, она как будто специально от меня ускользала, а я и не пытался заглянуть в ее лицо, боль была слишком невыносимой. Одно только имя — Катя — мешало и сбивало меня с толку.       В будущем Кати Пушкаревой я видел Жданова. Его поступки и признания не вызывали во мне доверия, они тогда звучали иначе, и вместе с Катей я им не верил. Теперь же я запутался — не верить его боли было невозможно, но верить, помня о боли, которую испытывала в своем будущем Катя, не получалось. Напрашивался вопрос — когда я ошибся и ошибся ли? Внезапно я стал каким-то неполноценным, да и к тому же преданным. Разве мог я подумать, что Духи могут ошибаться? В голове стали возникать голоса — другие Духи настойчиво пытались помочь советом, но я их не слушал. Почему они не рассказали мне раньше? И что мне теперь делать?       Ответ, однако, пришел без усилий. Я должен сам выяснить все до конца. Духи протестовали против нарушения главного из правил, но я все равно решился: я сам коснулся плеча Жданова в дорогом кашемировом пальто — Андрей поежился, как от холода. И в тот же миг темный холл Зималетто вместе с Ждановым куда-то провалился. Я решительно прыгнул в открывшуюся пасть будущего и через три секунды знал все до последней капли — до последней секунды моего года.       Внутри что-то взволновано ухало, мысли путались, когда я вернулся. Я действительно ошибся. Там снова был развороченный кабинет, снег в крови и девушка. Катя сбежала от него почти в тот же момент, как он понял, что правда ее полюбил. Какая жестокая ирония! И сколько бы он ни старался вернуть ее, она ему не верила… Они оба изменились. Я видел прочитанный дневник, ее слезы и окончательное решение не быть с ним.       — Что это значит? — кричал Андрей, протягивая Кате ее заявление на следующий день. — Я спрашиваю тебя, что это значит? Неужели я настолько противен тебе, что ты не можешь спокойно пройти мимо меня в коридоре?        Тогда случились оба заявления об уходе, слезы женсовета; я наконец понял, что этот самый день сегодня видел уже трижды. Попытка Федора остановить Андрея на миг заставила меня улыбнуться: «Андрей Палыч, да если вы останетесь, мы не то что ссориться, мы поженимся!». Я ждал, когда Катя и Андрей все исправят, не может же их история закончиться вот так, когда они правда любят друг друга. Но этого не случилось. Они расстались навсегда, в мой чертов год они больше не встретились.       Андрей вздохнул. Я и забыл, что он до сих пор не ушел. Вряд ли он догадывается, что его ждет, и как сильно изменит его будущий год. Если бы я мог с ним просто поговорить, я бы сказал, какой момент по моему мнению стал для них переломным, я видел его — Андрей смотрел на темный экран мобильного, который выключил секунду назад. Он решил быстро, без промедлений порвать все связи с Зималетто. Женсовет тем временем уже в будущем Кати пытался доказать ей, что Андрей всем сердцем хочет остаться, но он уйдет и уедет, куда глаза глядят, чтобы ей жилось спокойнее. Кто-то из девочек поднял трубку, набрал номер, но связаться с абонентом не получилось. Потапкин на проходной сказал, что Жданов покинул Зималетто. Все замолчали, и Катя в какой-то момент сказала:       — Все правильно, так и должно быть.       — Но как же так? — Маша заплакала. Звякнул открывающийся лифт, все одновременно повернули головы, но это с другими сотрудниками вернулся Федя. Он присоединился к скорбной компании. Слезы огорчения выступили на глазах у всех девочек.       — Все правильно, — повторила Катя, прикрыв глаза. — Не беспокойтесь из-за Александра. Я передам дела Кире, Зималетто дорого ей, как никому другому. — Катя кивнула собственным словам и решительно зашагала прочь, в сторону кабинета президента.       — Но Кать?       