this will be our year

За каким хреном он вообще согласился участвовать в этом праздничном мракобесии, да еще и не просто сторонним зрителем, а сыграть роль Санты, он в душе не ебет. Мог отбрехаться, мог просто сказать "нет", и скорей именно его отказ не вызвал бы лишних вопросов, чем согласие, когда Трэвис его подловил в момент примерки глупой красной шапки с белым помпоном, что когда-то в прошлом всегда ассоциировалась с праздниками. Недели суматохи в попытках придумать, а после и купить подарки, при этом не сдохнуть в очередях среди людей таких же как и ты, что тянули до последнего, а теперь бегают от магазина к магазину, ругаясь, расстраиваясь, и все уже из последних сил. Он нашел шапку среди вещей, которые помогал спускать с чердака, где хранились украшения, что после пустили на то, чтобы нарядить елку, поставленную во дворе. Он шапку напялил ради шутки, а Трэвис сделал акцент на то, что неплохо эта блядская шапка смотрится с его отросшей бородой, в которой седины достаточно для того, чтобы он идеально подошел на роль рождественского "чуда" для местной детворы. Ниган сомневался, кажется, пару секунд, а после коротко пожал плечами и бросил «хули и нет», а через секунду добавил: «шапку все равно не отдам, если передумаешь и решишь, что из меня хуевый Санта». Шапка ему была нужна. У него есть свой "ребенок", которого он хочет себе на коленочки, чтобы после исполнить все желания. Ее. И свои личные непременно тоже. — Там даже где-то был костюм. — Заебись. Назначаю тебя эльфом. Он обнажает белый ряд зубов в улыбке, на которую Трэвис хмыкает, закатывая глаза. — Я найду и почищу его. — Хороший эльф. Он продолжает лыбиться, когда заканчивает с последним мешком, который притащил к елке. В дальнейшей процедуре у него нет и малейшего желания участвовать. К тому же он не видит среди толпы людей, что вывалились на улицу, Энн. Да и Балбесина не крутится среди детворы, гул голосов которой доносится со стороны северной части общины, где они затеяли войну, поделившись на команды и кидая друг в друга снежки. Будь Энн с ними, он слышал бы там и лай от пса, что последние дни от "мамочки" не отходит и на шаг (Ниган не ревнует — Ниган и приказал Бесу быть при Энн). — Видел Энн? — Вроде ушла к вам, сказала, что устала. — Пойду проверю. А вы тут это… сами, Санте нужно подготовиться. Ниган знает, что ему не обязательно "кудахтать" над Энн как курица-наседка, но исправлять в себе волнение, которое кольнуло от одного "устала", он, блядь, не хочет. Он многое в себе из того, что у него появилось с Энн, исправлять не хочет. Он шагает по протоптанной тропинке к их дому, слушая, как похрустывает под подошвой ботинок снег, ловит себя на том, что ему этот звук нравится. Как и шум вокруг. Этот гвалт детских голосов, их смех, возгласы: я попал», нет, я первый. Суета, что царит вокруг, с тем, как каждый хочет поучаствовать, хочет быть причастным к празднику. Подобного не было в Святилище, он не наслаждался такой суетой, хоть и позволял в главном зале ставить елку, позволял тратить электричество ради того, чтобы светили гирлянды. Хотя бы немного. Он позволял всем получать рождественский ужин без зачета баллов и давал возможность выбрать на семью подарок из того, что мог предложить (кто-то выбирал лекарства, памперсы для ребенка, кто-то теплую одежду, для кого-то все еще главным оставалось не то, что помогало выживать, и они просили батарейки для CD-плееров и диски с музыкой — он все это давал). Он даже испытывал подобие удовольствия от благодарности людей, для которых он был хорошим на один день в году. Но он все равно не видел того искреннего счастья, которое сейчас вокруг него. Он отряхивает от снега ботинки, несколько раз стукнув ногой по краю лестницы, а после заходит в дом. — Хоу-хоу-хоу, мне тут олени передали, что кто-то заждался своего личного Санту, и этот кто-то обещал посидеть у Санты на коленочках, чтобы убедить его, что она была очень хорошей девочкой в этом году и заслужила исполнение всех своих желаний.

