Мы не первые, мы не последние

      Она хочет остаться укрытой под покровом ночи, поэтому решает приземлиться неподалеку от цели, не упуская ее из виду и не вызывая подозрения. Совершив несколько грациозных махов длинными желтыми крыльями, украшенными растекшимися по коже вкраплениями красных, как вино, полосками вдоль пальцев, драконица опускается на мягкой травяной ковер, наметив место приземления легким прикосновением охвостья. Толчок вверх, притяжение земли устремляет вес тела вниз, шуршащее проникновение когтей сквозь травинки к мягкой почве, и она складывает крылья, встряхнув ими от зябкой дрожи, передавшегося по кончикам пальцев, так долго ничего не ощущавших под собой, кроме объятий ласкающего ветра. Будь она рядовым солдатом, видевшим павших товарищей на поля боя или беспринципным холоднокровным наемником, ее не смутило бы препятствие, образовавшееся у нее на пути и выступившее неким предлогом сделать остановку, привести разрозненные мысли в порядок. Два парящих острова, столкнувшись, образовали перед ней резкий склон, порог растрепанного дерна, благодаря чему с ее места открывался необыкновенный вид на верхушки крон густых деревьев, раздробленных ныне на крошечные зеленые островки уцелевшей жизни густых зарослей. Полноценные чащи рассыпались на сотни парящих островков, распушившихся от торчащих корневищ. Окинув теплым взглядом бушующую растительность, драконица закрывает глаза и втягивает ноздрями свежий воздух, насыщенный влагой студеной росы. Выдыхая, гостья пускает облачко густого пара и провожает его взглядом, пока оно не распадается на невидимые капельки влаги, спадающие на бутоны спящих полевых цветов. Пахнет необыкновенно свежо от прохлады – не хочется идти и о чем-нибудь думать. Позади город – полуразрушенный Варфанг, – слишком гордый и величественный, чтобы потерять целиком в решающей схватке вереницу полукруглых сторожевых башен, кольцом окруживших вечный памятник дружбы с драконами, теперь мирно дремлющий на останках переродившегося Авалара на осколках лика мира. Жаль, что великолепие ночи приходится нарушать планом мести, который новоприбывшая вынашивала со дня битвы. Тем не менее, она позволяет себе несколько мгновений побыть наедине с природой, с ее магическим перевоплощением, где настолько тихо, что, кажется, обнаруживаешь слышать голоса своих мыслей. Она вновь оборачивается, взирая на утомленный войной город. Ничто не оказывает такого эффекта масштаба, как зияющая брешь среди вереницы бастионов, освещенная мягким светом двух лун. Удивительно, но вид потрепанной столицы невероятным образом успокаивает гостью. Он как опора, как надежный союзник стоит позади и безмолвно дает понять, что на него можно положиться.       Он рядом, он защитит. Выступит оплотом надежды.       Гигант обязан своей жизнью маленьким искусным зодчим. Он покрыл славой трудолюбивых кроттеров.       Драконица отворачивается от белокаменного исполина и смотрит вперед. Где-то там, впереди, среди остатков леса, затерялись они – пара драконов, причастных к гибели ее родителей.       Причастных… Это слово обжигает разум, это слово щиплет язык, вызывая привкус яда. Оно срывается с него навязчивым шепотом и растворяется в голубоватом свечении сумрака. Гостья закрывает глаза и вдумчиво вздыхает.       – Ночь мне все простит, – шепчет драконица себе так тихо, что движутся только губы. – Мне нужно собраться.       Она раскрывает янтарные глаза и тыльной стороной лапы, начиная от кончика пальца, потирает одно веко, затем другое. Ее незатейливое движение, внешне напоминающие противостояние легкой сонливости, напоминает ей о причине визита. Драконица подносит лапу к носу и замечает, как на чешуйках пальца серебрится влажная дорожка от слез. Она склоняет шею к земле и проводит языком по сухой губе, сглотнув тяжелый ком, мешавший свободному движению ее груди. На траву падает слезинка и скатывается по трубчатому листу, как одинокая лодочка, неуверенно скользящая по высыхающему каналу реки. Путница смотрит на нее и сумбурным кивком подводит для себя итоги. Все было куда проще, когда она находилась за стенами города. Ее решительность висит на волоске, но воспоминания о родителях крепнут и зажигаются внутри нее яркой искрой безрассудной мести. Это они повинны в смерти родителей! Это из-за них мир растрескался по швам! О да, она знает, кто стоит за этой мерзкой историей! Она знает, кто пробудил Темного Мастера!       