this will be our year

Энн не слишком любит зиму. Это в детстве она казалась такой сказочной и клевой, когда вы торчите во дворе, играя в снежки и строя крепости, пока пальцы не перестают гнуться. Когда она выросла, зима стала означать пробки, кучу одежды и ощущение, что ты капуста. Реагенты портят обувь, песок раскидывают не везде. Нормальная зима город посещала не часто. В основном под ногами грязища и слякоть. Тут в лесу — совсем по-другому. Тут вспоминается детство, как они ездили к родственникам в деревню в Костромской области. Если сойти с протоптанной тропинки, то нога проваливается в снег по колено, а то и выше. Энн глубоко вдыхает носом и невольно улыбается. Все-таки не зря она проснулась. Куда они идут, Ниган так и не сказал. Хотя есть ли смысл утаивать? Энн с ними, у него уже не получится устроить ей сюрприз, притащив елку, которую они бы нарядили вместе, поставив у себя в домике. Отмечая после Новый год и ее день рождения. Его, кстати, тоже, пусть Энн не спрашивала, когда у него, а он не говорил — говорить и не хочет, пусть этот праздник будет только ее. — Я хотел притащить тебе елку. Уговорил Гарри сходить за ней месте. Ты говорила, что скучаешь по дому, хотел немного поднять тебе настроение. Они сворачивают за Гарри в лес, все так же немного отставая. Дают ему оставаться в компании пса, который, в отличии от парочки спиной, с нихуя не начнет ругаться, приводя все окружение в разумное охуевание с того, как они вообще все еще не убили друг друга. — Ты говорила, что у вас есть…, как его там, дед какой-то….Я все еще хочу тебя на своих коленочках. Может у этого деда ты бы посидела с большим удовольствием. — Ты что…серьезно? Энн с удивлением смотрит на Нигана, полагая, что он и забыл ее кислое, не совсем рождественское лицо. — Черт…, у нас никогда дома не было живой елки. Была такая старая, с очень колючими пластиковыми иглами, елка. Зато всегда было много игрушек. Они были такими же старыми, как и елка, но красивыми. И всегда было увлекательно распутывать гирлянды. Они с сестрой соревновались, кто быстрее распутает свою гирлянду. «У мелкой получалось быстрее. В двух из трех случаев выигрывала». Кто знает, может родители и сестра сейчас уже сидят возле елки и думают о ней. — Его зовут Ded Moroz. Чем-то похож на вашего, но у него синяя шуба. Чаще всего. Еще у него нет эльфов, он обычно приходит на праздник со своей внучкой. Snegurochka. Короче, компании мелких ушастых мужиков он предпочитает компанию молоденькой девицы. Прям как в жизни. Правда, у нас не принято сидеть у него на коленках. Но можно встать на табуретку и прочитать стишок. Видимо, у него такое чувство прекрасного. Наш сосед, …ох, — Энн цепляется за руку Нигана, выдергивая ногу из снега, — как-то ходил по квартирам в костюме Деда Мороза. Три года ходил, и все с разными Снегурочками. Мне казалось, что это странно. Вроде как внучка-то у него одна должна быть. Потом я увидела, как Дед Мороз и его псевдо внучка сосутся на лестничной клетке, и сказочный образ растаял. Но сам праздник мне нравился. Все эти застолья во время каникул. Сначала ничего нельзя есть, а потом скорее-скорее доедай. Ниган жмет плечами, давая выражением на лице понять, что серьезней некуда его слова о том, что он хотел притащить елку. Он усмехается после на это удивление Энн, от которого она почему-то до сих пор не избавилась, всякий раз изумляясь его порывам сделать что угодно, найти или пойти куда угодно, потакая ее желаниям, хоть во многом его рациональная часть с ним просто уже перестала разговаривать (устав орать во всю глотку на него матами за эти его порывы). Эта его рациональная часть, что главенствовала несколько лет после того, как мертвые начали жрать живых, став хозяевами их мира, помогала ему выживать, без лишних привязанностей, которые всегда по итогу заканчивались смертью. Они жили мирно. Он был послушен. А теперь бунтует похлеще подростка в переходном возрасте. Ведет себя как дурак. Влюбившийся мальчишка. Но хотел бы и дальше быть послушным, остался бы в Святилище после того, как его вернул, а не потащился бы к девчонке, которая в тот момент показывала всем своим существом, как он ее бесит. Сам потащился, отказавшись от всего, чем владел в Святилище, так еще и пса ей притащил. Чего теперь-то удивляться всем этим желаниям угодить. Энн уже пора прекратить удивляться (раздражаться), когда он слегка порой перебарщивает с заботой. Энн бы уже смириться, принять эти его изредка чрезмерные загоны, прощать за них, просто потому