***

Гвалт, шум и смех должны были поднять настроение, но вышло совсем наоборот. Энн через плечо кидает, что устала, и бредет к дому, а за ней понуро Балбесина, которому суматоха как раз нравится (еще бы — столько внимания и вкусняшек). Она стаскивает ботинки, хотя так тянет гребаную спину. Но каждый раз, когда мысли бросают ее в будущее, в котором у нее не будет счастливой возможности нагнуться, делать уйму вещей самостоятельно, она упрямо норовит делать все сама (пока может). Она валится на кровать, поглядывая в окно. В последний раз она видела, как люди готовятся к Рождеству еще в Висконсине. Там тоже была елка, было шумно, светили гирлянды. От того места ни хрена не осталось: только сгоревшие остовы домов, да почерневшие скелеты. Энн переворачивается на спину, складывая руки в замок на животе. «М-да, отбрехиваться и думать, что я съела что-то не то, уже поздновато. Да, креветка?» Она задремала где-то на мысли о мучительном выборе: поесть или проблеваться. Открывшаяся дверь и зычный смех заставляют ее дернуться и вырваться из очередного бредового сна (она плавала верхом на акуле, пока Ниган сражался с морскими котиками). Энн сонно хлопает глазами, приподнимаясь на локтях («чертова спина, умудрилась же отрубиться вот так»), и удивленно вскидывает бровь: — Так ты за этим бороду отращивал? Чтобы я посидела у тебя на коленочках? Она усмехается, садясь, и пытается сдержать рвущуюся наружу улыбку. Ниган (с красными после улицы щеками) в красной шапке с помпоном больше напоминает ей пирата подшофе, который эту самую шапку спер, толком не зная о ее значении. Просто какой-то толстый тип с окладистой бородой за каким-то хреном пристает к детишкам. — Достаточно было попросить. Борода для этого атрибут необязательный. Хотя она мне нравится. — Возможно, но главное, с ней пиздец как тепло, — Ниган пальцами приглаживает свою бороду, которая той сейчас уже длины, чтобы не чувствовать, как волосы колют пальцы, да не оставляет больше раздражения на белой коже Энн, что не скажешь о всяком разе после того, как он побреется, царапая ее щетиной. Он, прищурившись, смотрит на Энн, с ее притихшим настроением. Может правда устала? Это нормально. Повышенная утомляемость при беременности. Он об этом ни раз и ни два, даже ни три и ни пять раз спросил у дока, вытрахав ему все мозги с этим «ты уверен!?». Да — это нормально, поэтому он немного, но меньше паникует, как и более спокойно относится ко всем перепадам ее настроения, что временами хлеще, чем заносы на скоростных трассах. Энн встает, потягиваясь, подходит ближе, скептическим взглядом окидывая мужчину снизу-вверх. — Боюсь тебя разочаровать, но, — Энн щелкает его по помпону, — хороших девочек здесь не водится. Только один хороший мальчик, и о его желании спрашивать не нужно. Вон на морде все написано. Она садится рядышком на стул, болтая ногами и пытаясь делать вид, что все в порядке. Ну скакнуло настроение. Подумаешь. «Гребаная спина, гребаные гормоны». — Плохие девочки тоже заслуживают подарка, только сначала хорошей порки, а после будет и подарок, — он хмыкает, садится рядом и тянет Энн к себе на колени. Она же фыркает в ответ, обнимая мужчину за плечи. Несильно двигает Нигану пяткой на ноге. — С поркой тебе тоже не свезло. Мне нельзя. Хотя наверняка есть и другие способы наказания и поощрения плохих девочек. Она показывает ему язык, вытягивая из себя настроение. Может удастся остаться тут и не придумывать предлог, почему ей не хочется сегодня наружу (ей? не хочется? наружу? звучит, конечно, максимально неправдоподобно). Ниган приподнимает брови в удивлении, играя улыбкой. — А кто сказал, что пороть будут эту плохую девочку? — улыбка кривовато пошлая, — может папочка готов принять наказание на себя, чтобы мамочка получила после подарок все же, — говорит полушутя, полусерьезно. Может он и не будет против, возникни у Энн в ее головушке желание, что противоречит всему ее стеснению, которое она все еще продолжает испытывать. Шажок за шажком. Как знать, до куда они в итоге дойдут. — Ну-ну. А если не считать твоих сексуальных развращений, то зачем тебе шапка? Идешь на праздник? Притащишь что-нибудь пожрать? Креветка голодная. Я, наверное, тоже. — Хватит звать нашу дочь креветкой, — он и подумать не мог, что ему так сильно понравится мысль о том, что у них будет ребенок. Особенно после того, как они окончательно приняли решение, что будут рожать. Особенно после того, как он эти мысли может