Месть

В одной крохотной деревеньке, каких в России великое множество, стоял совершенно обычный деревенский домик. В два этажа, то есть с чердаком, но из чердака этого комнатку сделали, вроде как спальни. Домик сам маленький, да уютный. Жила в нем бабушка Антонина, добрая да работящая. Огород у ней — краше всех в округе, живет весь, цветет. Кошка Муха от соседей приходит, сама будто королевских кровей: такая пушистая, да ладная. К бабушке этой частенько в гости дети с внуками приезжали. Летом, особенно. И тогда наполнялся тихий дом смехом и голосами. Детей у неё трое было, а внуков семеро. Три парня, да четыре девчушки. Старшие ребята-то редко навещали, а вот дочери сын, да сына три дочки — каждое лето. Помогали бабушке. А еще в том доме её много всякой живности было, как оно в деревне водится. Но не собачки с мышками, а паучки маленькие, домашние. Разные — разные. По-больше — на улице, по-меньше в доме. Бабушка Антонина их не трогала, только паутины смахивала, чтобы чисто было. И вот родился как-то под лестницей, под четвертой ступенькой, маленький паучок. Мамы-то у него не было, а дедушка был. Дедушка был стар, много дней ему было, а паутину каждый раз исправно плел, да не ворчал на хозяйку. Понимал, что человек здесь главный, а они на его территории гости. А вот маленькому паучку это невдомек было. Сердился он, каждый раз сердился, когда Антонина дедушкину паутину смахивала жестким веником. И шипел тихонько злые слова: «Вот вырасту я, накоплю яду, да покусаю всех людей. Умрут они — наш дом будет.» Дедушка на это головой качал, мол, нельзя так говорить. Если люди уйдут — и корма летать не будет, ведь вкусные мошки только в человеческом доме живут, крошками их еды питаются. Да и откуда взять домашнему паучку яду?.. А было откуда. Помнил Паучок то, что дед давно забыл. Что в предках их ходили грозные Ядовитые Пауки. Никому не давали спуску! А потом одомашнились, подобрели, яд за ненадобностью и сошел на нет. И на них досадовал Паучок. Шипел свои недобрые мысли, и в челюстях его начал формироваться пока еще слабый фермент... И больше злился Паучок. И так был занят этой злобой, что не научился у дедушки паутину плести. И вот однажды дедушка не проснулся. Умер. Старенький он был, много дней видел, да уставал часто, сеть переплетая. Погоревал-погоревал Паучок, погрустил-погрустил, да надумал, что это злая бабка Антонина виновата. Мол если бы она не трогала дедушкины сети, он, может, дольше прожил бы... И оттого еще сильнее злился. Сидит под своей четвертой ступенькой, наблюдает за людьми, как они вверх, да вниз ходят, а сам лапками перебирает, шипит тихонько, да злобу копит. Да только прошло пару дней — голодно стало Паучку. Раньше-то дедушка ему суп из мух готовил, а теперь некому. И мух взять негде: сети ловчей нет. Сидел так Паучок, пух с голоду, желчь свою глотал и вдруг приметил на третьей ступеньке маленькую мушку. Сидела она, наивная, лапки потирала, грелась солнышком, отдыхала. Подкрался тихонько Паучок к краю своей ступеньки и спрыгнул вниз прямо на мушку! Вонзил в неё клычки ядовитые, впрыснул яд и позавтракал. Ох и вкусной же показалась ему эта мушка! Гораздо вкуснее дедушкиного супчика. С той минуты так и повелось: научился Паучок себе без паутины еду добывать. Прыгал на мушку, прижимал её крылышки цепкими лапками и кусал. Мушки с того яда быстро умирали, мало трепыхались. Радовался Паучок: работает яд! Шли дни... Каждый день вставало яркое солнышко, летали веселые мушки, а в темноте четвертой ступеньки рос и копил свою злобу прирожденный убийца. Все доброе пропало в нем. Ни сострадания, ни жалости не знали острые челюсти. И ненависть, слепящая жгучая ненависть пела ему колыбельные. .. Первой жертвой стала маленькая внучка Антонины. Она присела на третью ступеньку, положила тоненькую ручку на четвертую, а сама улыбалась и разговаривала со старшим братом, который стоял у начала лестницы. Паучок весь подобрался, подтянулся и..! Прыгнул, да укусил девочку. Та вскрикнула, махнула ручкой и убежала. Брат за нею, мол что случилось? И скрылась суета в комнате. А Паучок остался лежать у стены ступеньки. Отбросила его ручка жертвы. Опустошен был Паучок — весь яд выплеснул в пальчик девочки. Опустошен, но счастлив. Впервые в жизни счастлив. И на следующий день голосов в доме стало меньше... Пропала маленькая девочка, пропали её две сестры, пропали родители. На пять человек меньше в доме стало. Праздновал первую победу злой Паучок. И невдомек ему было, что кончился отпуск у хозяйкиного сына и уехал он восвояси со всей своей семьей. И снова для убийцы наступили дни ожидания. Людей в доме осталось всего ничего: бабушка Антонина, её внук, да его родители. Паук решил не мелочиться теперь. Он повзрослел и чувствовал приближение старости... Другие пауки, его соседи, уже обзавелись потомством или самочкой. В последнем случае после свадьбы паук со своей женой уползал на Улицу, праздновать. А ему было не до того. Он ждал, копил свой смертоносный яд ради мести. Грезил, что станет героем среди паучьего племени... Он стал есть меньше, экономя силы и фермент для решающего укуса. Чуть похудел, да это было не важно. Ожидание уже вошло в привычку, и такие мелочи его не волновали. Вскоре яд был накоплен. Паук был в полной боевой готовности. Он дрожал от предвкушения! Осталось только выбрать момент... Паук забрался на самую Верхнюю ступень, где не был никогда. Поздоровался с местными паучками и, пока ждал жертву, в красках обещал им счастливое будущее, описывал тяжкие дни ожидания... Сердобольные паучки накормили будущего героя мушиным супчиком, а после оставили в покое. Вернее, заняли места в партере: на гардине, на шторах окошка, на стене. И вот! Раздались приближающееся шарканье ног Антонины. Первая ступенька. Вторая. Третья. Родная четвертая! И вот уже голова бабушки стала на уровне последней ступени. Убийца нахохлился и принялся вещать ранее заготовленную речь, повествующую о том, что закончились мучения паучьего племени, закончились притеснения! Его речь кипела злобой, ненавистью, накопленной за все дни жизни. «Умри же достой...» Закончить несостоявшийся герой не успел. Тяжелая рука доброй бабушки Антонины прервала его никчемную жизнь... Мораль: Кто копит злобу, тому тапком по лбу.