Она знает, что за этим стоит пурпурный дракон. Одним больше, одним меньше… Одному почти удалось разрушить мир, другой помог ускорить этот процесс. И что теперь? Один из них остался в живых. Разве от героического поступка его чешуя стала светлее?       Драконица поднимает голову. На небе ярко светят две луны – две подруги перевоплощенного мира, спасенного от забытья.       Две ведьмы, выстраивающиеся в зловещий ряд.       Где-то играет на крыльях сверчок, в чащобе нервничает сова, а ветер безмятежно треплет верхушки деревьев. Мир теплится вокруг драконицы, растет и крепнет. Он приспособится – все приспособятся. С каждым дуновением, сорванным листком и бьющим ключом в овраге мир обретает силы для цветения новой эры.       Эры мира?..       Нет-нет-нет! Здесь все обман, все это кратковременный мираж! Все вокруг – предсмертная музыка сумерек, не попадающая в такт будущему, которое не сплетется тугой веревочкой и порвется под тяжестью лапы.       Под тяжестью лапы пурпурного дракона.       – Соберись… – пытается приободрить себя гостья леса, опустив ушные гребни. – Если этой опасности не понимает его спутница, я сама поставлю точку в этой истории. Соберись! – встряхивает драконица головой. – За всех, кого ты любишь, за мать и отца…       Неожиданно для себя она подрывается с места и прыжком устремляется вперед. Бесшумно спрыгнув с одного островка на другой, она, пригнувшись и выставив локти по сторонам, словно дикая кошка, добегает до деревьев и скрывается среди их стволов. Она бежит легко, будто парит над шелестящими зарослями, просовывает длинную мордочку сквозь колючие кусты, проскальзывает под сучьями поваленных деревьев, отталкивается пальцами задних лап, используя гибкий хвост для равновесия и стремительных маневров, будто нападающей змеи, замечает плотные сети паутины и перепрыгивает через них, проползает, увертывается от колючих кустов терновника, прислушивается к треску веток под своим телом, дышит глубоко, экономя силы, слушает биение своего сердца и не дает ему повода трепетать от волнения. Драконица движется сквозь препятствия, как голодный зверь, напавший на след добычи, жаждущий отведать ее крови и предвкушая скорый пир. Она близка к своей цели. Здесь, сейчас, еще один поворот, еще один прыжок, и она достигнет крошечной поляны, где ее ушных перепонок коснется заветный треск поленьев костра, который станет символом его конца.       Конца пурпурного дракона.       Она останавливается, она слышит, она улавливает знакомые звуки. Неужели ее путь практически завершился? Сколько прошло времени? Почему она так быстро добралась? Ее ноздрей достигает едковатый запах дыма с терпкой кислинкой, танцующий на сыром буреломе. Драконица припадает к тверди, прикладывая ушной гребень к земле, будто норовя уловить вибрации будущей жертвы, ее обостренные чувства, как она содрогается от животного страха. Остается только сделать прыжок, один меткий удар когтей и решающее смыкание челюстей на его мягкой шее и удержание до тех пор, пока пурпурный дракон не покинет границы своего тела и не сольется с миром холодных звезд. Драконица пожимает пальцы лап, расправляет плечи, лицо искажает зловещая ухмылка. О, это ни с чем несравнимое чувство превосходства! Ее уводят мысли и обнимают сладкие фантазии, представляющую в голове ясную картину того, как все закончится. Будет неприятно, будет больно, но она вот-вот готова перекрыть поток своих чувств и хладнокровно отдаться своему замыслу. Однако ей придется набраться терпения. Оценив обстановку из своего укрытия, гостья леса понимает, как рискованно нападать с этой дистанции – сила стихий пурпурного дракона слишком велика, и он успеет среагировать на выпад. Ей придется обойти поляну, подобраться ближе и тогда она вонзит клыки в его шею, ее лапы обагрятся кровью, а поляну затопит предсмертный вопль растущей угрозы. Этот мир не заслуживает вновь оказаться на краю гибели. Не меняя позы свирепого охотника, она приближается к единственной преграде, сквозь которую просачивается качающийся свет костра и осторожно протискивается треугольной мордочкой сквозь сырую листву, едва дав своим глазам уловить два силуэта у пламени, будто хочет лишний раз убедиться, что все это происходит с ней наяву, а не в мимолетном сне.       