Катя не ответила, и это видение пропало. Его место занял шум множества голосов моих предков, теперь он стал громче, я не мог разобрать собственных мыслей из-за них. Как рой пчел, они сбивали меня. Наверное, они чувствовали неладное и пытались меня образумить. Нет смысла скрывать, что я не хотел наступления такого будущего. Закрыв глаза, я приказал Духам молчать и удивился, когда это подействовало. Тогда же я осознал, что впервые нахожусь в своей голове один. Наступившее одиночество быстро сменилось пониманием — сейчас я главный. И этим нужно воспользоваться.       Но затеяв пойти против системы, я нервничал. Что если своим вмешательством я сделаю только хуже? Духам не позволено влиять на решения людей, мы не волшебники, мы не переписываем сценарии. Мы всего лишь наблюдаем, в нашей власти короткий год, все его время…       Что-то шлепнулось, и рядом со мной завозился Андрей. Собираясь уходить, он задел подарок, который оставили для Потапкина девочки и Федя, и нагнулся, чтобы поставить его на место. Я увидел, как при движении сверкнуло стекло на его часах, выглянувших из-под рукавов пальто. Через секунду я уже знал, что делать. Андрей направился на выход. Сейчас или никогда!       Звуки затихли. Медленные шаги Жданова, кнопка вызова лифта — всего этого уже не было. Я скорее почувствовал, чем увидел, как за окном прекратил тяжело падать снег, он поплыл вокруг здания Зималетто, заворачиваясь в неторопливую спираль. Я закрыл глаза и представил мгновения года; оба будущих были как ладони, события выстроились в ряд. Осторожно, чтобы ничего не сломать, я вырвал несколько минут из их снов, по паре секунд от каждого дня. Эти минуты я вернул в тот, нужный, день, когда Андрей решит навсегда уйти из Зималетто. Чтобы задержать его в здании, я рассыпал на его дороге мелкие препятствия, и главное — изловчился и снова включил его телефон. Если у Кати не будет возможности с ним связаться, все старания бессмысленны. Наконец, для надежности я шепнул на ухо начальнику отдела кадров, неугомонному господину Урядову, идею провести в этот день инспекцию сотрудников производства…       Я открыл глаза и увидел полутемный холл Зималетто за мгновение до того, как Андрей вошел в лифт. Успел добежать до места, где он стоял, и снова опустил руку на его плечо. Боль снова пронзила меня, но теперь она была другой, ее я смог вынести.       — Я давно простила вас. — Катя волновалась, когда стояла перед Андреем. Голоса подруг, сотрудниц производства — все замерло, чтобы Катя наконец смогла сказать эти слова. Ее сердце бешено стучало. — Я не могла вас не простить. Потому что я вас… потому что я вас…       Через мгновение Андрей — настоящий Андрей — вошел в лифт, не подозревая, какие изменения только что произошли. Скажу больше, он никогда об этом не узнает.       — Все получилось, — сказал я ему, когда створки лифта стали закрываться. Я знал, что он меня не слышит, но мне было важно это сказать.       Он уехал, а на меня накатила жуткая усталость. Как будто на крохотное изменение будущего ушли все мои силы. Я сел прямо на пол у лифтов и облокотился на гладкую стену. Немного ошалелый от того, что сделал, я чувствовал радость и глупо улыбался в пустоту. Духи по-прежнему молчали, но я знал, что они все видели. Отсутствие нотаций я принял за добрый знак. Кажется, я только что создал прецедент.       Под елкой дожидался своего часа подарок Потапкина. Думаю, я успею его вручить до того, как уйти. После наступления Нового года меня здесь уже не будет, но я все равно буду рядом, чтобы еще раз увидеть, как будущее наступает. Я буду рядом до того момента, пока следующий Дух не придет для моей замены. Это всегда происходит. Мы, Духи, привыкли к этому и, честное слово, ни на кого не в обиде.       Я закрыл глаза, и снег за окном в темноте замер, прекратив закручиваться вокруг Зималетто. Медленно он двинулся вниз, а часть снежинок так и осталась парить в воздухе, при дуновении тихого ветра поднимаясь ввысь. Наконец снег вышел таким, как я хотел. С Новым годом.