Я бегу за тобой, а ты от меня убегаешь

Когда я впервые увидела тебя, то испугалась. Маленькая, орущая, укутанная в белый кулек. Ты была совсем крохотная, но кричала сильно. Иногда приходилось затыкать уши руками, чтобы уснуть. Видимо, уже с первых дней хотела заявить о себе, не умолкала. Родители шутили, мол, растет певица. А я выглядывала из-за угла и не верила в происходящее. Теперь у меня есть сестра! Понемногу привыкла. Начала подходить к люльке, успокаивать тебя. Трясла погремушками у лица и кружила над головой подвесных единорогов. Твои крохотные пальчики тянулись ко мне, но не доставали. Приходилось подносить игрушки ближе и крепко держать, ведь ты так и норовила вырвать и забрать себе. Маленькая собственница. Но я боялась брать тебя на руки – вдруг выроню. Тогда мама придет и поставит в угол. А я так не любила стоять в углу и смотреть в темноту между стеной и шкафом. Ты спокойно могла бы через нее пролезть, но пока не умела ходить. Ничего, скоро мы за тобой совсем не сможем угнаться. Я читала сказку про «Золотую рыбку» и покачивала кроватку. Ты распахивала свои глазенки, с удивлением смотрела на мир и улыбалась. Иногда что-то мычала на непонятном языке. Я наклонялась и сразу же оказывалась заложницей – крепкие пальчики цеплялись за волосы и не отпускали, пока не приходила мама. Она перехватывала тебя, брала на руки и уходила в другую комнату. Я не завидовала, знала, что мама любит нас одинаково. В детстве мне казалось странным, что ты становилась спокойной, только когда я оказывалась рядом. Наверное, уже тогда чувствовалось, что мы родные души. Нет, не просто сестры, а что-то большее, не видимое другим. Я пела колыбельные, пока мама готовила на кухне сладкий пирог, а ты слушала меня и подвывала. Так по-детски, но сейчас это дорогого стоит. Если бы представился шанс перенестись во времени, я бы сделала это. Не задумываясь. Как мы любим – рискнуть и остаться счастливыми. Я бы с радостью взяла маленькое тело на руки и укрыла от вьюг. Стоило задуть ветру зимой, и ты начинала плакать, громко, надрывно, страшно. Я быстро бежала из соседней комнаты, укутывала тебя в цветастое одеяльце, покачивала, успокаивала. Ты боялась, а я была рядом. Именно тогда, когда увидела испуганное личико, пообещала себе, что никогда тебя не оставлю. Но не сдержала. Обманула. Предала. Нас развела жизнь или глупость, ошибка… Сейчас уже трудно сказать. Мы обе завертелись в круговороте, что не сразу поняли, как отдалились. Семья, дети, работа, развод – и мы на разных фронтах. Я надеялась, что после, когда все закончится, мы сблизимся. Не получилось. А затем настал великий день. Первый класс. Все дети с цветами. Помнишь, мамины любимые – гладиолусы? Ты их терпеть не могла, поэтому отдала кому-то у школы и убежала. Пришлось догонять тебя и силком вести обратно. Дурная, но невероятно упорная. Уже тогда ты стремилась отстоять себя, на весь мир заявить о том, что «я здесь, стою рядом и машу вам, чтобы меня заметили». Ты стояла на линейке в шеренге с конопатым мальчиком, который дергал тебя за косички, стоило только отвернуться. Постоянно вертелась, как юла, с интересом рассматривала деревья, заводила новых друзей. Одним словом – звезда компании. Никто не оставался равнодушным рядом с девочкой с двумя русыми косичками. Всегда удивляла твоя бойкость и сила. Тогда мальчик ушел домой в слезах, со сломанным носом и потом до конца школы таскал твой портфель. Бедняга! Влюбился с первого взгляда. Потом еще его мама ходила к нам домой разбираться. Ой, сколько мы с тобой испытали крапивы… Мне как старшей, конечно, досталось больше. Не уследила, не предотвратила, не отдернула. Маленькая, а уже драчунья. Да и как можно спокойно смотреть на тебя. Яркая, живая, бойкая. Ни одно мероприятие не проходило без участия тебя. Устраивали спектакли, главная роль – твоя. Проводили новогодние утренники – и снова в центре внимания моя сестра. С раннего детства тебе удавалось расположить к себе людей, понравиться им. У меня так не получалось – спокойный характер, все дела. Учителя удивлялись, какие разные сестры. Да, мы были совершенно не похожи, но, как известно, противоположности притягиваются, и в нашем мире все было именно так. Тебе совершенно не давалась математика, эти цифры, уравнения, графики. Иногда мы целый