Наконец-то.       Она смотрит на них, не моргая и не двигая ни одним мускулом тела. Хвост собран в жесткую напряженную дугу, натянутую, как поддетая пальцем струна. Крылья стянуты к бокам как можно плотнее, чтобы в случае неожиданного нападения драконица могла скрыться в густых зарослях.       Два дракона у пламени ведут тихую беседу. Гостья леса пытается уцепиться за нить разговора, но легкое дуновение ночного ветра разрывает ее, разбрасывает по поляне, и драконице приходится довольствоваться смутными обрывками фраз. Она продолжает наблюдать за силуэтами у костра, собираясь духом и настраиваясь на причину своего визита. Драконица не понимает, что время играет не в ее пользу. Неужели она не способна справиться с сомнениями? Теперь, когда Спайро и Синдер общаются у костра в мирное время, они кажутся особенно юными и безобидными. Как они вообще могли кого-то остановить? Неужели они в самом деле остановили Малефора? И это после нескольких лет войны? Появились два прирожденных героя с приписанной судьбой и остановили чуму выжженных земель, каждый день, каждую минуту, каждое мгновение пожиравшую Авалар? А что насчет жителей деревень, поселков, маленьких городков, тысячами погибающих под ударами опаленной секиры? Их жертвы не в счет? Разве своей смертью они не отсрочили приближение конца, чтобы эта парочка свободно проследовала до парящего храма по сожженным телам?       Почему все почести достаются тем, кто остался в живых?       Драконица сжимается от наполняющей ее злости. Эти двое… Если они действительно спасли этот мир, то не станут противиться занять свое место среди мертвых. Она так благодарна им за спасение мира, что хочет их убить.       Ее когти свершат правосудие.       Ее зубы отомстят за ушедших в небытие.       Ее слезы напомнят, что она пытается найти свое место в новом мире.       Ей придется жить с этим до конца своих дней. Кажется, она готова сделать решающий шаг.       Позади что-то отчетливо хрустит, и насекомые мгновенно утихают на поляне, где двух спасителей греет пламя костра, которые настораживаются, перестав говорить. Драконица вздрагивает от переполняющего ее страха, злость вытесняется беспокойством оказаться обнаруженной, и она не находит ничего лучше, чем медленно посмотреть за спину, через плечо.       О боже, неужели это…       Ее младший брат. Он как две капли воды похож на нее, только острые черты скул и объемных надбровий выдают их различия, но в остальном… Глаза… Они совершенно одинаковые – близко посаженные к переносице, каплевидные, наполненные нескончаемой тоской. Такие глаза непросто заставить искриться. Такие глаза быстро разгораются и так же стремительно угасают.       – А ты и не слишком торопился, – шепотом усмехается драконица. – Я начинаю сомневаться, что ты на моей стороне.       Ее брат подходит ближе и примирительно кладет лапу на ее плечо.       – Дорогая Вермита, ты знаешь, что вспыльчивая сестра – огромная ответственность для брата, – шепчет бирюзовый дракон, склонив голову, увенчанную широкими ушными гребнями. – Я должен быть рядом, когда ты будешь отвечать за свою глупую выходку.       – Что ты несешь, Меорок?! – злостно хмурится она. С ее губ срывается негромкое рычание, но она берет над ним контроль, сумбурно вспоминая, где она находится. Встряхнув головой, она продолжает: – Ты не пытался остановить меня раньше, значит, не пытайся это сделать сейчас. Знай свое место, братец. Ты выбрал свою сторону.       