произносить вслух, не боясь, что ему прилетит чайником по лбу. Он скользит ладонью по животу Энн, а губами касается ее виска. — Креветка будет креветкой пока не родится. И с чего ты вообще взял, что это девочка? Это может быть кто угодно. Пацан, например. Такая же обаятельная жопа, как его папка. В конце концов, ей почему-то кажется, что с мальчиком легче. Как минимум им куда проще отлучаться в кустики. Встал себе спиной и делаешь вид, что любуешься горизонтом, орошая почву. Не то, что торчать посреди леса с голой жопой, а потом пытаться понять, отчего так эта жопа чешется. То ли присела возле крапивы, то ли какая-то дрянь цапнула. — Пффф…, я просто знаю, что там девчонка. Не креветка, а наша дочь. Такая же абсолютно вредная, как и ее мать, иначе не объяснить, все эти твои: ты жрешь пропавшее, после не смей меня целовать. Пацану и говно на палке будет вкусно, главное побольше кетчупа. Кетчуп все делает вкусней, — на показанный язык Ниган усмехается, одергивая себя от желания показать язык в ответ (с какого-то хера вдруг понимает, что оно вроде как не по статусу будущему отцу, передразнивать мать своего ребенка — надолго ли в нем это вдруг взрослое?). — Ты уж определись, Санта ты или бабка-ведунья. Знает он. Одна креветка только и знает. Будешь дразнить мать креветки, я его или ее так и назову: Креветка Ниган-младший. Ладно-ладно, или младшая. Ты расскажешь мне про шапку или мне из тебя правду выгрызать? Я могу. — Ваш папочка вроде как местный Санта. Трэвис доебался: или заберет шапку, или я развлекаю местную детвору. А шапка мне нужна. Пришлось соглашаться. Так что у вас эксклюзивное право первой оказаться сегодня на этих коленках, мисс Санта. — Хаха, вот почему Гарри так тщательно бреется. Трэвис говорил, что до этого почетная роль Санты доставалась ему. — Пидары…, — он говорит это без злобы. И вновь ряд белых зубов в улыбке, — посмотрим еще, насколько они будут рады, когда местная детвора обогатит свой словарный запас после их визита к Санте. Он и так не сдерживается (никогда не сдерживался). Может иногда лишь дергает себя с необходимостью прикусить язык и выражаться более прилично, а теперь же для Нигана — это уже цель: научить детвору ругаться так, чтобы у их родителей уши не свернулись в трубочку, а отвалились к херам собачьим сразу же. Это будет его им подарок. На их будущее. Будущее, о котором теперь думается иначе. — Что с настроением? Ты сказала Гарри, что устала. Может найдешь силы, и вместе сходим в столовую? Там должен быть сегодня рисовый пудинг, — он еще раз мягко целует Энн в висок, а после заглядывает в ее глаза. Энн не уклоняется от его взгляда, но и улыбку уже давить не пытается. «Все-то ты видишь». — Да ничего такого. Просто устала и не хочу…. Там шумно. Весело, конечно, но шумно. Разница всего-то в неделю, но ей не хочется прикидываться и познавать прелести Рождества. Не сейчас. Она опускает глаза на свои ногти, будто отсутствующий маникюр занимает ее куда сильнее, чем воспоминания о запахе мандаринов или привкус горелой бумаги с написанным на ней желанием во рту. «Это тупо». — Это тупо, но это ne moj prazdnik. Да, уже времени прошло до хера и больше, но я все еще не чувствую здесь себя своей. Я каждый раз думаю о доме, о том, есть ли там хоть кто-нибудь еще, кто готовится к Новому году. Может…, может они выжили. Может сейчас рыскают по округе, чтобы найти мандаринов, газировку вместо шампанского, и сойдет ли кусок заледеневшего мяса за kholodets. Но я не могу отнимать у детей их Санту. Креветка точно не одобрит. Так что… ты развлеки ребятню и возвращайся. С едой. Иначе я съем тебя. Ниган перестает улыбаться, немного хмурясь на ответ Энн. Со своих колен ее так и не отпускает. — Прости, я не подумал. А должен был. Хоть иногда и забывает о том, что Энн совсем из другой жизни. Не просто из той, которую он когда-то знал до момента, как мертвые стали жрать живых, а именно из другой, до которой ему бы никогда было не добраться. Должен был, пусть и правда прошло уже столько лет, помнить, что для Энн многие из вещей, что для него обычны, банальны, привычны — все еще такие же чужеродные, как бы не пыталась принять. И то, что семья…, у него есть хотя бы возможность знать, что все, кого любил — мертвы. — Хочешь я стащу для тебя еду и просто побудем здесь? вдвоем? Ты расскажешь мне, что за ужасное это такое твой kholodets. — Хочу. Но ты это…все равно: научи хоть пару-тройку детей сюрпризам для родителей.