вечер просиживали дома, пытаясь разобраться с задачами про двух землекопов, потом бросали заниматься фигней, открывали решебник и скатывали все с последней страницы. И знаешь, ведь прокатывало, пока учителя не просекли, что мы жульничаем. Как же потом обеим прилетело от мамы. Старый добрый ремень. До сих слышу – лодыри, тунеядцы, обманщицы. В тот вечер мы обе узнали много незнакомых слов, которые ты немного погодя старательно записывала в тетрадку. Зато несмотря на уговоры и мамины упреки, мы оставались командой. Я учила тебя списывать, а ты делала меня терпеливой, усидчивой. Пожалуй, из всей нашей семьи, родных, друзей, троюродных дядь и теть ты была самой умной. Схватывала все на лету. Вечно куда-то бежала, находила занятие, увлекала других. Ты была открытием в моей жизни, вдохновением для всей окружающей тебя толпы, центром которой вечно оставалась. Когда я повела тебя впервые в музыкальную школы, это была катастрофа. Тогда ты едва перешла в пятый класс и решила променять рисование на музыку. Хотя, признаюсь честно, в гостиной до сих пор весит твой акварельный сиреневый конь, странный, но любимый. Напоминание о детстве. Жаль, что расстояние расставило нас по двум концам света – туманный Альбион и жаркое Перу. С детства влекло на экзотику. Тебе нравилась архитектура, виолончель, которая в твоих руках превращалась из деревянной игрушки в мечту поэта. Как же ты прекрасно играла на ней, не давая соседям и родителям спать. Но мне нравилось слушать мелодию, устроившись за стенкой, напевая перед сном незатейливый мотив. Активность – девиз жизни. Искусство пленило тебя, культура увлекала. Хор, виолончель, потом добавилась гитара и игра в рок-группе. О, отлично помню момент, когда ты пришла домой поздно вечером с выкрашенными в синий волосами и сказала, что теперь будешь панком. Мама рыдала, папа ржал, а я дала тебе пять и обняла. Гордилась твоим стремлением познать жизнь, испытать то, на что обычный человек бы не решился. Если боишься – сделай это обязательно. Ты уговаривала меня присоединиться, петь вторым голосом, штурмовать клубы и искать популярность. Теперь жалею, что заупрямилась, отступила, испугалась. Но зато я была вечным спутником бесконечных репитиций и концертов. Когда барабанщик опаздывал, ты сажала меня рядом и заставляла лупить по тарелкам, пока не приходил учитель сольфеджио. Он жаловался директору, ведь мы мешали ему включать «В пещере горного короля». Но неизменно утихали, таились, как мышки, а потом врубали все по-новой, сильнее, ожесточеннее. Ты подговаривала меня, я соглашалась. Попадало обеим. За нас тогда взялся папа – угол не помогал, обои на сгибе стали ветхие. Еще бы, мы их каждый раз ворошили, глядя в темноту между стеной и шкафом. Ковыряли, царапали, портили. Долгие беседы помогли. Твое первое свидание и первое разбитое сердце. Слезы, возмущения на весь дом, громкие фразы, хлопанье дверьми. Все терпели и ждали, когда пройдет, пока я обнимала тебя и молчала. Мы были друг у друга, оставались рядом, несмотря ни на что. Случались ссоры, но что они по сравнению с любовью. Убегали в разные стороны, возвращались, протягивали мизинчики – мирились. Бросали обидные фразы, иногда дрались, заваривали чай, болтали. У нас на критические ситуации был ритуал. Если ссорились, то просто обязаны были вечером этого дня помириться за чашкой чая. И опять же выходили разногласия: я любила китайский зеленый, а ты черный. Гадость редкостная, но делать было нечего, сидели, пили. Потом настала пора института. Ты съехала от родителей и отправилась покорять большой город. Постучала в мою дверь и осталась рядом на четыре года, которые пролетели как один миг. Каждый день был насыщенным. Мы сидели за учебниками, пропадали на вечеринках, ходили по театрам. Ты тогда впервые открыла для себя оперу и бесповоротно влюбилась в нее. Пробовала петь высоким голосом, но такие ноты были не для тебя, человека, с детства сидящего в альтах. Низким голосом ты брала непокоримые вершины в университетском хоре, пока его не закрыли, а тебя не отправили на «Voice». Ты сразу понравилась жюри, да и как можно не заметить чуда, ведь музыка шла из души. Карьера резко взлетела вверх. Последовал круговорот: продюсеры, кастинги, выступления, огоньки. Все было идеально, как ты и мечтала, пока не