Он осторожно, словно прощупывая реакцию, туманно улыбается сестре, но при этом основательно копирует ее прозорливую шпионскую позу, просовывая длинную узкую морду в заросли кустов, откуда открывается вид на открытую поляну, где мирно беседуют у костра два дракона, не так давно остановившие мир от полного разрушения. Позади них, возвышаясь над подступающими остатками леса, виднеются стены дремавшего Варфанга, укутанного тихой, лунной ночью, пришедшей на смену зареву огненного пояса, сметающему все на своем пути, казалось, еще вчера. Но теперь небо озаряет свет мириадов звезд и двух лун, двух огромных дисков, окруженных ореолом белесой вуали, накинутых на них, словно скрывая неровности и дефекты на их поверхностях. Посмотрев на Спайро и Синдер, Меорок возвращается к сестре и вздыхает.       – Я между тобой и Синдер, между тобой и Спайро, – неспешно говорит он, сопровождая осмысленные слова четкой дикцией судьи, равнодушно – ввиду богатого опыта на должности – выносящего приговор. – Я выступаю в качестве твоей совести и потенциального инструмента возмездия, если ты приведешь хотя бы один аргумент, достойный воплощения твоих ужасных замыслов.       Вермита отступает на шаг и скалится, будто подготавливая себя к наступлению, после чего она властно надвигается на Меорока, нависает над ним, изгибая дугой длинную шею, и смотрит на него огненно-янтарными глазами, которые вот-вот запылают от гнева. Не самое подходящее время, чтобы вразумить брата в своей попытке мести из горечи утрат, но она готова наплевать на всякую осторожность, чтобы доказать ему основательность своих намерений. Как он смеет отговаривать ее сейчас, когда она с самого дня битвы вынашивала свой план? Ее глубоко оскорбляет его попытка сохранить нейтралитет, когда родная сестра так нуждается в поддержке.       Почему сейчас? Почему ее душит одиночество? Почему брат не спасает ее от этого сдавливающего, как стенами узкой пещеры, чувства?       Тихо, слишком тихо для голоса ночного ветра. И лишь отголоски прошлого шумно следуют по пятам.       – Зачем ты пришел? – спрашивает она, все еще стараясь сдерживать свой голос на шепоте. – Почему ты приходишь сейчас и пытаешься от меня отречься?       Меорок смотрит на нее снизу вверх, не показывая ответных эмоций ее разгоряченному виду, пряча их глубже, где-то внутри себя, но не может злиться в ответ, потому что понимает ее боль. В битве при Варфанге они потеряли отца и мать, многие лишились друзей и крыши над головой. Сестра рвалась на защиту города, уговаривала родителей, чтобы те дали ей возможность примерить нагрудник. Она хотела сражаться за этот мир, за его леса, поля, речки и горы… Она хотела сражаться за тех, кого любит, но отец строго наказал присматривать за братом. Никто из их семьи не родился солдатом, никто не создавался, как оружие войны, не ковал свои чувства на полях сражений. Они были обыкновенной драконьей семьей, некогда знавшей мирское счастье в моменты прогулок по целостному городу, с его исполинскими белыми башнями и величественными храмами со статуями драконов-стражей у входа, его прекрасным садом и шумной торговой площадью, которая ныне лежала в руинах. Вермита любила отца, проводя с ним огромное количество времени, сколько обычно проводят с другом детства. Они вместе летали и изучали в библиотеке историю, а по возвращению отца домой с работы посыльного, он угощал их с сестрой чем-нибудь необычайно вкусным, принесенным с собой с самых дальних уголков Авалара.       А теперь его не стало. Он навсегда исчез. Ушел туда, откуда не возвращаются. Растаял, как утренний снег. С тех самых пор сердце стало каменным, тяжелым грузом, вынуждающим носить в семе день ото дня.       – Не говори так, – отвечает брат. – Я здесь, потому что у меня больше никого не осталось.       – Тогда почему ты мне мешаешь?       – Потому что смерть Спайро не вернет мертвых к жизни, потому что месть не заполнит ту пустоту, что образовалась в твоей груди. Вермита, я прошу тебя…       Он потянулся к ней, чтобы положить лапу на плечо, успокоить ее, но она стремительно оттолкнула его и отвернулась, стиснув зубы от отчаяния и боли, которые навевали воспоминания о далеких днях их счастливой жизни. Ее разрывали на части мгновенно всплывающие обрывки картин с отцом, который постоянно рассказывал о своих путешествиях, делился знаниями и смеялся над своими наивными шутками. Он рассказывал, фантазировал, увлекал… Она думала, что он знал абсолютно все на этом свете.        «Дочка, а ты знаешь… Это озеро… Когда я был юным… И представь себе, как я барахтался в воде… Никто не плавал хуже меня».        «Нет, глупышка, палочку от леденца не грызут… Сахар делается из… На речках сооружаются специальные… Представляешь, как непросто кондитерам держать себя в лапах?»        «Ты не ушиблась?.. Давай еще раз попробуем… Взмахни крылышками… Являются продолжением прыжка… Еще немного – и оттолкнись! Браво-браво! У тебя получилось, малышка!»        «Нет, дорогая, я никогда тебя не оставлю… Куда же я денусь, если… Я всегда найду дорогу домой, к маме, твоему братику и тебе».       Вермита сжимает веки и беззвучно плачет. Воспоминания об отце проносятся один за другим, и она не замечает, как оказывается в теплых, успокаивающих объятиях брата. Неужели это все? Это конец? Зачем она сюда пришла? Чтобы сдаться?       Папочка… почему? Почему ты оставил нас?       – Отпусти меня, – тихо произносит Вермита надломанным голосом, но не пытается отстраниться от брата. – Я должна выполнить свой… долг.       – Ты едва держишься, чтобы не рухнуть на землю, – шепотом замечает Меорок. – Ты вся дрожишь.       – Я… не могу отступить.       Меорок сжимает ее крепче в объятиях. На краткий миг ему кажется, что он держит безжизненное тело, холодное и податливое, лишенное чувств и брошенное увядать на обломках возрожденного мира. Чужое, отстраненное, не отвечающее на его прикосновения.       Он никогда не видел ее в таком состоянии. Она вмешалась в битву, в которой ей не победить.       Как и их родители. Они защищали город. Он выстоял, а они канули в забвение.       – Спайро?.. Спайро!       Меорок покачивается от тревоги, услышав знакомое имя. Он осторожно выпускает сестру и протискивается носом сквозь листву. На поляне, у костра сидит Синдер и взывающее смотрит на небо, усыпанное бесчисленным количеством белых искр, что зовутся звездами и направляют в ночи потерянные души. Спайро пропал. Он оставил свою спутницу наедине с угасающим костром. Что-то случилось.       – Вермита? – бирюзовый дракон возвращается к сестре и снизу-вверх заглядывает в янтарные глаза ее опущенной головы, берет за плечи и встряхивает. – Вермита, он улетел.       – Улетел? – драконица смахивает с глаз слезы, согнутыми в кулак пальцами. – Как это улетел?       – Синдер осталась одна, – поясняет он. – Тебе больше не придется нести это бремя в одиночку. – Он выпрямляется одновременно с тем, как его сестра поднимает голову и разводит ушные гребни в стороны. – Кажется, я понимаю, что между ними произошло.       – Понимаешь?       – Сейчас ты сама во всем убедишься. – Меорок берет ее лапу и накрывает поверх другой. – Я хочу, чтобы мы оба запомнили этот день. Пойдем.       – Куда? – удивляется Вермита. – Только не говори мне, что…       – Именно это я и хочу сказать. Ты получишь все ответы от Синдер.       – Я… – мешкает сестра, которая совсем недавно вынашивала план мести. – Ты в своем уме?       – Да, – кратко отзывается Меорок и увлекает ее за собой, сквозь лиственную преграду. – Не отставай.       Вермита пытается противиться, но брат твердо намерен тащить ее за собой, если потребуется. Он тянет ее за лапу, стискивая ее до боли в пальцах, а затем отпускает, как только она делает вслед за ним первый шаг. Боже, это безумие! Вермита хочет переместиться куда угодно, лишь бы не встречаться взглядом с Синдер. Нет, она этого не перенесет. Каждое мгновение спутница Спайро будет напоминать ей, какими мерзкими были помыслы Вермиты.       Все было зря. Зря она не напала на них, как только увидела. Лучше погибнуть, чем искать прощения у Синдер. Жаль, что уже поздно.       Жаль, что она не посмеет теперь и пальцем коснуться черной драконицы.       Все кончено, Меорок одержал верх. Он всего лишь сделал то, что сделал бы отец на его месте – отправился за прощением.        «…вспыльчивая сестра – огромная ответственность для брата».       Всего лишь фраза? Нет, это нечто большее. Некто близкий. И теперь она не сожалеет, что он оказался рядом. Теперь он ее защитит.       Меорок. Скучный, меланхоличный, но чуткий до переживаний. Она рада, что он ее остановил. Ему достаточно быть рядом.       Всегда.       Лес живет своей жизнью, звуки ночи доносятся со всех сторон, ветер шелестит в траве и разносит по зеленому ковру сброшенные листья. Вермита следует за братом, который твердой поступью и ползущим следом хвостом прокладывает путь сквозь заросли, нарушая их укрытие, и направляется через освещенную лунами поляну, выдыхая по сторонам плотные клубы теплого воздуха. Драконица ступает по его следам, стараясь как можно дольше прятаться за спиной Меорока и не видеть упрека в глазах Синдер. Волнение, бьющее из нее ключом и плотно сдавливающее дрожащие губы, мешает ей разгадать истинный замысел брата.       Да, он предложит ей все рассказать. Все без исключения.       Охотница стала жертвой собственной совести.       Вермита не видит Синдер до тех пор, пока Меорок не останавливается у костра. Он садится и молча смотрит на сестру, приглашая ее взглядом поравняться с ним и занять место по одно плечо, тем самым выражая свою поддержку. В какой-то момент окружающий мир замирает, все звуки леса затихают, и Вермита слышит, как громко бьется пульс в ее висках.       Все это время Синдер не роняет ни слова. Ее глаза блестят оранжевым огоньком от света пламени, а длинная тень падает на россыпь валунов позади ее спины и преломляется, выводя очертания жуткого чудовища, затаившегося в ожидании нападения. Так думает Вермита. В это мгновение любое очертание теней кажется ей заклятым врагом, который ждет удобного случая вцепиться в череп длинными уродливыми конечностями и выдавить из него остатки целостного разума, до конца не раздробленного бурным потоком сомнений.       Глаза Синдер… Они кажутся Вермите необычайно добрыми и ласковыми, будто спутница Спайро встречает долгожданных друзей и готова вот-вот поделиться своими переживаниями и поведать свою историю.       Историю спасения Авалара.       Меорок кивает Синдер в знак приветствия. Та, в свою очередь, отвечает таким же кивком и мерит брата заинтересованным взглядом, словно выискивая в его внешности нечто особенное, привлекательное. Вермита избегает встречи с глазами черной спасительницы. Ее кончик хвоста бьется из стороны в стороны от холодного чувства неловкости. По спине сбегает волна неприятных мурашек и заставляет Вермиту вздрогнуть от озноба.       – Вы следили за нами? – спрашивает Синдер, выпрямляя спину и разводя в стороны сложенные крылья, будто утомившись держать их за собой. – Почему? Вы хотели поговорить, но не решались выйти на свет?       Вермита молчит, ей не хватает смелости, чтобы ответить. Синдер… Почему она так спокойно себя ведет? Почему она ничего не предприняла, если слышала их с Меороком разговор? Гостья леса проводит языком по сухому нёбу и сглатывает. Быть здесь и сейчас, значит притворяться безучастной, чтобы сохранить остатки храбрости.       – Мы не знали, что Спайро улетит, – говорит Меорок, глядя на костер. – Поэтому нам нечего добавить, кроме как попросить прощения и извиниться за беспокойство. Тем более, что ты все слышала.       Как?! Неужели она действительно все слышала? Меорок? Да что он, черт возьми, такое несет? Вермита не верит своим ушам. Ее начинает трясти сильнее, она обхватывает лапу брата и прижимается к ней, словно ища в этом действии защиту, безуспешно пытаясь унять тревогу. Ее сердце бьется быстрее, а дыхание учащается, она жмется к Меороку, как напуганный птенец, выпавший из гнезда, и увидевший перед собой змею. Ее рот раскрывается в неудержимом страхе от ситуации, в которую она попала, внутри что-то нарастает, жжется, поднимаясь выше по телу, крылья сползают на землю…       – Ты все знаешь?! – вырывается из нее отчаянным воплем. – Почему ты ничего не сделала? Почему?..       