что у него до сих пор стоит перед глазами кошмарная картина: она в этом чертовом платье, на столе, беспомощная перед Ричардом. У него до сих пор перед глазами, как у него не получается выбраться и справиться с Ричардом. Он имеет полное право на все эти желания, заслужил кровью и теми шрамами, что остались после бойни в ветклинике. — Может батя ваших снегурочек очень плодовитый мужик. Сбагривает на праздники дочерей к деду, а сам делает с мамкой новую им сестру. Дед же развлекается как может. Ну потому что: какого хера у него на праздники опять на шее какая-то внучка. Ниган хохочет себе под нос: — Да и никто не отменял, знаешь ли, инцест. Как там говоря: еби родню, роднее станет, — он продолжает лыбиться после еще одного смешка. — Это знаешь, как сказки в оригинале. Допустим та же Золушка не для детей: ее сводные сестры подрезали себе пальцы, чтобы только влезть в злосчастную туфельку, пока ебанутый принц с полным склерозом на лица разъезжал по королевству и совал всем туфлю вместо того, чтобы все же попытаться было запомнить лицо. Так и ваш Ded Moroz…. Для детей милый старикан со странным, сказать честно, пониманием прекрасного. Это ж надо, сука, додуматься: стишки на табуретке. Мог сразу пихнуть мыло с веревкой со словами: жизнь все равно дерьмо, нехуй затягивать…. Но о чем это я? О! Так вот: для детей стишки, а для взрослой версии чуда — пососаться с внучкой. Ему нравится: идти, болтать. Напоминает все те месяцы, что они шли просто вперед, сначала пытаясь добраться до порта, до корабля, после все же дойдя до океана, только уже не пытаясь отыскать корабль, зато найдя там их. — Боже, ну у тебя и фантазия. Постыдился бы такое при Креветке рассказывать! Смотри, белка! — Что? — он резко поворачивается в сторону, куда Энн указала пальцем. Чистый инстинкт, он в их мире должен быть в рабочем состоянии, срабатывает без промедления. Энн, пользуясь тем, что Ниган отворачивается, кидает ему в голову снежком. «Хороший день, самое то, чтобы безнаказанно кидаться снежками». — Один-ноль. Сейчас бы отдала чью-нибудь левую руку за мамин olivie. — Эй! — снежок прилетает по затылку, но в этот раз подобное у Нигана не вызывает психа, с которым он пролетит вперед, оставляя позади Энн (даже будь сейчас дверь — он бы ей не хлопнул). В этот раз прилетевший в своем роде подзатыльник в виде снежка вызывает сначала на его лице напряжение, а после широкую улыбку, с которой он наклоняется, нагребая снега в руки. Энн ехидно ухмыляется, отряхивая перчатки от снега. Наблюдает за тем, как Ниган лепит снежок, и самодовольно думает, что он не посмеет. «Его внутренняя курочка-наседка не позволит. Хм….» Сомнение тает с замахом руки Нигана. Она пригибается, и снежок улетает дальше, попадая в спину Гарри, который вот только, кажется, затормозил, чтобы сказать им, что нужно уйти дальше в лес, если хотят найти елку получше. — Эй! Сами будете свою елку тащить! — Прости, Гарри, у Нигана уже глазоньки не те. Сам понимаешь, старость — не радость, вот он и промахи…, тьфу! Ниган смеется, успев слепить еще один снежок, который в этот раз все же прилетает в Энн, плюхаясь об ее лоб. — Один-один. Я бы руку все же поберег, так как, прости, ребенок, ты бы все равно после выблевала это твое загадочное olivie…. А руки еще пригодятся. Хотя бы для того, чтобы…, — он уворачивается и тут же кидает в Энн еще один снежок, попадая, в отличии от нее, — хотя ладно, тут уже ничего не спасет. Одна. Две руки. Один-два! Энн отплевывается от снега, возмущенно фыркает и хлопает глазами, пытаясь сообразить, что к чему. Глазомер у Нигана все-таки хороший. «Прям в лобешник засветил!». Сцепив зубы, она лепит снежок. Еще и еще. — Да уж действительно! Зачем отдавать свою руку. За мамин olivie отдам твою наглую, — мимо, — задни, — опять мимо! – цу! Эээй! Ах ты жопа! Ну все! Она целенаправленно — вприпрыжку, как коза — скачет по снегу к Нигану, то уворачиваясь, то ловя снежки руками, поставленными в блок перед лицом. Вздох наблюдающего за ними Гарри кажется уж слишком громким. Энн все ближе, пыхтит уверенно, легкий утренний морозец бодрит, как и предвкушение мести. Вокруг Нигана скачет радостный Балбес, уверенный, что это ради одной цели и затеяно. Так что подножка "щеночка" и ее боевой клич по времени совпадают. Правда, и у самой ноги путаются, так что в снег они летят вдвоем. Но она-то сверху приземляется. — Так, теперь говори, кто тут победитель? — снежок зажат у нее в руке, и она готова пустить его в цель, — Давай-давай, не стесняйся, а то сейчас