слегла с воспалением легких. Осложнение было словно ложка дегтя, поразившая легкие и лишившая тебя голоса. Пара долгих лет борьбы, истерик, восстановления. Тебе было невероятно тяжело, страшно, больно. Я воспринимала эти потери, как свои, и оставалась рядом, понимая, как важна поддержка близкого человека. Наша связь оставалась крепка, даже когда несчастья внезапно обрушивались на головы. Всё завертелось, я вышла замуж, тебе попался достойный мужчина, любящий и принимающий недостатки. А у тебя их было море, но ты не сдавалась, стремилась побороть себя, стать лучше. Мы с мужем съехали, улетели в Великобиртанию, вы с парнем построили за пределами Нью-Йорка каменный дом. До сих пор не понимаю, как ты решилась оставить насиженное место, то, которое возводила упорным трудом, и улетела в Перу. Единственный раз, когда ты заглянула к нам, ознаменовался событием – рождением первенца. Ты переживала развод и не знала, что будет дальше, застыла в одном месте, стремясь снова взяться за все на свете. Я помню, как вышла с мужем из роддома, держа в руках маленький белый комочек, а ты едва не налетела на меня. Младшая сестра снова рядом. Ты светилась от счастья и радовалась сильнее ребенка, только что появившегося на свет. Тот момент был поворотным. Он определил твою дальнейшую судьбу, в которой, увы, мне не было места. Ты отправилась получать второе высшее, чтобы работать учительницей и учить детей писать, читать, познавать мир. Я осталась в Англии, погруженная в семейные дела, пеленки, мужа. Мы вновь растворились, отдалились, уплыли. Было некогда связаться, приехать друг к другу, увидеться. Каждый был занят тем, о чем мечтал – я ждала второго ребенка, ты строила карьеру в Перу, открывала центры реабилитации детей, банкротилась, снова пыталась что-то изменить. Годы летели, мы молчали, отыскивая причины не видеться. Будто пролегла пропасть. Я не понимала, как живется тебе, думая, что рядом есть поддержка, пока не узнала все от знакомых. Ты связалась с мужчиной, едва вышедшим из тюрьмы, и здорово влипла на деньги, но ничего не сказала мне. Видимо, одиночество дало свое и ты боялась открыть правду. Наверное, я бы тебя осудила, но ведь это были по-прежнему мы. Декрет кончился, с мужем устроили детей в садик. Когда я вышла на работу, мы почти не звонили друг другу и редко писали. Поссорились. Опять из-за какой-то мелочи, как всегда. Но на этот раз мне было абсолютно некогда мириться, а в тебе заиграла гордыня. Мерзкий, но такой ранее любимый характер. Раньше я равнялась на тебя, а потом вдруг начала замечать, что растворяюсь в тени. Завидовала. Когда я собралась с силами и решила тебя навестить, оказалось уже поздно. И вроде все было уже распланировано, билеты куплены, дети оставлены с мужем, я в самолете, а время уже не повернуть назад. Если бы я знала, что ты сядешь за руль и проскочишь на красный свет, пока мчишь встречать меня в аэропорт, я бы не полетела. Или оставила бы все в тайне, сделала бы сюрприз. Ты так отчаялась и устала от жизни, так желала меня обнять, почувствовать поддержку, что совершила ошибку. Одно движение, и ты лежишь на асфальте, пока я с нетерпением жду нашей встречи у дверей аэропорта. Я набираю номер, а телефон абонента лежит разбитый на тротуаре, пока тебя везут без сознания на скорой. Я улыбаюсь, ведь скоро обниму тебя и снова буду рядом, а твое тело безжизненно лежит на больничной койке. Мы так хотели воссоединиться, что оказались разбиты. Опять по двум сторонам баррикад, только в этот раз не в соседних комнатах, а напротив друг друга – ты на кровати, я на старом стуле. Если бы я только знала, что ты понесешься на скорости, то осталась бы дома. Возможно, я сейчас вижу тебя в последний раз. Большая, тихая, укрытая белой простыней. Сейчас бы я многое отдала, чтобы ты снова крепко взяла меня за волосы, пока я наклоняюсь над люлькой с подвесным единорогом в руках. Я снова хочу видеть темноту между стеной и шкафом, стоя в углу, а не спокойную тебя. Женщина средних лет с проседью в волосах сидела на старом стуле и тупым взглядом оглядывала комнату. Плотные шторы поглощали солнечный свет, а глаза постепенно привыкали к темноте. Не знаю, слышишь ты меня или нет, но сделай одолжение – закричи, как сделала это в первый раз. Маленькая, орущая, укутанная в белый кулек.