Синдер вздыхает, видя перед собой до смерти перепуганное создание, но ненавязчивая улыбка исчезает с ее лица. Она на целую голову ниже ростом, но ведет себя так, словно наблюдает за этим миром не один век.       Она напоминает Хранителей.       – Потому что вы далеко не первые, – поясняет она. – И не последние. Многие потеряли в войне своих близких. Многие погибли из-за меня, когда я исполняла волю Темного Мастера, но Спайро выпала иная доля: он – пурпурный дракон. Он – избавление, он – проклятие. И никому не под силу это изменить.       – Мне очень… жаль, что так вышло, – запинаясь, проговаривает Вермита, не выпуская лапу своего брата. – Я… Мне стыдно смотреть тебе в глаза. Я не знаю, что на меня нашло… Я ослеплена горем, я боюсь рассказывать все, о чем думала, следя за вами… Я… боюсь просить прощения.       Синдер смотрит в костер, после чего поднимает взгляд на Меорока. О чем она думает, почему она так смотрит? Когда все это закончится, когда закончится… О боже! Вермита с трудом понимает, где она находится. А если Синдер решит отомстить за несостоявшийся план? А если она только и ждет, когда Меорок потеряет бдительность? Отвлекшись на судорожные мысли, она не замечает, что Синдер смотрит прямо на нее. И не куда-нибудь сквозь ее тело или чуть в сторону, а встречается глазами. Но в них Вермита не замечает ни капли злости, только легкая печаль, какую часто встречаешь у путников, разбивших на ночь костер и дождавшись переполняющей слух тишины.       – Но теперь ты здесь, в безопасности, – говорит Синдер. – Я рада, что ты сделала выбор. Любая смерть бессмысленна, даже во имя тех, кто тебе близок. Самое худшее произошло раньше, из-за чего началась эта ужасная война. – Она вздохнула. – Но теперь все кончено, мы остановили Темного Мастера. Мы исправили ошибку ценой тех, кто дорого заплатил за свою помощь. Настало время исправить еще одну, которую мы совершили, вернувшись в город.       Голос Синдер действует на Вермиту успокаивающим образом, дает ей понять, что угрозу здесь представляет только она. Черная спасительница мягкосердечно и неспешно ведет разговор, обдумывая каждое слово, но гостья леса никак не может принять ее необычное дружелюбное поведение в обществе той, которая недавно вынашивала план мести. Вермите остается окончательно побороть внутри себя тревогу. Это не может так больше продолжаться. Меорок победил, когда повел ее на поляну, Синдер победила, когда приняла их у костра, как своих друзей… И только она, Вермита, проиграла, но ее поражение оказалось самым приятным результатом, который она только могла себе представить.       Так вот что значит, что нужно уметь проигрывать?       – Какую ошибку? – удивляется Вермита, наконец, отпустив лапу брата и твердо опираясь своими в теплую землю у костра. – Вы свергли Малефора, вы спасли много жизней, вы…       – Этого недостаточно, – перебивает Синдер, укладываясь у огня и окружая себя хвостом. – Мы можем дать Авалару больше. – Она широко зевает и опускает голову на лапы, смотря на гостей исподлобья. – Вы останетесь со мной на ночь?       Вермита бросает нетерпеливый взгляд на брата, затем умоляюще смотрит на черную спасительницу.       – Если только ты скажешь, что прощаешь меня. – Она втягивает шею в плечи, сжимаясь, как пружина. – Пожалуйста…       – Я прощаю тебя, – с легкой улыбкой говорит черная спасительница и закрывает глаза.       Наутро Меорок и Вермита обнаруживают, что Синдер исчезла. Она не оставила ни следов, ни подсказок. Ее будто вовсе не было. Она ушла, как растаявшее сновидение.       – Я ничего не понимаю, – говорит Вермита, пытаясь разглядеть следы черной спасительницы на земле. – Сначала Спайро, а теперь она…       – Они вернутся, – поясняет Меорок, вглядываясь в пылающее заревом небо над поляной. – Вернутся, когда Авалар будет в них нуждаться. Их время прошло.       – Что? – непонимающе моргает Вермита. – Что ты имеешь в виду?       – Ошибку, когда они вернулись в Варфанг.       – Ты хочешь сказать, что…       – Мы не первые, мы не последние. Но будет лучше, если каждый из нас найдет в себе силы это понять. Как мы этой ночью.