месячной нормой снега накормлю! Ниган уже и не помнит, когда между ними было все просто, легко и беззаботно (было ли вообще — и, если было, куда оно все вдруг пропало?). Кажется, в самый последний раз все это "просто и беззаботно" было в подвале с его камерой, когда они смеялись над тупыми порно романчиками, не заговаривая о том, что ему в этой камере сидеть до скончания веков, а она то свободна и может съебаться из его жизни в любой момент (что она по итогу и сделала). Или было еще? Ниган не помнит. А может это "просто и беззаботно" они похерили, когда все-таки переспали. Секс многое портит. Дружбу так точно портит. К тому же их мир, он совершенно не приспособлен к чему-то веселому и забавному, простому и беззаботному, если в нем желаешь выжить. Не поэтому ли в эти секунды (минуты) он ловит себя на краткой мысли о том, как же жаль ему, что у них так мало возможностей для радости. Ему хочется, как же сильно хочется, чаще слышать ее смех, хочется видеть улыбку, которая то прячется, то расцветает в ней. Энн приближается, проваливается в снег чуть ли не на каждом шагу, и теперь они уже смеются вместе, лежа в сугробе. Хочется еще, как чуда — его всегда мало. Нигану мало этой беззаботности и веселья в глазах Энн, и он беззастенчиво бы сейчас ей любовался, если бы ему не приходилось пытаться увернуться от снега, которым она засыпает его лицо. Он вместо того, чтобы начать ругаться, смеется (даже позволяя не делать смех тише, пусть этот мир больше и не позволяет им быть собой на всю громкость). Смеется, перехватывая ее руки. — Ни за что! Все еще два-один! Он черпает снег пальцами и закидывает его Энн за шиворот, оттягивая шарф за спиной, отплевываясь от снега, что попадает ему в рот из-за того, что продолжает смеяться, зарываясь с Энн в снег все глубже и глубже. Где-то в стороне продолжает их ждать Гарри, и, возможно, наличие того, кто способен будет их предупредить об опасности, все же позволяет Нигану расслабиться чуть больше, чем если бы с Энн в лесу они были только вдвоем. Он напрягает мышцы, но не пытается скинуть ее с себя, не пытается подмять под себя, переворачивая ее. Хотя может. Он сильней. Он крупней. Ему и нужно было бы придать чуть больше усилий. Но все что Ниган делает — это сдается ей и, лежа на спине, любуется девушкой. Тем, как раскраснелись ее щеки. Тем, как сбилась на бок шапка, и из-под нее торчат волосы. Тем, как она продолжает улыбаться. — Хочу, чтобы наша дочка, улыбалась как ты…, — ему жарко. Ниган чувствует, как тепло становится настоящим жаром внутри. Ему почти не страшно говорить подобное вслух, пусть и до чертиков страшно. Энн знает, что в последнее время с ней было непросто (мягко говоря). То она злится и не хочет говорить о беременности, то опять начинает дичиться, потому что признала то, что с ними происходит, и ей страшно, но рассказать прямым текстом не может — вдруг ее мужик решит, что она слабачка, и фу на нее. Страхи наползали на нее, как тараканы на крошку хлеба. Наверное, ей каким-то магическим образом матка давила на мозги, раз Энн забыла, что у нее есть, с кем поговорить, есть тот, кто поймет. Она капризничает по утрам, грохает дверью каждый раз, когда еда просится наружу, из-за ее состояния они не успели вовремя свинтить с фермы. Из-за нее Нигану приходится жить бок о бок с человеком, похерившим его детство. Поэтому то, что происходит сейчас, так ценно. Поэтому хочется и дальше продолжать дурачиться, посыпая просветлевшее от улыбки лицо мужчины снегом. — Ах ты! Нечестный ход! — она взвизгивает, когда снег сыплется за шиворот и начинает щипать голую кожу. «Вот бы этот день не заканчивался». Она замирает, чувствуя, как Ниган перестал ерзать под ней. Замирает, встречаясь с его пристальным взглядом, от которого не хочется прятаться. Она помнит, как читала где-то: он обнял ее глазами. В ее буйной, черной фантазии это всегда представлялась максимально крипово. Сейчас Энн понимает. — А я хочу, чтобы наш сын улыбался, как ты, — она склоняется к Нигану, прижимаясь щека к щеке, пока руки задирают его куртку вверх. — Люблю тебя, балда, но, — еще немножко выше, — за снежок ты ответишь! Энн прикладывает холодную ладонь — когда только перчатку потеряла — к его боку. — Сто-два в мою пользу! — Эй, голубки! — не выдерживает Гарри, повышая голос. — Вы такие милые, супер милые. Только из-за вашего семейного счастья я себе все яйца отморожу! Пойдемте уже за этой гребаной елкой! — Кажется, нам действительно пора. Расскажу тебе по дороге про фиолетовый майонез.